Все это было понятно, но вот искреннее недоумение у меня вызвало то, что головным подразделением, которое должно было этим заниматься, определили наш департамент. Позвольте, извинился я, но это же будет международная конференция по экономическому сотрудничеству, а нам эта тематика не очень знакома – на то у нас есть соответствующие специалисты. Но меня быстро поставили на место: предложение турецкое? Встреча будет в Стамбуле? Вот вам и карты в руки, извольте приниматься за дела. В итоге я был включен в состав передовой группы, на которую были возложены и организационные вопросы (в этой области у меня опыт был), и окончательная доработка текста Стамбульской Декларации «О Черноморском экономическом сотрудничестве». Этот документ 25 июня 1992 года был подписан в ходе торжественной церемонии главами одиннадцати государств, включая президента Ельцина. Сразу оговорюсь, что мой вклад в ее составление был весьма скромным.
А теперь, как всегда, о некоторых «побочных» деталях этого мероприятия. Заметный интерес, да и не только у меня, а и у большинства присутствующих, вызвало художественное оформление огромного зала. Главным его украшением была добрая сотня симпатичных турецких девушек, шеренгой выстроившихся вдоль стен. Все они были в мини-юбочках – одна короче другой. Вот такие порядки царили в те времена в мусульманской Турции. Сейчас, видимо, такое уже не увидишь. А жаль!
Чуть-чуть про второе лицо в государственной иерархии, то бишь о Госсекретаре, который также входил в состав делегации. Где-то через часик после окончания конференции услышал я случайно разговор двух журналистов. «Нет, все-таки молодец Бурбулис, – сказал один. – Ну все, к кому ни обращался, отказались от интервью, а он мне на диктофон наговорил аж минут на сорок». – «Рано радуешься, – ответил ему более опытный коллега. – Сядь, прослушай внимательно его словеса и, если сможешь выжать из них что-нибудь толковое хотя бы на полстранички, то считай, что тебе повезло». Да, недаром, видимо, был Госсекретарь ранее лектором по истмату и диамату.
Ну, и в заключение о двух «обозах». За первым я наблюдал, сидя за чашечкой кофе в холле гостиницы. Нескончаемым потоком шла вереница турок, нагруженных коробками, свертками, рулонами ковров, – даров нашему главе государства от гостеприимных хозяев. За вторым – по дороге в аэропорт. В одном месте она проходила через горку, и вот с ее вершины я увидел всю панораму президентского кортежа, растянувшегося на добрый километр. Впечатляющая была картина. Особенно если вспомнить, что совсем недавно Борис Николаевич с гордостью повествовал, как скромно он ездил в Москве в общественном транспорте и на «Москвиче» своего охранника Коржакова.
В заключение турецких сюжетов (очень хотелось написать «гамбитов», но, видимо, этот термин все же не подходит) коротенько о двух визитах теперь уже из Анкары в Москву. Вот к ним нашему департаменту пришлось основательно готовиться. Первый в мае 1992 года – премьер-министра Сулеймана Демиреля. На тот период он фактически являлся главой государства, а президент играл скорее протокольную роль. Вот с этим его тогдашним положением и вышла определенная закавыка. Основные переговоры были запланированы между ним и Ельциным. Вся российская делегация за некоторое время до их начала собралась перед одним из парадных залов Кремля. Всего нас было где-то десять-двенадцать человек. В основном министры, но не было Андрея Козырева, находившегося в какой-то загранпоездке. МИД был представлен его 1-м заместителем Шеловым-Коведяевым (некий «политкомиссар», задержавшийся у нас не слишком долго) и директором департамента.
И вот появляется Ельцин. Сразу видно – не в духе. Первые слова, обращенные ко всем собравшимся: «Почему я, президент, должен вести переговоры с каким-то премьер-министром?» В ответ гробовое молчание. Никто ничего сказать не осмеливается. После затянувшейся паузы пришлось вступать мне. «Борис Николаевич, – пояснил я, – сейчас у них в Турции президент вроде английской королевы или японского императора, а подлинный номер один – именно премьер-министр. Поэтому только с вами ему и следует иметь дело». Ельцин мое объяснение выслушал с хмурым видом, без комментариев. После чего отправился в зал заседаний, ну а там и мы за ним.
