Недалеко от холма я нашел ручей – его не было, когда я уходил в первый раз. Вода, вытекающая откуда-то из-под земли, оказалась пригодной для питья. Я оградил ручей камнями и сделал над ним навес – от продолжавшего падать пепла и песка. Для этого подошла брезентовая накидка от автомобиля. Она сохранилась потому, что сразу попала в воду. Я бы не смог ее обнаружить специально, но один из толчков выбил землю у меня из под ног, и я, падая и стараясь за что ни будь зацепиться, ухватился руками именно за край этой ткани. Поняв, что это такое, я потратил немало времени, чтобы вытащить брезент из лужи, так как его порядком завалило грязью. Было ясно, что если падающий пепел и песок будут опускаться на землю такими же темпами, то через примерно полгода от города не останется даже следов. Но, если мне не казалось, подобные высыпания становились несколько реже.

Чтобы упорядочить свои поиски, был необходим чертеж. Хоть я и запоминал все, где проходил, со временем, какие ни будь, мелочи, могли пропасть из внимания. У меня не было бумаги и карандашей – но зато были ровные, побеленные стены подвала. Уголек из очага оставлял на них прекрасно различимые следы, и я принялся наносить на стену тоненькие штрихи. Разумеется, центром рисунка стал мой холм и все, что находилось поблизости. Восточная сторона, куда я отправился в первый раз, стала приобретать какие-то формы – хотя и там оставалось много белых – на самом деле, белых – пятен. Я нарисовал озеро, каменную пустыню, по которой не рискнул идти, пометил несколько, особенно запомнившихся, холмов. Теперь я мог через большой промежуток времени опять пойти туда – и уже знать, где буду проходить, чтобы не заплутать среди подъемов и спусков каменных россыпей.

Пока я отдыхал от похода, привел в порядок освещение. Так, как свечей было немного, я предпочитал пользоваться плошками, в которых горело масло. Масла мне должно было хватить надолго, а ткани, из которой я нарезал лоскуты и укладывал в плошки взамен фитиля – на еще большее время. Разумеется, они мало напоминали собой керосиновые лампы, не дающие столько чада, но другого света у меня не было. Я только добавил к уже имеющимся, еще несколько – чтобы иметь возможность не ходить с одной, по всем закоулкам склада. Там же, где я жил, свет обеспечивал очаг. Он и прогревал помещение, и освещал его.

В следующий раз я направился на север. На этот раз идти было несравнимо тяжелее. Здесь было гораздо больше трещин в земле, больше всяких скрытых разломов и предательских ям. Приходилось проверять все опасные места древком копья, и лишь потом делать следующий шаг. Что меня заставляло идти? Я не мог, не хотел даже допустить мысли о том, что я остался один… Но одной встречи я не хотел. Память очень отчётливо удерживала в себе сцену с, изъеденными крысами, людьми, и тот, единственный, почти неповреждённый труп – тот, который не мог называться человеческим.

На смену морозам пришла оттепель. Она не выражалась в таянии снега – он просто отсутствовал. И не в капании сосулек – их тоже не было. Нет, это было видно по более теплому ветру, вдруг прекратившему свои ледяные наскоки. На этот раз он дул с юго-запада, в отличие от другого, несущего стылость и дожди – северного. Он слегка подталкивал меня в спину, и я, обрадованный такой сменой погоды, уверенно пробирался сквозь руины вперед. Этот ветер подсушивал многочисленные лужи, ходьба по которым доставляла столько неудобств. Моя обувь лучше годилась для снега, чем для влажной поверхности.

Дорога на север проходила мимо центра города – настоящего, как я себе представлял. Я старался запомнить все, что фиксировал взгляд – когда ни будь, это могло пригодиться. Чем ближе я подходил к центру, тем яснее виднелось, что разрушения, пронесшиеся над городом, здесь были чуть слабее, чем в тех местах, где я обитал, тем более, по сравнению с востоком и тянущейся там пустыней. Уцелевших домов не было – как и везде. Но сохранилось много стен, и было не понять, почему они устояли, когда все остальное здание сложилось грудой у их подножья. Многие стены накренились – они могли упасть в любой момент, и я старался обходить их на расстоянии.

Издалека я услышал шум. Заинтересовавшись, я свернул от выбранного направления, и стал приближаться к тому месту, откуда он исходил. Это не было новым явлением – подобное ему, я уже видел раньше в своих скитаниях. Но этот отличался своими поражающими размерами.

