Момент для этой цели он считал вполне подходящим. Надо только найти, изобрести, точно определить самую форму способа расправы.
Но главная мысль уже обдумана: барон Геккерен решил затравить Пушкина, как охотники травят зайцев. Убежденный, опытный интриган, Геккерен не в первый раз брался за подобные дела и всегда выходил чистым и победно улыбающимся из грязи.
Травля вообще являлась модным приемом великосветского круга, а извращенному, мстительному, эгоистичному барону такой прием расправы с врагом казался острым, возбуждающим наслаждением. Тем более, будучи по натуре жалким трусом, Геккерен ничего другого придумать не мог.
Устроенный по этому случаю раут подтвердил, что его главная мысль – верна и он – на верном пути к поставленной цели.
Барон, как и все его гости, отлично знал, как беспредельно-глубоко Пушкин любит свою жену. Но еще лучше он знал из верного источника – Идалии Полетики, находящейся в близкой дружбе с Натальей Николаевной, – как Пушкин ревниво оберегает свою супругу от частых встреч ее с Дантесом на балах и даже в таких салонах, как у Карамзиной, Хитрово, Фикельмонт, Смирновой, Вяземского, куда ловко втерся Дантес.
Самое больное место Пушкина хорошо нащупала опытная рука Геккерена, и теперь оставалось растравить эту боль до последних мучений.
Барон видел, что у обожаемого Жоржа, которого он решил усыновить, никакого серьезного чувства к Пушкиной нет, кроме обыкновенного хвастливого ухажорства, – значит, нет и повода ревновать любимца к знаменитой красавице.
Цель теперь всего дороже, а для достижения цели барон с Идалией еще до раута решили, что Жоржу требуется притвориться без ума влюбленным в доверчивую и тщеславную Пушкину.
Об этой безумной любви Идалия Полетика должна теперь настойчиво шептать и говорить, под будто бы страшной тайной, своей родственной подруге Наталье Николаевне.
И сам барон решил при каждом удобном случае под строгим секретом напоминать красавице о страданиях Жоржа. По расчету барона это средство должно крепко повлиять на самолюбие Пушкиной и в конце концов дать свои последствия…
Самое важное и прежде всего – ясно представлялось барону – это необходимо вызвать крайнюю ревность невоздержанного Пушкина и тем, поссорив супругов, разрушить любовь поэта. И главное – окружить всяческими сплетнями, залить грязью его семейную жизнь, поставить гордого врага в глупое, смешное, безвыходное положение, затравить до конца…
Таков был решительный план барона Геккерена, созревший при участии Идалии Полетики и графини Нессельроде, – такова была общая подготовка.
Блестящий раут явился торжественным скрытым заговором, злорадным началом расчета с Пушкиным.
Хозяин раута ликовал, подымая бокал шампанского:
– Господа, предлагаю выпить за здоровье, честь и славу нашего любимого государя императора Николая Павловича!
– Ура! – галдели блистательные гости.
За общим столом ни слова не говорилось о виновнике торжества – о Пушкине. Здесь рассказывались только казарменные анекдоты и светские сплетни.
Жорж Дантес, намекая на Пушкину, говорил всему столу по-русски:
– Господа, слюшайт. Я сказаль русский язык. Такой мой слючай бил. Один известный мой дама, ошень красивый, большой дама сказаль, как я танцеваль корошо. Я сказаль, я танцеваль могу на кровать еще люччи… Понимайт?..
– Браво, браво! – гоготали кавалергарды.