Зато я убедился в том, что руины, все-таки, обитаемы… Пусть, не людьми, но хотя бы животными, принадлежность которых я так и не смог разгадать. Меня это обрадовало – жизнь вернулась в город! И это же открытие внесло коррективы и в наше, до тех пор спокойное существование. Раз имелись такие зверьки, по размерам мало уступающие моему псу, то, наверняка, в руинах водились и более мелкие. А, раз так, что мешало им проникнуть в наш подвал и учинить такой погром, от которого мы бы не смогли оправиться? Придя к этому выводу, я принялся замазывать всевозможные щели и дыры, на которые до того не обращал внимания. Я брал для этого глину, смешивал ее с битым стеклом, и, рискуя порезаться, тщательно забивал смесью все, что попадалось на глаза. Не трогал только те отверстия, через которые осуществлялась вентиляция нашего убежища. Лишь одно отверстие я не решился заделывать – то, которое вело наверх, сквозь раздавленные этажи магазина. Я прекрасно помнил, какое зрелище меня там может ожидать…

Закончив работу, я все-таки не удержался, и, соорудив возвышение из ящиков и бревен, решил исследовать дыру на всем ее протяжении. Мое предположение оправдалось – меж плитами перекрытия, разделявшими потолок подвала и верх первого этажа здания, оказалось свободное пространство. Очень узкое, чтобы там можно было свободно пролезть, и непроходимое еще и потому, что в нем оказались останки людей… Вначале я сразу захотел спуститься, но потом, передумав, повязал на лицо тряпку и протиснулся дальше. При слабом свете свечи – масляную плошку я брать не рискнул, боясь, что переверну ее и подпалю здесь все. Я увидел обломки мебели и какие-то пакеты. Рука едва дотянулась до ближайшего, и я с трудом вытащил один. Пытаться пролезть дальше, было бы безумием – плиты могли осесть и придавить меня здесь навсегда.

В пакете оказалось женское белье. Я не смог сдержать улыбки, когда увидел, что добыл в рискованном предприятии. На многих даже стояли ценники, и я вконец расплылся – купить их в подарок, для девушки, мог позволить себе далеко не каждый! Но мне оно оказалось совершенно не нужным…

Отверстие я заделывать не стал. Кто знает, вдруг оно, когда ни будь, мне еще и понадобиться? Я пытался отыскать, где оно выходит наверх, в каком месте холма. Но, как ни старался, так и не обнаружил. Возможно, оно скрывалось, где ни будь под плитами, сдвинуть которые я даже и не пытался. А копать специально, не сильно хотелось. Довольно и того, что я знал о его существовании.

Ну а пока – мы развлекались тренировками и прогулками по ближайшим окрестностям. Я продолжал упражняться в метании ножа и маленького топорика, добавив к этому еще и броски копьем. Лезвие, укрепленное на конце древка, пробивало деревце-мишень, почти насквозь – при особо удачном броске. От скуки я еще раз сходил в "библиотеку". Наверное, это могло показаться кощунственно, и, быть может, даже нагло – но я бы отдал все эти произведения, всего за пару-другую, неприметных тетрадок, с описанием того, как мне вести себя в данной ситуации. Те советы, которыми нас щедро снабжали, при работе спасателем, теперь мало годились.. Идите по течению ручья, и он приведет вас к реке! – но, мои ручьи впадали в провалы в земле, или могли увести меня к пропасти. Осторожно разводите огонь в лесу, пользуясь сухими веточками и мхом! – а где, собственно, тот лес, который мне следовало беречь? В городе уже давно сгорело все, что могло гореть, и огни костров поддерживались теперь чем-то иным, вырывающимся из его недр. Все это не очень-то связывалось с тем, что меня окружало. Вот как выделывать шкуры, как ставить силки, как обеззараживать воду? За эти сведения, я бы стал раскапывать эту кучу до самого конца. А классики, маститые и знаменитые, уже не привлекали ничем. Впрочем, как и более читаемые, модные и увлекательные авторы – все, что описывалось ими, в их произведениях, теперь не имело никакого смысла. Это не было даже историей… Потому, что история, теперь писалась с чистого листа. И, одним из этих листочков стал я, и все, что со мной происходило.

