– Ну да, – ответил он не без робости. От нее пахло бассейном, она была в чалме и тонкой белой хлопковой тунике, влажной в тех местах, где ткань соприкасалась с купальником. Последовала пауза, приятная пауза, за которой сквозило ее желание остаться и поболтать.

– Что за книга?

Он показал ей обложку.

– «Война и мир». Боже, мне ее пришлось читать в университете. До конца так и не осилила. Такая длинная. Почему она такая длинная? По-моему, я сдалась где-то в районе семисотой страницы. Я просто не могла ничем оправдать то количество времени, которое я трачу всего на одну книгу, понимаешь?

– Хм… она длинная, это верно. Но я ее с удовольствием читаю. Мне нравится Пьер.

– Это который толстый?

– Он разве толстый? Я как-то не уверен…

– Мне кажется, да. Это единственное, что я помню из книги: очень выпуклое ощущение от людей. Ты прямо видишь, как они выглядят.

– И что они чувствуют, – добавил Дэмиэн. – Поэтому она мне и нравится. Она забирается людям прямо в сердце, так что ты знаешь, что они думают, как реагируют на разные события, почему делают то, что делают. Как в той сцене, где Наташа чуть не убегает с Анатолем, а потом заболевает из-за страшного унижения. Правда, мне кажется, иногда Толстой все-таки перебарщивает с этими своими проповедями – точнее, на самом деле это эссе, насчет войны, нравственности, философии и всего такого. Думаю, в те времена просто не было настоящих редакторов. Они бы все это мигом убрали. Но все-таки мне нравится, что Толстой раздвигает рамки, играет с формой. Кто сказал, что роман не может быть еще и эссе, или проповедью, или философским трактатом, или вообще чем угодно?

Мелисса, стоя над ним, терпеливо слушала.

– Ну да, согласна, – отозвалась она, но Дэмиэн чувствовал, что ей становится неинтересно: он рассуждал слишком долго. – Кстати, – Мелисса с упреком слегка толкнула его в плечо, – твой-то роман как продвигается? Ты мне его так и не прислал.

– Мм… я недавно на него взглянул…

Он действительно взглянул, и его опасения подтвердились: текст оказался чудовищен, в мире не найти более бессвязной, исполненной жалости к себе, ходульной даже в своей хаотичности, тяжеловесной и мучительной попытки двадцати с чем-то-летнего мужчины избыть свою тоску, чем эта куча окололитературного дерьма, отчего Дэмиэн впал в депрессию на пять недель и вышел из нее примерно шесть дней назад, если, конечно, из депрессии действительно можно выйти.

– И?.. – произнесла Мелисса.

– И… ну, его бы надо… доработать.

– Ладно. Ладно, это хорошо. Позитивно. Ты помнишь, о чем мы говорили, Дэмиэн? Позитивность – ключ ко всему. Наш ментальный ландшафт – вот что нам мешает.

– Да, да.

– А я вот читаю Тхить Нят Ханя, – сообщила она.

– Кого-кого?

– Он буддийский монах. Мне о нем сестра рассказала. Он много пишет о важности медитации и пребывании в моменте. Тебе надо бы попробовать его почитать, он мне очень помогает справляться со стрессом и вообще приводить в порядок сознание. Я начала каждый день медитировать – ну, пытаться. Пытаться осознавать каждый момент. И я действительно чувствую себя спокойнее. Это и правда работает.