«Все изменилось, мой дорогой друг, — сказал Фредерикс. — Пойдите и посмотрите».

По правде говоря, в тот момент, когда я вошел в комнату, то увидел, что Жуковский стал другим человеком. На большом мольберте я узнал прежнюю петербургскую картину, но она выглядела гораздо лучше. Жуковский же выглядел совершенно потерянным, и когда мы вышли на улицу, я попросил своего друга объяснить мне ситуацию.

«Дело в том, — сказал он, — что его сестра[202], воспитанная в Смольном, имела тайные отношения с братом императора, Великим князем Алексеем, который хотел на ней жениться, но император был против этого брака. Положение Жуковского, вставшего, естественно, на сторону своей сестры, пошатнулось, и им обоим пришлось покинуть двор. Жуковский не принял бы никакой пенсии от правительства, но они дали его сестре ежегодный доход, и она встретила барона Вёрмана[203], который женился на ней и усыновил сына Великого князя, имевшего присвоенный ему титул графа Белёвского. Теперь Жуковский надеется зарабатывать на жизнь живописью и начал писать портреты».

Жизнь Павла Жуковского была очень нестабильной. В одну минуту он мог столкнуться с финансовыми трудностями, а в следующую — получить деньги от продажи портретов или неожиданную высочайшую милость. Восторженный музыкант, он закончил тем, что сблизился с семьей Вагнера, рядом с которой он провел много лет.

После смерти маэстро и эпизода, который я уже описал (когда Жуковский выступил против создания посмертной маски Вагнера), он отправился в Веймар, где, благодаря его прекрасным отношениям с Великим герцогом Карлом Александром, ему предоставили хорошую студию, и он продолжил занятия живописью.

Но вскоре судьба улыбнулась ему самым благосклонным образом. Император Александр II умер, и Жуковский вернулся в Россию, где император Александр III принял его с распростертыми объятиями и поселил в Петербурге. Он получил жалование от правительства и возглавил комиссию по возведению памятника Александру II в Кремле.

Отношения между ним и Александром III были столь близки, что Жуковский проводил большую часть своего времени с императором, и так как и во всех церемониях и шествиях он всегда присутствовал рядом с ним, то церемониймейстер вовсе не был этим доволен: поэтому, чтобы урегулировать ситуацию, император пожаловал ему высокий сан при дворе. Именно в тот момент мы с графом Гейденом попросили его приехать в Петербург на свадьбу.

После смерти Александра III его судьба снова изменилась, хотя Великий князь Сергей и великая княгиня Елизавета были чрезвычайно добры к нему. Его племянник — сын его сестры, граф Белёвский, уже выросший, женился на княжне Трубецкой[204], и Великий князь Сергей, брат Великого князя Алексея, относился к нему как к родственнику.

Убийство Великого князя Сергея в Москве стало еще одним ударом по карьере Жуковского. Однако он остался в этом городе и нашел там интересную работу.

В 1905 году во время революции, он написал мне в Берлин:

«Я сбежал из этого сумасшедшего дома, которым на данный момент является наша несчастная страна. Сумасшедший дом без его директора вскоре становится необитаемым. Я работал так долго, как мог, для усыпальницы великого князя Сергея. Я страстно интересовался своей работой и обнаружил, что можно научиться работать в условиях постоянной опасности; но, в конце концов, отвращение одолело меня, — отвращение, вызванное невероятной беспомощностью и нелепой сентиментальностью правительства. Представьте себе падение, проявленное в том, что они отдали всю власть в руки такого авантюриста, как Витте. Мне это надоело, и предпочитаю быть швейцаром в театре в Байройте, чем оставаться в России…»

Второго января 1906 года Жуковский написал мне из Дрездена: «Никто не верит в будущее нашей страны. В этот момент я испытываю глубокое отвращение, что вполне естественно, потому что я не создан для того, чтобы следить за движениями флюгера, который является причиной бедствий прошлого и будущего нашей страны».

Под «флюгером», он, вероятно, имел в виду императора Николая II.

Однако вскоре он вернулся в Россию, потому что написал мне чуть позже:

«Я получил телеграмму из Москвы, в которой говорится, что всё идет хорошо. Начинаю дышать, потому что я очень беспокоился о своих бедных слугах и моих друзьях. Мне очень комфортно в этом прекрасном отеле — Бельвю, где я жил с i860 года. Облик дома так же важен для моего благополучия, как и облик человека. Всё это очень помогает моим нервам, потому что последние восемь месяцев пребывания в Москве они были ужасно расстроены».

Не могу сказать, какие повороты судьбы ему еще предстояло пережить, но помню, как виделся с ним в Веймаре, куда он удалился, переполненный чувствами к мадемуазель… этой полу-женщине, огромной и толстой, которая в своих воспоминаниях, опубликованных в Германии, заявляет, что день, когда она впервые встретила Жуковского, был величайшим днем ее жизни.

Жуковский всё еще рисовал пейзажную сцену из своего окна. «Прежде чем состариться, — сказал я, — предлагаю нам с Вами поехать с княжной Ольгой Барятинской[205] рисовать у принцессы Саксен-Альтенбургской[206] в Серане. Я как-то видел там один прекрасный пейзаж, и мы вместе могли бы насладиться гостеприимством этой прекрасной и душевной принцессы».

Жуковский собирался сказать, как он был бы рад, когда полу-женщина заметила значительным тоном: «Поль, разве ты хочешь оставить меня?» — и добрый Павел замолчал.

Павел Чуковский, 1908 г.

Я понял, конечно, что он пропал. Не помню, как долго он жил, но думаю, что он умер до объявления воины[207].