Впрочем, несколько книжек я вытащил и принес в подвал. Я набрал их, не рассматривая – и перебрал уже дома. Они были полуобгоревшие, сплошь сырые, и мне пришлось сушить их возле очага, на дощечках. Я и сам не знал – зачем я их достал? Читать мне не хотелось… Герои давно прошедших эпох, приключения и сражения – все это стало очень далеким. Путешествия и открытия – все это было безумно интересно. Но – раньше. А сейчас, даже той земли, которую они открывали, уже не существовало. Я знал это, хоть и не мог объять взглядом всю планету. Довольно было одного провала, чтобы удостовериться в том, что земля переменилась. Оказалось, что все то, что я всегда ценил – стало обыкновенным сборником нескольких сот мокрых листов, пригодных разве что для скручивания папирос. Но я даже не курил… Наверное, так листал сочинения, какого ни будь, древнекитайского мудреца, средневековый студент в Европе – далеко, заумно, скучно, а, главное – зачем?

А жизнь продолжалась. Щенок, узнав все о подвале и прилегающей местности, не давал мне засиживаться – он жаждал новых открытий. И мне не оставалось ничего другого, как, заразясь его энергией, отправляться, куда ни будь вдаль, зачастую покидая наш склад надолго. Иногда я разживался в этих прогулках находками – вроде фарфоровой чашки, или пары согнутых вилок, выброшенных наверх очередным подземным толчком. Сотрясения почвы стали редки и не были столь разрушительны, как в начале.

На всякий случай – я все еще надеялся, что мои выводы, относительно безлюдности руин могут измениться – натаскал на вершину холма хвороста и укрыл его пологом. Теперь я мог в любой момент развести большой костер, который был бы виден издалека. Впрочем, понятие – издалека – довольно условное, так как хмурое небо и вечные тучи на нем, не давали ничего увидеть уже на расстоянии в пять-шесть километров. Привыкнуть к этому было невозможно – казалось, что оно все сильнее и сильнее пригибается вниз, и, в конце концов, упадет… Оставалось только не поднимать голову вверх.

Я научился печь лепешки. Отсутствие хлеба заставляло изобретать методы, какими я мог его заменить. Мука просеивалась руками – сито я так и не нашел, и ограничивался тем, что просто пересыпал ее из одного мешка, в другой. Для этого была причина – я надеялся, что, таким образом, выполняю то, что требуется при просеивании – насыщаю муку воздухом. Дрожжей на складе не было, и я просто смешивал муку с водой и специями, добавляя жир или масло. Потом клал туго перемешанное тесто на стальные листы. Железа в городе хватало, и я приволок в подвал куски, пригодные для того, чтобы их можно было установить на очаге. Лепешки горели, пузырились, прилипали на сталь – но постепенно я научился печь их, как заправский хлебопек. Это был не хлеб – скорее, жареное тесто. Но и этому я был рад, и даже гордился тем, что сумел сделать. Лепешки хранились на удивление долго – и при этом не каменели, как сухари. Достаточно было подержать их над паром, и они становились мягкими и доступными для наших зубов. Наконец-то, я мог брать с собой в походы не одни только, осточертевшие уже вконец, консервы…

Мои странствия заставили меня пересмотреть рацион – носить с собой множество тяжелых банок было очень неудобно. Я вскрывал их и, на медленном огне, вытапливал жир. Оставшееся мясо, которое и так состояло из одних волокон, собирал на другой лист и вновь просушивал. Так повторялось по несколько раз. В итоге, мяса становилось очень мало, но оно занимало мало места, и не пропадало. Мне одному этого хватало надолго, что, увы, не подходило щенку. Из-за него таскать с собой консервы приходилось почти в том же объеме. Зато я отъедался по возвращении в подвал, или – дом – каким он стал для меня и моего четвероного друга.

Один раз он сильно поранил лапу – и прибежал ко мне на остальных трех, скуля и поджимая четвертую под брюхо. Занозу пришлось удалять долго и мучительно – для щенка. Она вошла глубоко, и я не видел ее через окровавленную шерстку. Щенок терпел, и только в самые болезненные моменты, прихватывал мою руку зубами – а потом сразу отпускал, словно извиняясь. Я выбросил щепку в огонь, а щенка взял на руки. Там он и уснул, а я, не став его будить, тихо просидел в кресле, возле очага, несколько часов, дожидаясь, пока он выспится. Кресло мне досталось тоже при толчке – я выкопал его из ямы в земле. Вид, конечно, у него был еще тот, но сидеть в нем было гораздо удобнее, чем на моих табуретах. Пес припадал на лапу около недели – а потом, как-то незаметно, перестал хромать совсем.

После того дня, как я вернулся в город с щенком, прошло всего несколько недель – но насколько более разнообразнее они стали по сравнению с теми, когда я был один. Блуждания по руинам, приготовление еды, починка вещей… Вместе со щенком это стало намного веселее.