Водяной столб, высотой в несколько метров, бил вверх и рассыпался на тысячи мельчайших капель, которые зонтом падали вниз, создавая фантастическую картину. Гейзер – иного определения этому явлению я не мог подобрать – был толщиной с фонарный столб. Вся поверхность земли возле озера была влажной и слегка парилась – вода из гейзера падала горячая! Я осторожно опустил руку в воду и сразу ее отдёрнул – едва не обжёгся. На первый взгляд в этой воде не было никаких примесей. Мне не хотелось, чтобы она оказалась не безобидной, и несла в себе, какую ни будь, растворенную дрянь. Я зачерпнул немного воды чашкой, подождал, пока она остынет, а потом опустил туда руки и несколько минут наслаждался теплом. С кожей ничего не происходило – видимо, нагрев и выброс воды был обусловлен какими-то подземными причинами, наподобие тех, которые заставляют работать гейзеры Исландии или Камчатки… И эта вода, поднимающаяся с больших глубин, была чистой. Он имел цикличность – несколько выбросов до середины дня, потом затишье и вечером ещё пара шумных выбросов. Каждый продолжался около десяти минут – не более. После этого фонтан исчезал – так, как будто его и не было. Вода в озере, образовавшемся при падении воды, успокаивалась и на некоторое время замирала. Она быстро остывала и из-за этого, над поверхностью, было постоянное испарение.

Я наблюдал за гейзером долго – всё равно, мне нечем было заняться. Когда вода достаточно остыла – я рискнул искупаться в ней, и не пожалел! После тесной бочки здесь было, где развернуться, кроме того, не нужно было опасаться, что она опрокинется, и я упаду на мокрый бетонный пол. Вода понемногу уходила – она впитывалась в отверстия в земле и просачивалась обратно, туда, откуда появилась. Но всосаться полностью она не могла – из-за большого количества. А, кроме того – её выбрасывалось так много, что поверхность возле гейзера уже сильно напиталась ею, и с каждым разом озерцо становилось чуточку больше…

К самому центру, откуда бил фонтан, вела дорожка из нескольких крупных камней, выброшенных наружу при землетрясении. На территории города, таких просто не могло быть – из-за их величины. Я, перепрыгивая с одного на другой, приблизился к самому месту выброса – там просматривался водоворот, тёмный и бездонный. Это было неприятно, и я поспешил вернуться обратно – на берег. Глубина озерца не превышала моего роста – но, со временем, когда гейзер наполнит всю котловину, он мог стать большим водоемом.

Пить её было можно. Она имела слегка солоноватый вкус – лишнее подтверждение того, что вода поднимается с больших глубин и при прохождении различных пластов обогащается минералами. Во всем этом было только одно, что несколько приводило меня в трепет – само его существование. Оно лишний раз подтверждало, что где-то там, на недоступных глубинах, куется новое, еще более страшное бедствие. Хотя, пример той же Исландии, где гейзеры работали уже сотни лет, показывал, что это вовсе не обязательное явление. После купания всё тело стадо как бы невесомым – я смыл усталость вместе с грязью и теперь чувствовал себя значительно лучше. Все мои ссадины и раны полностью зажили и от соприкосновения с горячей водой лишь слегка чесались. Возможно, это было воздействие тех самых солей.

Мне стало многое понятно. В городе, обойди его хоть вдоль и поперек, людей нет. И все же, я не хотел успокаиваться. Признать себя последним – из живых – на это нужно гораздо больше смелости, чем все время встречать мертвых. Трупов уже почти не было видно – их занесло пеплом, заилило грязью и перемешало с обломками зданий.

Тропа все дальше уводила меня на север. Прошло еще два дня, после того, как я наткнулся на озеро Гейзера, как глаз уловил знакомый пейзаж. Я уже был здесь когда-то – память сразу подсказала невероятную картину чудовищного обрыва. Я захотел еще раз увидеть его, и стал протискиваться сквозь каменные глыбы, оставшиеся от какого-то многоэтажного здания. Хоть и сложенное из кирпича, он не устояло, как и все подобные, а рассыпалось вдребезги, и теперь его останки возвышались над округой метров на восемь в высоту и не менее пятидесяти в окружности. Все это довольно условно называлось холмами. Они могли иметь сквозные проходы, и, наоборот – быть наглухо забиты землей. Но и те дыры, и отверстия, которые еще оставались, становились в скором времени недоступны. Их заносило пеплом и песком. Город постепенно, медленно и верно, становился похож на бесконечную цепь больших и малых бархан. От настоящей пустыни его отличало лишь то, что песок, устилая его ковром, быстро твердел и схватывался коркой. Его не сносило ветром и не сдувало с вершин.

Я стоял у самого края. Как и раньше, я сильно боялся высоты – и хватался за выступающую над провалом плиту. Она могла упасть, как и многое, что уже отправилось в бездну. Но пока, ее зарытый в землю конец, надежно держался. Здесь многое изменилось. Почти все, что находилось поблизости от кромки обрыва, уже рухнуло. Край стал более наклонным и изъеденным широкими рваными язвами от уже упавших в пропасть пластов. Не хватало лишь хорошего ливня, чтобы почти все, что еще держалось, последовало вслед за всей кромкой. Мягкие породы – глина и песок, вымытые водой и не выдерживающие тяжести руин, сползали в пропасть. И внизу теперь возвышались такие же холмы, какими они были здесь. Дно провала заметно приблизилось, а кромка отвесной стены, наоборот, опустилась вниз. Но и сейчас, расстояние, отделявшее меня от нижнего мира, составляло не менее шестидесяти-пятидесяти метров. И вряд ли оно могло уменьшиться еще на много, скорее всего – метров на десять, по максимуму. Подо мной уже находились твердые породы – я не мог определить, какие, потому что не был силен в геологии. Но то, что это камень, а не глина, уже различал.

