Сложив в яме, которая нашлась неподалеку, двадцать штук, я решил, что этого вполне достаточно, если остальные пропадут. Оставалось ещё около сотни целых, но доступ к ним был более ограничен – приходилось шагать по битому стеклу и рисковать обрезаться, вытаскивая их из-под осколков. Пусть лежат… Возможно – я так подумал – что это был завод по переработке и изготовлению виноводочных изделий. Это объясняло такое количество спирта, уже разлитого в бутыли, а не перевозимого в цистерне. Или это был технический спирт, применяемый в промышленности – но тогда он становился для меня ещё более бесполезным. Пробовать даже не хотелось…

Случайностей, даже счастливых, в природе не бывает – все содержимое этого вагона было уничтожено не только в результате крушения поезда, но и последующего пожара. Огонь, бушевавший всюду, не мог пройти мимо столь лакомой добычи. И как при этих условиях уцелели эти бутылки – было удивительно. Но, раз уж уцелели, более того, попались мне на пути – грех был бы не воспользоваться…

После завода, препятствий, особо затрудняющих мне дорогу, больше не попадалось – я быстро вышел к берегу реки и уже вдоль него направился на юг. Хотя, если судить по изгибу высохшего русла, путь мой пролегал скорее на юго-запад с поворотом более в сторону последнего. Но я хорошо помнил, что, в конце концов, река все равно должна будет сделать поворот в ту сторону, куда я стремился.

Впервые я так далеко отошел от города. За спиной остались темнеющие руины – они стали сливаться в одну сплошную, черную черту, через несколько часов после того, как я вышел из последних завалов. А ведь ушел я от него не далее, чем на семь-восемь километров. Это не было ровной тропой – земля, вздыбленная и вспоротая, упавшие деревья, ямы и рытвины… Нет, тут никоим образом не было лучше, чем в тех местах, где я привык бродить.

В одной трещине, в земле, я увидел, какой может быть сила стихии – на примере трактора, чьи остатки в нем находились. Он не просто был разбит – весь массивный скелет мощной машины, был буквально перекручен, и свернут в штопор. Ничто не могло сопротивляться жутким объятиям внезапно взбесившейся земли…

Расстояние, пройденное мною от города, стало довольно большим – и с каждым шагом скорость стала замедляться, а потом и вовсе упала – я остановился. Если до выхода сюда я и надеялся увидеть что-либо, то мои надежды оказались напрасны. Более того – по сравнению с мертвыми холмами, откуда я пришел, эта, пологая и не столь изрезанная прибрежная полоса оказалась еще мрачнее. Я горько улыбнулся – наивный… Если уж катастрофа уничтожила целый город со всеми его обитателями, если неимоверная сила разломала и сбросила в бездну громадный пласт, вместе со второй его половиной – то разве сила, пронесшаяся тут, могла пощадить эти края? Не было, и не могло быть, ни одного, отдельного загородного дома, или поселка, который бы не постигла общая участь.

Но, один такой поселок мне попался. Он находился на той стороне, и я сумрачно смотрел в его сторону, собираясь поворачивать назад. Мне вдруг расхотелось идти дальше – зачем? Все уже и так ясно. Я остался один – нравится мне это, или нет. Это факт, непреложный и неоспоримый. Я мог рассчитывать только на себя. На подвал, с его содержимым, на свою ловкость и силу. Этого могло хватить еще надолго – но, когда какая ни будь случайность, доведет меня до конца – не пожалею ли я о том, что сопротивлялся столько времени? Тоска заполонила меня без остатка – я сел на землю и угрюмо уставился на дно реки. Можно было попытаться перейти на ту сторону – но был ли в том смысл? Никакого шевеления я не замечал – поселок был мертв, как и город.

