– Ну, ну… И как тебя зовут?
Щенок тихонько гавкнул – ему надоело висеть в моих руках. Пришлось опустить его на землю, с которой он немедленно вновь поднялся на задние лапы и стал карабкаться мне на колени.
– Ладно. Придём домой – придумаем тебе имя.
Я погладил его по лобастой башке. Он затих у моих ног и внимательно слушал, что я говорю. Речной порт остался далеко позади. Где-то там, в его окрестностях, я, быть может, мог найти людей… Но весь мой новоприобретенный опыт говорил мне о том, что это пока неосуществимо. Их не могло там быть. Вся эта земля все еще оставалась безжизненной зоной, где едой могло служить только то, что не было рождено ею. До времени, когда из почвы могли появиться первые ростки, должно было пройти еще очень долго… А чтобы жить, питаться нужно каждый день. Если нет другой пищи… то едят тех, кто слабее. Сейчас слабее оказался человек. Как он забрел туда, откуда? Ответа я не знал. Он не мог быть из города – моего города, если на то пошло. Оттуда, с той стороны? Я еще не был в той части, которая находилась за дном бывшей реки. Но где, в таком случае, его вещи? Если я, решившись пойти в столь дальний поход, взял целый мешок, то и ему понадобилось бы продуктов не меньше. Или же, собака, преодолев немалое расстояние, притащила части убитого в логово? Мысли роем кружились в моей голове, и я не знал на них ответа… В одном я мог быть уверен – мое одиночество кончилось.
Домой мы добирались долго. Один бы я проделал этот путь намного быстрее, но тяжелый груз за спиной не позволял делать дальних переходов, и мне приходилось чаще отдыхать. Большую часть пути мне приходилось нести щенка на спине. Если же он пытался идти самостоятельно, то отставал из-за того, что скорость моего и его передвижения была несопоставимой. Мучаясь, ругаясь и успокаивая себя мыслями о более счастливом будущем, я преодолевал все препятствия, которые нам попадались. Дорога назад ничем не была лучше той, которую я проходил несколько дней назад. Ничто не изменилось – разве что там, где я оставил бутылки, в надежде вернуться, пришлось сделать не запланированную остановку – я укрыл их более надежно, посчитав, что спирт, даже если и технический, никогда не помешает в будущем. Нести же его с собой, взваливая на себя еще одну ношу – извините…
При подходе к подвалу, щенок особенно рьяно стал рваться наружу – он устал от долгого мотания в мешке. Он вертел лобастой башкой, приходя в себя после бесконечной качки. Что ж… что делать, еще не скоро щенок должен был вырасти в крупную собаку и сопровождать меня уже на своих четырех, так же уверенно, как я сейчас – на двух. Когда придет это время – уже не я, а он будет поджидать меня на тропе.
Я остановился, и, зажав собаке пасть, внимательно осмотрел местность – порядком испуганный, размерами его мамаши, я теперь опасался того, что что-то вроде нее может появиться и здесь. Но мои страхи были совершенно беспочвенны – никто и ничто не нарушало покой моего холма.
В подвале щенок сразу стал изучать все углы – но к моему изумлению, ни в одном из них, он не стал оставлять свои отметины, хотя для собаки такое поведение было просто удивительно. Впрочем, он ведь был еще совсем щенок и не мог знать, как ведут себя взрослые псы. Но, даже когда ему приспичило – он подбежал ко мне и, призывно гавкая, заставил выйти наружу…
Я определил ему место. Из множества, уложенных на стеллажах ковров, один был брошен мною на пол, чтобы щенок, укладываясь спать, не лежал на голом бетоне. Коврик получился гораздо больше размером самого щенка – но я решил, что так будет лучше – не придется потом заботиться об этом, когда он немного подрастет. Пришлось также озаботиться и миской для кормления – мне было как-то неприятно видеть, как он слизывал содержимое консервов с пола. У одного ведра я удалил стенки – вернее, вырубил их посередине, а потом закруглил края и оббил их обухом топора – получилась вполне приличная миска. Правда, если ее наполнить до краев, то содержимого могло хватить для нескольких таких щенков. Подумав, я отложил идею о поводке – куда он денется? Если захочет убежать, то и ремень не поможет. А потеряться, будучи постоянно со мной – вряд ли.
