В палатку вошел рабочий Столяров.

— Дайте масла, голый горох горло дерет, — грубо говорит он.

— Я же дал вам масло.

— Это на вчера, а на сегодня?

— И на вчера и на сегодня по двадцать пять граммов.

— Ну, дай на завтра.

— Нельзя, будет день, будет и пища, — говорит Ник. Александрович.

— Что же вы, голодом будете морить нас?

— Ты же видишь, какое снабжение…

— У, жандарм!

— Ах ты так, уходи вон!

— Не гони, не купил.

— Вон!

Столяров, бурча, вышел.

— Он у кого работает?

— У Маши.

— Бедная девушка, в какое она попала окружение, — говорит Ник. Александрович.

Маша молчит.

14 октября. Ник. Александрович уехал на базу к Олейникову, объявив всем выходной. Мы со Всеволодом бродим неподалеку от лагеря. Скучная картина. Обнаженные деревья, усыпанный желтыми и почерневшими листьями земляной пол, громкое, словно издевающееся над нами, карканье ворон. Холодно. Солнце скрыто золистого цвета мглой, и от этого все серое, будничное.

— Уже предзимье, — грустно говорит Всеволод, — тебе хорошо, ты один, а у меня жена и славный мальчишка… Ведь я все время в отъезде, почти не вижу их. Вот и теперь, уже шесть месяцев, как уехал. Не волнуюсь за них, что там плохо им, бедствуют, — нет, я обеспечил их, но скучаю, скучаю…