Не помню, сколько я так просидел – может, час, может – больше. Холод, до того не чувствовавшийся из-за постоянной ходьбы, стал забираться внутрь, проникая сквозь мех и ткань курток. Я поежился, распрямил спину и встал. Делать нечего – нужно идти обратно. Путь вдоль русла не привел никуда. Он и не мог окончиться ни чем иным. Горы, к которым я стремился, оставались далеко впереди, и мне стало казаться, что они вроде и не горы вовсе – на них не было снега. А ведь я помнил, что вершины хребта всегда были покрыты серебряным ковром – даже в самое жаркое время года. Наверное, их, как и все остальное, занесло пеплом. Впрочем, я не видел и их…

Когда я уже сделал первый шаг, поворачиваясь, чтобы идти назад, мой слух, обострившийся до предела, уловил что-то, чему не было объяснения… Я замер, боясь ошибиться – мне показалось, что я услышал вой! Повернувшись в сторону реки, я стал смотреть на поселок, не веря своим ушам – что это было? Кроме шума, производимого ветром, больше ничего не доносилось. Это могло быть бредом уставшего человека, жаждущего, хоть что-либо услышать… и все же я чувствовал, что это не так. С ветром принесло и пыль – она хрустела на зубах, забивала носоглотку и всячески засоряла глаза. Внезапно мною обуяла ярость – на погоду, на землю, на себя самого – сколько можно?

Решившись, или, вернее, даже не подумав о последствиях, я стал спускаться к кромке берега. Я съехал на пятой точке – не удержалась нога, и упал на скользкую поверхность склона. Крутизна не позволяла мне замедлить падение – и в итоге, теряя свои вещи – мешок и топор, упал плашмя лицом в грязь. Это отрезвило меня – ныли ушибленные при падении бока, саднила кожа, разодранная о какую-то корягу, выступающую из-под земли и едва не выбившую мне глаз. Я встал, кое-как привел себя в порядок и умылся из ближайшей лужи, коих было немало на дне. Вода хоть и ушла, но оно не было сплошь сухим – постоянные дожди наполняли все впадины мутной жидкостью состоящей из ила, песка и тины. Уже жалея о своем решении спуститься, я стал искать место, где мог бы без ущерба, для и без того грязной одежды, подняться наверх. И снова – не столько слухом, сколько всей кожей – замер, услышав новые звуки, донесшиеся с той стороны. Это было необъяснимо – я стоял, как вкопанный, боясь поверить в то, что это возможно… И, тем не менее, мне не послышалось – я был уверен в том, что оттуда, откуда дует ветер, доносятся непонятые звуки, принадлежащие либо зверю, либо человеку. Теперь ничто уже не могло меня остановить. Ширина реки в этом месте была приличной – я стал искать, где бы ее перейти выше. Русло немного сужалось где-то через километр.

Сделав первый шаг, я с опаской остановился – мне казалось, что я сильно рискую, пытаясь перейти по дну реки на ту сторону. Оно очень сильно напоминало болото, с той лишь разницей, что вокруг не было растений или травы. Зато хватало грязевых затонов и просто заиленных участков – нога сразу вязла в нем и с трудом выдиралась наружу. Дно не промерзало, как многочисленные лужи в городе – видимо, оттого, что где-то под ним, грело подземное тепло. Несколько фонтанчиков, из которых со свистом и шумом вырывался кипяток, говорили об этом. Я дотронулся до одного – вода была очень горячей, и мне пришлось сразу отдернуть ее обратно.

Разглядывать дно было особенно некогда – я стремился туда, где слышал вой. По пути пришлось подобрать длинный шест – без него переправа была бы гораздо труднее. Пользуясь им, я благополучно пересек дно, и только в паре мест, соскользнувшая с влажного валуна, нога угодила в яму, наполненную водой. А другой раз наступил на осколок бутылки и едва не располосовал себе стопу.

Наконец, река осталась позади. Я устало вскарабкался на противоположный берег и, отдохнув пару минут, устремился вдоль береговой полосы к поселку. Здесь почему-то было темнее, чем на моей стороне – я мог различать местность перед собой на расстоянии не более пятисот-шестисот метров. Дальше все сливалось в темноте. К этому невозможно было привыкнуть – знать, что по времени положено быть дню, а глазами фиксировать постоянную ночь… Я крепче сжал в руках шест – мне не хотелось быть застигнутым врасплох тем, кто мог издавать эти звуки…

Вскоре я подошел к развалинам строений. Очевидно, это были остатки речного порта, возможно, грузового. Была различима рухнувшая пристань и пара судов возле нее, осевших на бок и увязших в иле. Так же, упавший портальный кран больших размеров – он при падении рухнул на крышу трехэтажного дома и пробил ее насквозь. Все, что не истребило землетрясение, довершил пожар, уничтоживший все остальное. А пронесшаяся волна, которая вырвалась из водохранилища, сравняла с землей и те жалкие остатки, которые выдержали толчки и огонь.