Отмыв его после дороги – а попутно и обследовав на предмет всевозможных болячек, которых, к моему облегчению не обнаружилось, я предоставил ему полную свободу. Пес оказался чистым – и, по-видимому, даже здоровым, если я хоть малую толику в этом разбирался. Аппетит у него был отменный – он мог есть и есть без конца, а, прикончив одну порцию, сразу начать выпрашивать другую. Он рос – этим все и объяснялось. А еды я не жалел. Куда было ее беречь? Содержимого подвала могло хватить на много месяцев, если не лет. Скорее, оно успело бы испортиться, чем я с собакой прикончил последние запасы. Хотя, я как-то читал о солдате, попавшем волею случая в примерно такой же подвал, в результате взрыва, без всякой возможности выбраться наружу. Шла война – и он оказался позабыт в нем, как был забыт сам склад, который весь завалило. И, если я мог покидать свое убежище – то тот солдат – нет. Он прожил в нем одиннадцать лет, пока строители не раскопали его, прокладывая траншею для будущего фундамента, планировавшегося на том месте дома. Но я не ставил себя на его место – быть запертым в таком складе – это почти то же самое, что быть похороненным, заживо…
Щенок быстро обжился – и теперь мне стало гораздо веселее, чем раньше. Он носился по складу, развлекая меня своими выходками, и я нисколько не жалел о том, что проделал такой опасный и утомительный путь, в поисках живой души – хотя, искал в общем-то, совсем другое… Я старался понемногу приучать его к командам, самым простейшим, вроде – Нельзя! Ко мне! У него была врожденная чистоплотность – он не справлял своих естественных нужд в подвале, а просился наружу, сразу приняв подвал, как дом, в котором надо вести себя соответственно. Это добавило хлопот – приходилось выводить его по несколько раз за день, и, что было особенно сложно, по утрам, когда хотелось спать. Но, постепенно, я и сам приучился к такому распорядку. Возвращаясь, я опять заваливался на постель, а щенок либо гулял по секциям, либо терпеливо ждал, пока я окончательно не поднимусь. Я так и не определился с его именем, а он, откликаясь на все подряд, спешил на зов, представляя собой полнейшее добродушие и коммуникабельность. С появлением собаки жизнь стала намного содержательнее. Теперь я не скучал без общения, и, хоть нормальный разговор присутствовал лишь с одной стороны, но и этого хватало, чтобы не позабыть человеческую речь. Без него я вообще разучился бы разговаривать, или бы стал говорить сам с собой – такое уже имело место. Даже воду этот коренастый увалень воспринял спокойно и, как мне показалось, даже пытался плавать. Сделать это в бочке было затруднительно, и я сразу представил себе, как это будет выглядеть в более широком водном пространстве – озере Гейзера, например. Теперь я еще больше стал уверен в том, что в его родословной имелись собаки-водолазы.
Находка в речном порту не только избавила меня от тягостного одиночества, но и разрешила до того неизвестную задачу – сохранились ли вообще живые существа в этом мире, кроме меня самого? Ответ мешался под ногами, требовал внимания, и звонко оглашал каменные своды подвала задорным лаем. Если выжили собаки – тем более, такая маленькая, какой являлся на момент катастрофы, щенок – то, как можно было не верить в то, что не выжили другие представители животного, и, главное, человеческого мира? Слишком убедительные доводы я встретил возле собачьего логова… Вопрос лишь в том – где они? Их не могло быть в городе – в этом я неоднократно убедился, обойдя его вдоль и поперек, по несколько раз. За пределами города, возможностей остаться в живых, было больше – там не валились на голову здания и последствия сокрушительного бедствия могли оказаться слабее. Но зато там не было и не могло быть такого склада, какой обнаружил я, а, следовательно, нечего было есть. Но ведь человеческие останки откуда-то появились?! И то, что я посчитал растерзанной тушкой какого-то зверя – тоже? А на многие километры от порта, во всех направлениях, лежала безжизненная, голая и изуродованная земля…
От вопросов голова пухла, и я старался переключаться, на что ни будь иное. Полная уверенность была только в одном – после такого вмешательства география земли изменилась, и изменилась очень сильно. Одно только то, что я мог увидеть горы, которые и в ясную-то погоду, просматривались с трудом, а теперь, при столь сумрачном и предательски все изменяющем освещении, темной полосой возвышались на юге – это что-то значило…
