— Понимаю, — говорю я.
— Ну как ты можешь понять, ты холостяк.
«Ужинать айдате!» — пронесся по лесу Шурин голос.
За столом сидел Ник. Александрович.
— Что нового? — спросил его Всеволод.
— Говорил с Олейниковым. Он оптимист. Говорит, что зимой все будет, а пока будут трудности с питанием. Да, сказал, чтобы мы к пятнадцатому ноября сдали профиль всей линии в Комсомольск.
— Как сдали? — в голос вскрикнули мы.
— Так. Это, видимо, для сравнения вариантов левого и правого берегов.
— Но ведь мы не успеем!
— Конечно.
— Так к чему же говорить такие вещи?
— Не знаю. Пришли сегодня на базу двое от Лесовского за продуктами и пустые ушли. Ничего нет. Хотя вру, есть перец, уксус и пол-ящика лимонов.
— Как, и уксус есть?
— И уксус есть.
Ледок обманывает. Нога нащупывает твердую кочку, наступает и неожиданно проваливается. Сапоги моментально наполняются водой. Приходится жечь костер. Греться.
Все чаще и чаще возникают у нас невеселые разговоры. Положение на грани катастрофы. Продукты почти все съедены. С Могды ждать нечего — и так объели эвенкийское население, остается единственное, — когда грянет гром наступающего голода, взять из неприкосновенного запаса по банке консервов и быстро податься вниз, пока не пошла шуга. Но если это случится, то какая грусть охватит нас. Добирались столько времени по Амгуни, рисковали, каждый день грозил смертью кому-либо из нас, стремились, и, когда треть работы уже сделана, наступил срыв.
— Да, по-моему, самое лучшее — сделать так, — говорит он. — Сейчас уехать, получить отпуск, провести его в Ленинграде и весной вернуться сюда для окончания изысканий. — Он еще раз намылил щеки и наклонился к зеркалу.
— Да, это самое лучшее, — согласился Шкилев.