Я приблизился к покосившемуся забору – он был выложен из бетонных плит и во многих местах пошел трещинами и проломанными дырами. Повинуясь какому-то необъяснимому инстинкту, войти, как положено – через ворота или двери, я направился вдоль забора и очень быстро наткнулся на то, что искал – сорванные железные двери, уже почти неразличимые из-под нанесенного водой песка и падающего сверху пепла. Это был вход в порт – но от самого порта уже ничего не осталось. Он был разрушен до основания, и то, что издали, мне показалось строениями, оказалось такими же холмами, каких было предостаточно и в городе. Жить здесь было нельзя. Но я помнил о вое, или о чем-то, очень на него похожем. И, что бы это ни оказалось, я хотел выяснить – что? Решив обойти всю территорию, я пересек двор и вышел к громадному баку – видимо, там хранилось топливо для автомашин. Он полностью прогорел, а по рваным краям я догадался, что перед этим бак взорвался. Всем, кто находился здесь в тот момент, пришлось несладко – впрочем, как и всем повсюду. Было очень тихо… Но, откуда, в таком случае, до меня донесся этот вой? Или же, это просто злая шутка – в виде осколка бутылки, случайно повернутой боком к ветру, и потому издающей такие заунывные звуки? Мне и самому приходилось подобным образом пугать в детстве соседей – до тех пор, пока они не нашли бутылку на чердаке и не сбросили ее в мусор. Однако ветер дул, хоть и с перерывами, практически всегда с одинаковой силой – если это он виновник, то звуки должны были бы повториться. Мое предчувствие говорило мне, здесь все не так просто…

Обыскав весь порт, я решил выйти с его территории – укрыться здесь было уже негде. Как ни обидно, но приходилось признавать, что звуки, принятые мною за живые, все-таки мне показались. И я напрасно прислушивался, стараясь уловить в дуновении ветра завывания неведомого мне зверя, или стоны человека…

Я находился возле забора. Здесь он сохранился чуть лучше, чем там, где я вошел в порт. Он тянулся довольно далеко, и я стал идти вдоль него, собираясь вернуться в порт, а потом направиться к переправе. И тут…

Жуткий, громкий и страшный рев – иначе не назвать – пронесся над развалинами, сразу заставив меня замереть и вздрогнуть от ужаса… Это было так дико и необъяснимо, что на какое-то время я потерял способность что-либо понимать. Только сейчас до меня дошло, как необдуманно я поступил. Ещё неизвестно, чего можно было ждать от встречи с живым существом, способным издавать такой рык. И, скорее всего, несмотря на пугающее одиночество, оно было менее пугающим, нежели встреча с чем-то живым, и, скорее всего, опасным. Я обвел глазами развалины и, не найдя ничего, взобрался, по возможности осторожно и тихо, на вершину холма, возникшего на месте когда-то жилого дома. Мглистый свет не давал возможќности рассмотреть окрестности толком, и я притих, прислушиваясь, не проявит ли себя обладатель этого голоса еще раз. Я был уверен, что мне не послышаќлось. Пришлось простоять на вершине несколько долгих минут, прежде чем тоскливый вой не пронёсся над развалинами вновь. Его отголоски ещё затихали вдали, а я быстро спускался вниз, на сторону противоположную той, откуда поднялся. Я ничего не увидел, но определил источник звука точно. В этом не было ничего сложного – при той тишине, которая царила вокруг, мой слух обострился до предела, и я улавливал малейший шорох. Я не увидел ничего, но по уху словно резануло скрежетание когтей по жести, возможно, останкам бывшей автомашины. Оно донеслось оттуда, где я проходил только что, и меня это сильно встревожило. Не было никаких сомнений в том, что это зверь, и, судя по мощи и силе воя, весьма крупный. К тому же, насколько всем известно, выть умеют только хищники. Я стрельнул глазами по сторонам и остановился на куске водопроводной трубы, торчавшей из завала. После нескольких отчаяннќых попыток её выдернуть, та поддалась и у меня в руках оказалась слегка изогнутая и расплющенная на конце железка, немногим больше моего роста. Кто бы он ни был, этот зверь – он шёл по моему следу, и он меня найдёт. Вопрос состоял в том, какой окажется эта встреча? Я оглядывался, отыскивая подходящее место, и вскоре его нашёл. Эта была своеобразная ниша, образованная раздавленным автобусом и горой земли. Получалось так, что у меня оставался свободный выход через окно автобуса, если мне понадобится удирать, а зверь будет вынужден напасть только со стороны прохода, ведущего внутрь. Создать преграду было не сложно – я поставил свой шест и трубу крест – накрест и стал швырять в кучу всё, что попадалось под руки, ни сколько не заботясь о создаваемом грохоте и шуме. Теперь я клял себя за чрезмерное любопытство – не будь его, я бы не попал в столь удручающую переделку. С плеча полетел мешок, а потом и куртка – если уж придется сражаться, то пусть на мне будет как можно меньше лишних вещей, стесняющих движения. Закончив приготовления к схватке, я прислушался – зверь, кто бы это ни был – не подавал никаких признаков жизни. А ведь не услышать меня он не мог! Кровь хлынула по моим венам – я готовился к схватке, избежать которой было уже нельзя! Никогда раньше мне не приходилось участвовать в бою – ни с человеком, ни со зверем. И, тем более – убивать! Судорожно сжимая в руках рукоять топора, я с трудом представлял себе, как буду вонзать тяжелую сталь в чье-то живое тело… и это, вместо того, чтобы найти друга, которого я так давно искал. Послышался шорох – я обернулся. Чья-то когтистая лапа – мне показалось сперва, что она размером с лапу льва, царапнула по обшивке автобуса, оставив на ней продолговатые следы от когтей. Закричав, я вскочил с колен и сильно ударился головой. От этого удара я прикусил язык и взвыл не хуже самого зверя – ответом мне было могучее рычание, от которого у меня по телу холодной волной пронесся ужас. Я мгновенно понял, что означает выражение – волосы встают дыбом! Еще один страшный рев, многократно усиленный эхом – и я, не выдержав, сделал непростительную глупость – выскочил из автобуса и бросился бежать, позабыв о том, что собирался оказать сопротивление обладателю этой глотки, кем бы он ни был…