Я надеялся, что когда ни будь, дойду и до них – особенно, если со мной теперь будет мой щенок. К сожалению, у меня не было никаких навыков в дрессировке, и учить пса и учиться самому пришлось на ходу. Мы с ним прекрасно ладили – характер Черныша, как я его иногда называл, оказался, к моей великой радости не испорчен пребыванием с его сумасшедшей мамашей. Болезнь не перекинулась на кутенка – в противном случае, мне пришлось бы его убить. Понаблюдав за щенком какое-то время, я успокоился на этот счет. Породу щенка я так и не смог определить – это была какая-то невероятная помесь кавказской овчарки, ньюфаундленда и ирландского волкодава, вместе взятых – или же, что-то, вообще неизвестное. Кем бы он ни был – со временем, пес мог вымахать во что-то очень мощное и крупное. От водолаза у него был окрас шерсти, добродушие и висячие уши. Вообще, внешность ньюфа в щенке проглядывалась более всего. Сила – хоть собаки указанной породы тоже не из слабеньких! – по видимому наследовалась от кавказца. Ну а рост – явно следствие скрещивания с ирландским волкодавом. Тем более – он был самец, что означало, что щенок перерастет свою мать, шкура которой сейчас висела растянутой на палках, в дальнем углу комнаты, на просушке. За время нашего возвращения в подвал, шкура ссохлась и стала жесткой. Приготовленный мною раствор из соли, золы, и пепла, соскобленного на улице, практически никак не повлиял и не сделал ее мягкой. Но, по крайней мере, она перестала пахнуть псиной и кровью – а в будущем я надеялся, что смогу употребить ее, как подстилку под ноги, возле кровати.
После приобретения попутчика, я стал все чаще и все дальше уходить от дома. Полагаясь на нюх, хоть и не взрослой, но все же – собаки – я уже не боялся заблудиться в однообразных подъемах и спусках, какими изобиловали окрестности. Мой пес обладал надежным чутьем, и я уже имел случай в этом убедиться. Как-то раз, когда мы играли с ним у подножия нашего холма, я спрятался за большой валун и решил не выходить из него, полагая, что щенок, нескоро меня обнаружит. Однако не прошло и минуты, как радостное тявканье возвестило о том, что мое убежище раскрыто. А в следующую секунду мохнатый комок ткнулся мне в ноги влажным, черным носом. Мне стало интересно – и я уже специально отошел подальше. Все повторилось в точности. Так родилась новая игра, под названием – потерять-найти. Естественно, роль потерявшегося всегда доставалась мне. Я усложнял задачу – уходил все дальше и дальше, выбирал труднодоступные места, заметал следы и, даже, старался идти по верху. Благо, возможностей для этого было предостаточно – балки, плиты, воткнувшиеся торчком, уцелевшие стены зданий… Пес отыскивал меня повсюду – рано или поздно. Но ни разу он не усаживался на месте и не принимался скулить от испуга, что его хозяин пропал безвозвратно. Не помогало ничего, что бы я ни придумывал, чтобы сбить его со следа. Я снимал мокасины, и специально заходил в воду ручья. Передвигался по верхушкам камней, один раз даже попробовал облиться едкими духами, чтобы совсем перебить запах – это было глупо, так как подобные способы могли вообще погубить щенку чутье – не помогало ничего! Щенок уверенно и неотступно преследовал меня повсюду. Я полагал, что он обладает редким даром – верхним чутьем, присущим только очень опытным собакам, специально натаскиваемым для охоты на зверя. Рекордом стала моя, почти пятичасовая отлучка – я ушел от него на расстояние не менее трех километров, выбирая при этом участки, почти непреодолимые для пса. Меня обуял азарт – неужели он сумеет их преодолеть? Но щенок и на этот раз не ударил мордой в грязь – он не стал идти за мной, именно, точь-в-точь, по моим следам. А, преспокойно, выбрал тропинку поблизости и настиг меня даже раньше, чем я планировал. Я надеялся, что когда он вырастет, то будет мне надежным помощником, как в походах, так и в охоте, о каковой уже следовало начинать думать… Хоть продукты на складе имелись в достатке, но, хотелось, чего-то более, свежего. И мне не давал покоя вопрос – что за зверь был пойман взрослой собакой, и где?