Совершенно перестали сыпаться хлопья, а снаружи заметно стало теплее. Вряд ли можно было совсем раздеться, но, по моим наблюдениям, температура не превышала минус одного-двух градусов. И, даже грязное небо, словно приподнялось над головой – что сразу добавило широты в обзоре округи.

В подвале было переделано все, что можно. Перешита и починена обувь. По-новому скроена и сшита куртка – я отпорол рукава, оставив все остальное. Теперь я в ней, свисающей на мне, как звериная шкура, еще больше стал похож, на какого ни будь доисторического человека. Вооруженный топором и ножом – не хватало лишь копья, которое стояло в углу. Нож, расшатанный частыми метаниями в дерево, в конце концов, отвалился, и мне пришлось заново его укреплять. Я помнил, как оно могло мне пригодиться. И, как неосторожно я поступил, оставив копье валяться дома… Даже обувь получилась удобной и легкой – пригодилась шкура того самого зверька, которую я снял с добычи щенка. Трудно описать, что они собой представляли, но эффект был несомненный – меховые сапоги уже не годились для этой земли, а мокасины – в самый раз.

Я поднялся на холм. Он теперь стал не то что маяком, указывающим на наш подвал, а чем-то, вроде фетиша. При виде холма, я, откуда бы ни возвращался, сразу наполнялся уверенностью в завтрашнем дне. Мне не нужно было опасаться голодной смерти или непогоды – я всегда мог укрыться в больших и надежных помещениях склада. Во все стороны от холма простирались развалины города. Где-то – выше. Где-то – наоборот, много ниже мест нашего обитания. Что ждало меня в будущем? И, ради чего я стараюсь, преодолевая все эти ухищрения природы, так осложнившие жизнь? Теперь я предполагал, что я уже не один – где-то там, в неизвестном мне направлении, могли оказаться те, встречи с которыми я так жаждал. Но сколько времени пройдет до того, как произойдет эта встреча? Слишком далеко могли оказаться такие же одиночки, как я… А из собаки, как ни старайся, не сделать человека. Уйти в еще более дальний поход? Дойти до пределов, где земля упрется в горы – и уже там продолжить свои поиски? Но, есть ли в том смысл? Катастрофа все перевернула вверх ногами… И, существуют ли теперь, эти горы вообще? Вдруг, они тоже провалились, куда ни будь, в бездну! В городе я мог быть уверен в своем будущем. Был, конечно, еще один путь для разведки – Большой провал. Но, даже мысль о том, что туда придется спускаться, приводила меня в трепет. Всю жизнь, всегда, я боялся высоты. Это не была просто, трусость – а, самая настоящая, болезнь. И, когда мне приходилось, совершать поступки, связанные с лазанием по обрывистым склонам, или стенам домов, душа у меня сворачивалась в тугой комочек и пряталась куда-то еще ниже пяток…

Я обладал несметными богатствами – и не мог до них докопаться. Мог прожить годы, ни о чем, не заботясь – и с отвращением смотрел на ряды коробок и банок, забыв о том, как неистово желал их найти, каких-то несколько недель назад. Мог бродить, где мне вздумается, делать все, что хочу – и никто не стал бы у меня на пути. Но этого-то, мне и не хватало. Я был один – не считая преданного пса. Сумасшествие, один раз овладевшее мной, кажется, стало возвращаться обратно – или это действовал укус моего друга, полученный, когда я пытался его забрать с собой из логова. Дни шли за днями – я чувствовал, что если ничего не поменяется, то скоро стану сам выть не хуже пса. Спасти меня от бешенства могла только постоянная занятость – чем угодно. И, лучшее, что я мог придумать, чтобы не бездельничать – это отправиться в новый поход, куда бы он ни был направлен!

Раньше, когда я читал о том, какие испытания наваливаются на психику человека, оставшегося вдруг в полном одиночестве, то не мог понять – почему столько драматизма? Ну, нет никого… и что? Привыкнув к постоянному многолюдью, иной раз, даже хотелось, чтобы все, куда ни будь, исчезли, и появилась возможность просто побыть в тишине. Дико, но мое желание сбылось… Сбылось так, что от этой мертвой тишины хотелось выть волком!

Только мой щенок – верная и неразлучная тень – сопровождал меня в моих вылазках и путешествиях. Он терся об ноги – выпрашивал ласку и внимание. А я, забываясь, порой начинал разговаривать с ним. Да еще и удивлялся, что не слышу ответной речи!

– Что ты там опять унюхал?

Пес увлеченно копался в очередной куче хлама. Его нос вбирал в себя недоступные мне запахи – он поскуливал от переизбытка чувств, водил им по ветру, и всеми четырьмя лапами старался прокопать нору в глубине этой кучи.