— Да поймите, еще каких-нибудь две недели — и все, не выбраться будет нам отсюда, и, верьте, от голода сами себя не узнаете, начнется разбой! — выкрикнул Володя Егоров.

— Ну, поехали паникеры. Ничего страшного нет, чувствует мое сердце — прилетит самолет, и все будет хорошо, — улыбнулась Маша.

— Ты ни черта не понимаешь и молчи! Катастрофа уже наступила, — вскакивая с ящика, на котором сидел, вскричал Володька Егоров.

— В баню айдате! — всовывая голову в дверь, объявила Шура.

Баня. Это редкость для нас. Она сделана в земле, обложена бревнами, топится по-черному — печка, и сверху навалена груда камней. Вмещает только одного человека. Как в ней жарко! Нагрели воды, и один за другим вымылись.

К обеду приехал Воротилин. В связи с принятием левобережного варианта переход через Амгунь отпадает. У Воротилина иное задание — отснять гору Канго. Она в трехстах метрах от нас. Ее скалистые обрывы спускаются отвесно в воду. Путь пойдет по ней, поэтому и нужна съемка. Воротилин частично уже отснял. Он сообщил о том, что К. В. идет от Могды к нам. Нас разделяют двадцать километров.

— Можно? — раздался за дверью голос, и тут же вошел Колодкин.

— Николай Александрович, — глядя в пол, сказал он, — дайте консерв, есть нечего.

— Не дам, ешьте горох. Делайте гороховый суп и гороховую кашу. Консервы на черный день. Нельзя.

— Так что же один-то горох.

— Консервы не дам.

— Ну тогда рабочие не пойдут завтра на работу.

— Поедут вниз.

— Ну и что ж — вниз поедем.

Разговор шел вяло, будто о чем-то давно потерянном, что долго искали, и, наконец устав искать, селя и теперь перебрасываются ничего не значащими словами.

— Значит, не дадите?

— Нет, не дам.

Колодкин постоял, помолчал и ушел.

19 октября. По Амгуни плывут небольшие, голубые, как небо, льдины. Шуга. Воздух резкий, морозный. Все в инее, и, куда ни бросишь взгляд, всюду удивительно красивые, словно хрустальные, диковинные предметы. С деревьев свисает бахромой иней, он узорчат, похож на кружева и на бисер. В голубом небе большое холодное солнце, от него искрятся миллионами огней заснеженные сопки, они в синем мареве, очень красив их огонь.

На другом берегу Амгуни снуют люди, из палаток идет дым. Но какая тишина во всем, будто все замерло. Ни ветерка, ни шороха. Тихо и у нас в лагере. Не слышно обычных приготовлений к работе: криков, ругани, смеха.