– Платье тебе идет.
– Спасибо!
Мысли сами текли на язык, и он не мог их удержать. Может, из-за пунша, который Дэмиэн понемногу прихлебывал с трех часов дня, – из тех пуншей, что на вкус напоминают малиновый сироп с примесью бензина. Теперь, окутанный насыщенной ягодной дымкой, Дэмиэн уже не считал свои чувства к Мелиссе мимолетным увлечением. Нет, все было куда серьезнее. Каждый раз, оказываясь на пляже, он старался не сравнивать ее со Стефани – ее пружинистое тело, ее красивые ступни, йоговскую подтянутость, то, как она ела пончик, так, словно на самом деле вовсе не ест пончик, а вот когда Стефани ела пончик, она выглядела ровно так, словно просто ест пончик. За неделю, что Дэмиэн спал поблизости от Мелиссы, она приобрела в его сознании новое измерение. Вода в душе шумела Мелиссой. Лестница хранила ее шаги, ее очертания прорисовывались среди теней, ее голос пронизывал воздух, словно песня ветерка.
– Мне в нем немного странно, – призналась она. – Я вообще-то почти не ношу платья. Вот решила попробовать нарядиться ради нашей последней ночи. – Она коснулась пустой мочки уха, и море серебряных браслетов колыхнулось вокруг ее поднятого запястья. – Блейк, слава богу, спит, так что я могу спокойно тусоваться. План такой: как можно раньше отправить их всех спать, а самим дебоширить. Ты готов?
– Мне только рубашку сменить.
– Ладно. Но если ты намерен читать, то имей в виду: я не думаю, что Хейзел сегодня с этим смирится. Толстого и его приятелей не приглашали.
Она потрепала его по волосам и унеслась, оставив легкую дымку аромата, к грохоту «Нирваны», звучавшей из айпода Майкла. У колонны уже началась небольшая дискотека. Саммер учила Хейзел и Аврил (которая теперь выглядела более довольной – она все-таки свыклась с Андалусией) движениям хип-хопа; каждая по очереди воспроизводила движения, остальные копировали. На траве здесь и там валялись куриные кости. Мангал еще не потух, угли светились.
– Хочу всю ночь не спать! – заявила Риа. – Можно?
– Нельзя, – твердо ответила Стефани.
Лишь ближе к одиннадцати дети наконец ушли с верхней лестничной площадки: им надоела доносящаяся снизу беспредметная пьяная болтовня взрослых, их разглагольствования о методах воспитания, пересуды о никому не интересных знаменитостях и ценах на жилье и восторженные отзывы и воспоминания о фильмах, которых они не видели. Усталые дети рухнули в кровати, и им приснился полет обратно в Англию, где их собственные постели, пустые, безмолвные, ждали, когда самолет вынырнет из облаков и устремится вниз, к дому.
– Знаешь, чего мне хочется? – Хейзел обратилась к Мелиссе. – Мне хочется сходить поплавать.
– Тебе? Ты же не умеешь плавать.
– Могу просто окунуться. Давай, пойдем со мной.
– Нет. – Мелисса отмахнулась. – Мне не хочется плавать. Мне хочется уютненько посидеть вот в этом теплом, сухом кресле.
– Не позволяй ей плавать. Она пьяная. Может утонуть. – Стефани тоже выпила больше своей нормы. Ей хотелось танцевать. Запел Майкл Джексон, и она в самом деле пустилась приплясывать за диваном, не выпуская из рук бокал с вином. На комоде горели две большие черно-белые лампы, окрашивая гостиную в медные тона. Дверь в сад была распахнута. Под прыгучие ритмы песни
– Не сможет он выдержать все эти представления, – заявила Хейзел. – Ни за что. Я слышала, он и петь-то больше не может. Как он вынесет пятьдесят концертов?
– А может, и вынесет, – возразил Пит. – Видно, ему очень нужны деньги.
– Это рекламный ход, чтобы опять привлечь к нему внимание, – вставил Майкл. – Неважно, может он петь или нет. Люди просто хотят увидеть его, потому что это он.
– Ну, я слышала, что он по-любому того, – заметила Хейзел, подливая себе вина. – Одна моя подруга работает с его менеджерами. Она рассказывала, что однажды пришла к нему домой, он открывает дверь, а по лицу у него размазана помада.
– Что, в дом в Неверленде? – спросил Дэмиэн.