На несколько мгновений я его опередил – зверь рванулся вовнутрь и сразу увяз в куче хлама – я успел за это время добежать до бетонного забора, и нырнуть в одну из многочисленных дыр. За забором виднелись развалины домов – я понесся со всех ног туда. Топор, с которым я собирался встретить врага во всеоружии, вылетел у меня из рук – но я даже не обернулся, торопясь укрыться от мчащегося по пятам чудовища, где ни будь под плитами домов. Я не оглядывался – по шумному дыханию и быстрым прыжкам за спиной, я понимал, что мой преследователь вот-вот вцепиться мне в спину. Моя нога влетела в расщелину на земле, и я растянулся во весь рост, проехав по жиже около двух метров. Тотчас, темная тень, в сильном прыжке, перемахнула через меня и распласталась в такой же жиже впереди. Зверь собирался свалить меня с ног, и только мое случайное падение спасло меня от сокрушающего удара! Я еще раз заорал и вскочил на ноги – на мое счастье, темное чудовище никак не могло подняться из зловонной лужи. Если бы я догадался тогда применить оружие, мне было бы гораздо легче справиться с ним, так как он оказался в худшем положении, чем я. Но от страха я почти потерял остатки разума – а ведь куда более жуткие часы Первого дня, я встретил гораздо более хладнокровно, и это спасло меня тогда! Видимо, долгое пребывание в одиночестве, приучило меня не опасаться ничего, кроме стихии – и теперь я расплачивался за это.

От бетонного забора отходил деревянный – и он сохранился намного лучше. Я мчался вдоль него, сломя голову, в надежде найти лазейку – а зверь уже опять настигал меня, громко рыча от ненависти ко всему живому. Я юркнул в щель между досками. Туша чудовища с маху ударилась о забор – он пошатнулся, но выдержал натиск. Оглядевшись, я увидел двухэтажное строение – остатки дома с чудо уцелевшем на нем балконе. Он провис, но еще держался каким-то образом, не падая вниз. Посмотрев вдоль забора, я похолодел – совсем недалеко, в нем были настежь распахнуты ворота, и зверю не было никакой нужды ломиться на доски, чтобы добраться до меня своими зубами. А тот снова ударил и к скрипу ломающихся досок добавился ухающий и утробный лай.