А то, что пес способен к охоте, я понял очень скоро. До того, как мы вернулись, вместе со щенком, из моего похода, я ни разу не встречал в городе ничего, что хоть отдаленно напоминало бы о том, что он обитаем. И, когда с помощью пса, я впервые увидел каких-то маленьких и вездесущих зверьков, изумлению моему не было предела. Они так шустро передвигались и успевали спрятаться, что, без него, я бы так и продолжал считать, что в городе царит пустыня… Щенок увлеченно, и даже яростно, преследовал невидимую мне живность, облаивая и пытаясь залезать в узкие щели, каковых хватало практически везде. Чем питались эти зверюшки, понять было невозможно – на голой земле, покрывавшей ковром руины, ничего не росло. И, хоть погода стала чуточку теплее, но еще было слишком рано для весны и до того времени, когда из земли могло что-то появиться. Выходило, что они едят либо себе подобных, либо останки людей.
Однажды мы с ним прогуливались по уже протоптанным тропинкам. Они появились в наиболее посещаемых мною местах – к ручью и в ближайшую свалку, где было много древесины. Вдруг кто-то проскочил почти у моих ног и принялся удирать в каменные россыпи – щенок мгновенно среагировал и кинулся догонять зверька. Я не успел его окликнуть, как он исчез под почти полностью осевшей плитой. Слышалось только его повизгивание, скоро перешедшее в возбужденный лай, а потом – тишина. Я испугался – вдруг он провалился, в какую ни будь яму, и теперь лежит там с переломанными лапами. Достать бы я его не смог при всем желании – в развалинах существовало множество мест, в которые пролезть было просто невозможно. Но, щенок объявился сам, весь измазанный в глине – а в пасти у него безжизненно висела тушка, лишь немного меньше его самого ростом. Я округлил глаза от удивления. Он, не только самостоятельно справился со зверем, почти не уступающем ему в размерах, но и притащил его ко мне! Не разодрал, не бросил на месте, а, именно – принес! Хотя никто его этому не учил…
Щенок отряхнулся и деловито затрусил в мою сторону. Он положил свою законную добычу у моих ног и присел, словно исполняя заданную ему команду. Я наклонился и стал рассматривать убитого зверя.
Он был какого-то буровато-желтого оттенка, с короткой шерстью и очень массивной головой, занимавшей чуть ли не треть всего его размера. Хвост был, но совсем короткий. Меня сразу поразила одна особенность – странные лапы этого животного. Они очень отличались от привычных, присущих всем зверям – и я даже стал тереть глаза, вначале подумав, что мне почудилось. Они чем-то напоминали кошачьи, и, лишь вглядевшись, я увидел всю разницу необычных лап. У зверя, словно, не было ступней. Вернее, они присутствовали – но оставались почти незаметными, из-за того, что были совершенно круглыми и прикрытыми шерстью, свисавшей с лап. Более всего это было похоже на совершенно ровный и обтянутый шерстью, столбик. На концах этих лап-столбиков, имелись внушительные когти – я сразу перевел глаза на щенка, опасаясь того, что зверь успел его поранить. Но тот спокойно ждал, пока я закончу осмотр, и ничем не выражал того, что у него имелись какие ни будь повреждения. Когти могли втягиваться во внутрь – это тоже было признаком того, что их обладатель в чем-то схож с кошкой – но на этом сходство и заканчивалось. Он не был похож ни на кого, и я растерялся, не зная, кто это лежит передо мной. Я приподнял его – вес зверя был не меньше четыре килограмм! У моего щенка действительно, немало силы в мышцах…
А пес терпеливо ждал, пока я перестану изучать его добычу. Я же не знал, как поступить, и медлил… Решившись, я вытащил нож. Разрез пришелся по брюшку зверя – оттуда стали вываливаться внутренности. Мне стало дурно – хотя, когда я снимал шкуру с собаки, то не чувствовал ничего похожего. Шкуру я все-таки стянул, но с мясом делать ничего не стал – пусть оно достанется тому, кто его добыл. Щенок не стал отказываться, и, в отличие от его хозяина, стал с удовольствием уминать мясо. Мне пришлось отойти в сторону – хруст костей и окровавленная мордашка пса, выводили меня из себя…