Палатка наполнилась шумом. Маша не умеет говорить тихо, и Всеволоду доставляет немалое удовольствие по-приятельски ее поддразнить.
— Громче, Маша, громче, здесь же все глухие.
— Ха-ха-ха-ха, — смеется она и от смущения закрывает рот рукой.
А за палаткой ветер усиливается. Палатка дрожит и того гляди взлетит на воздух.
— Надо экономить, иначе совсем плохо будет, — объявил Ник. Александрович.
С утра шел дождь, мелкий, холодный, но ветер стих, словно сделал свое дело — ив сторону. К обеду дождь пошел со снегом, и снова подул сильный ветер. Стало холодно. Коченели руки, не могли записывать в пикетажку. Нелегко было и Ник. Александровичу, и в силу необходимости пришлось вернуться домой раньше обычного.
Ветер все больше усиливался, и становилось жутко, когда отдаленный шум быстро нарастал, несся к палатке, и гигантское дерево, стоящее возле нее, накренялось и того гляди могло рухнуть. Упади такое дерево на палатку, и от нас останется мокрое место.
Но зато как уютно в палатке. Потрескивает в печи, мерцают огоньки свечей. На столе горячий чай. Маша что-то рассказывает Всеволоду, я не слушаю ее, но мне приятен женский голос, от него как бы еще больше тепла и уюта.
Около палатки кто-то завозился, и через секунду в нее вошел эвенк. Потирая озябшие красные руки, он обвел всех взглядом и коротко сказал: «Драстуй!»
— Моя ходи к вам. Рыбалка совсем-совсем скоро ходи Могды, совсем ходи. Батурин сказал, ходи Мозгалевски, говори, завтра баты к нему ходи, Баджал ходи, — и замолчал.
— Ничего не понял, — простодушно сказал Ник. Александрович.
— Он говорит, что Батурин нам дает баты для переезда в Баджал, они приедут завтра. Если мы не воспользуемся, то они уедут в Могды, а нам придется переезжать своими силами, — пояснил Всеволод.
— Ах так, теперь ясно. Садись чай пить, — сказал Ник. Александрович.
Через полчаса нарочный унес наш ответ. От Баджала до последнего нашего пикета семь километров, для нас было бы гораздо удобнее еще постоять на этом биваке два-три дня, а потом уже переехать, но отказаться от услуг Батурина значило бы сделать ошибку. На Соснина надежда плоха, опять будет путаница. Ник. Александрович с радостью согласился.
Как тяжело идти со старым человеком. Приходится замедлять шаги, останавливаться, поджидая его, видеть недовольный взгляд, слушать окрики — и все сносить.
— Не бегите, куда вы к черту на рога несетесь! — кричит он.
— Никакого черта нет, просто мы попали в чащу, — говорит Всеволод.
— В чащу, в чащу, — бормочет Ник. Александрович. — А вы куда пошли? — Это уже относится ко мне.