Достаточно было лжи в моей жизни, слишком много обманывал я и себя, и других. Может, хватит?

И последний месяц я писал правду, и в мемуарах, и тем более в «Навуходоносоре», и когда пытался включить в тексты обман — было такое, было — то не мог, становилось противно, и он шарахался от меня.

Так что нет.

— У меня, — сказал я. — И ты… — На этот раз волна слабости сопровождалась не глюками, а темнотой: перед глазами словно оказался плотный занавес. — …ты можешь его отобрать… Сейчас я и от котенка не отобьюсь. Вон стул… давай, шарахни им меня по голове… Вернешься со славой, сам Фрол тебя похвалит и наградит! Что ты медлишь? — И я шагнул девушке навстречу, шатаясь и дергаясь, точно сломанный робот. — Вот он, твой шанс!

Меня колотило от злости, собственная нелепая болтовня, что странно, прибавила сил.

— Нет… ну как… я не могу… — Тоня замотала головой, на глазах ее выступили слезы.

Да, одно дело подсыпать человеку клофелин в бухло, чтобы он мирно уснул, но совсем другое — отоварить того же человека чем-то тяжелым по черепу, чтобы он совсем не мирно отключился. Итог вроде бы один и тот же, но вот средства в первом случае куда как гуманнее… кажутся, на первый взгляд.

— Еще ты можешь выскочить из номера и пойти к Шапоклякович или к Тельцову. Рассказать им, что я тут! И после этого тебя примут в большую литературу… Публикации, премии, рецензии, интервью, слава… Хочешь? — Я сделал еще шаг, хотя он дался мне неимоверным трудом: ноги весили словно ростральные колонны, мышцы не слушались.

— Нет! — воскликнула Тоня с пылом. — Никогда! Они предатели России! Либерня!!

Ее лицо исказилось, на миг вернулся вавилонский облик, грозный и величественный.

— Ну тогда… — Я сам не знал, что скажу дальше, обойма слов внезапно опустела, а новую впавший в ступор мозг выдать отказался.

Но Тоня сама бросилась ко мне и затараторила:

— Садитесь, Лев Николаевич! Вам же плохо! Вы же сейчас упадете!

— Опять на «вы»? — выдавил я. — После того, что между нами было?

Она покраснела, но схватила меня за плечо, точнехонько за один из синяков, отчего я зашипел и дернулся. Испуганно всхлипнула, но руку не убрала, и аккуратно, словно древнего старца, усадила меня на кровать.

В этот самый момент дверь распахнулась и в номер ворвалась Бакова.

— Что тут у вас? — спросила она, покачиваясь и лупая фиалковыми глазищами. — Тооооня? Вы познакомились?

— Мы давно… знакомы, — буркнул я.

— Я принесла тебе пожрать! — Ирка взмахнула бананом, словно мечом, и потрясла огромной плюшкой, будто скипетром. — Теперь ты спасен, Лэээв! Я никому не сказала о тебе! Только Инке, по боооольшооому секрету!

Я застонал и прикрыл глаза.