Мне повезло. Погода улучшилась настолько, что даже серые тучи, висящие над головой, словно чуть приподнялись. Я мог рассмотреть остатки города, находящегося вдали, более отчетливо, чем в тот раз, когда попал сюда впервые. Были заметны большие озера – по размерам очень походившие на настоящие, а не получившиеся в результате землетрясения. Но, может быть, эта была просто вода, которая попала туда из подземных пустот, и, провалившейся в никуда, реки. Возвышались остовы зданий – все напоминало такую же картину, какая была и здесь. Отсюда было видно, что город, как бы продолжающийся в провале, одним краем упирался в темную полосу, сильно похожую на лес. Скорее всего, это и был лес – только расстояние не давало возможности различить отдельных деревьев. И, наверняка, ураганный ветер, пронесшийся везде, повалил множество из них, что образовало сплошные буреломы. Внизу тоже не было видно снега. Скорее, наоборот – если у меня, на том плато, на котором я находился, встречались замерзшие лужи, а порой и небольшие водоемы, то там я не увидел ни одного такого. Хотя, утверждать с полной уверенностью, было нельзя.

Я увидел хвост самолета, рухнувшего с поднебесья на землю. Он почти полностью ушел в нее – скорее всего, попал, как раз в момент, когда она разверзлась. Я вспомнил, как мелькали крохотные фигурки – точки в огненном небе… Я осматривал провал очень внимательно – искал место, где его высота была бы более полога и ближе к поверхности города, лежащего внизу. Я еще не знал, нужно ли мне это, но думал о том, что рано или поздно, я рискну спуститься туда и продолжить свои поиски на дне этой, невозможно глубокой ямы. Хотя, вряд ли это можно было назвать ямой…

После осмотра провала я опять отправился на восток. Я решил пройти вдоль обрыва столько, на сколько мне хватит продовольствия в мешке. Через несколько дней – а картина обрыва не менялась и была всюду одинаковой – я вышел к краю города… моего города, а не того, который все еще продолжался внизу.

Какой-то, неимоверно затхлый запах, хлюпанье, шумные вздохи… Такое впечатление, что вздыхала огромная жаба, то втягивая, то выпуская из себя воздух, загаженный испарениями болот. Это и было болото – без края. Оно начиналось от самой оконечности руин, и уходила далеко вдаль – туда, где небо сливалось с землей. Вся восточная окраина города постепенно переходила в низменность, а та, в свою очередь – в чавкающую и покрытую зеленоватой ряской, воду. Невозможно было даже представить себе величину этого затопленного водой пространства – что на восток, что на юг, оно терялось вдали. Я мог только подозревать, что где-то неподалеку болото съезжало в провал – об этом говорили шумные всплески и гул падающей земли. Если где-то и будет со временем подходящий спуск в низину – то, скоре всего, что здесь. Как вода еще не ушла туда вся – понять было сложно. Над болотом висело сплошное облако, мутное и белесое. Оно даже было мрачнее, чем небо, к которому я привык. Облако сливалось с ним, и получалось светлое пятно на фоне взгромождающихся друг на друга туч. Я провел возле его берегов одну ночь – и уже сразу по возвращении в подвал пожалел об этом.

Моя неугомонность сослужила мне плохую услугу – я заболел. И, по всей вероятности, чем-то серьезным. Едва я вернулся домой, как почувствовал слабость и последующий озноб. Не помогало даже тепло очага, возле которого я сидел.

В аптечке было полно лекарств – но я не знал, какие мне нужны и старался употреблять только хорошо знакомые, от простуды. Но, похоже, что у меня была не простая простуда. Мне не был известен мой собственный диагноз. Я старался ограничиваться тем, что мне хорошо известно – вроде аспирина или, чего-либо, еще более безобидного. А чаше вообще предпочитал чай, заваренный на зверобое или на чабреце – запас лекарственных трав в аптеке был достаточно солидный. Меня лихорадило дней семь – а ночью, наоборот, приступы озноба сменял жар. Тогда все одеяла, которыми я укрывался, летели на пол. Внутренности ныли – словно я долгое время катался телом по камням. Кое-как, приготовив себе ужин, я с трудом его съедал – аппетит пропал совершенно, а затем вновь прислонялся головой к холодной стенке и так сидел в полудреме и ожидании неизвестно чего…