А сами переговоры прошли достаточно успешно. Помимо двусторонних связей много внимания было уделено, в частности, вопросам урегулирования конфликта в Нагорном Карабахе. По итогам визита лидеры двух стран подписали Договор об основах отношений между Российской Федерацией и Турецкой Республикой.
Турция, впрочем, недолго оставалась парламентской республикой. Где-то через год она стала президентской, а во главе ее, но теперь уже в новом, понятном каждому качестве, еще на семь лет остался Сулейман Демирель. Пост премьер-министра (теперь уже действительно фигуры номер два) от него унаследовала Тансу Чиллер. Один из своих первых зарубежных визитов на новом для себя посту она в сентябре 1993 года нанесла в Москву. Вот для нее переговоры были запланированы уже с «коллегой» – также недавно ставшим предсовмина РФ Черномырдиным. Была, правда, предусмотрена и краткая протокольная беседа с президентом Ельциным.
Встретить гостью во Внуково-2 приехал сам Черномырдин. Тансу тогда было сорок семь лет, но выглядела она гораздо моложе своего возраста. Весьма симпатичная женщина, с ладной фигуркой, короткой стрижкой, модно одетая. На нашего премьера, сразу видно было, она произвела весьма приятное впечатление. Из аэропорта они уехали вместе на одной автомашине.
О дальнейшем мне рассказал находившийся вместе с ними переводчик. Черномырдин, вздохнув, сообщил своей визави, что, к сожалению, президент слегка приболел (так ли это было на самом деле – сие мне неизвестно) и намеченная встреча с ним, увы, не состоится. Чиллер была в шоке. «Да как же так, – запричитала она, – вы что, хотите, чтобы я вернулась в Анкару вся заплаканная, с опухшим от слез лицом? А именно так все и произойдет, если я не смогу встретиться с господином Ельциным. Это будет такой удар по моей репутации!» Нет, Черномырдин этого допустить не мог. И в итоге ему удалось добиться, чтобы президент симпатичную гостью все же принял, а состоявшаяся с ней беседа была гораздо дольше предполагаемых десяти-пятнадцати минут.
В связи с этим вспомнился похожий случай, который к Турции никакого отношения не имеет и произошел в те времена, когда я работал помощником Фирюбина. В Москву с очередным визитом приехала Имельда Маркос – жена президента Филиппин, мэр Манилы в статусе министра, имеющая ранг Чрезвычайного и Полномочного Посла. В молодости она завоевала титул «мисс Филиппин» и, хотя ей было уже около пятидесяти лет, все еще оставалась очень красивой женщиной. В программе пребывания «Стальной бабочки» – такое у нее было прозвище (экзотическая бабочка – филиппинский национальный символ, а прилагательное она получила за крутой нрав) – была запланирована короткая встреча с Громыко. Министр был крайне занят и поначалу собирался вообще от нее отказаться. В итоге «сухарь» Андрей Андреевич провел за беседой с гостьей больше двух часов. Как видно из этих двух примеров, иногда женская привлекательность помогает и в международных делах.
Ну а теперь перехожу к не слишком приятному общению с представителями мужского пола. Речь пойдет о Козыреве и его заместителе Кунадзе. Скажу сразу: с министром тет-а-тет у меня разговоров практически никогда не было. Случались отдельные дискуссии на заседаниях коллегии или на совещаниях у него в кабинете. Более тесные контакты были, разумеется, в ходе зарубежных поездок, но всегда в присутствии кого-то еще из коллег. Да и ездил-то я с ним не слишком часто, но кое о чем все-таки расскажу.
Раза три довелось мне побывать с министром в Таджикистане. Обстановка там и внутренняя (наличие сильной оппозиции президенту Рахмонову), и внешняя (частые столкновения на таджикско-афганской границе) была весьма сложная. Помимо Душанбе Козырев всегда просил организовать его посещение одной из застав, где служили наши пограничники. При этом, надо отдать ему должное, всегда выбирал не спокойные места, а там, где было «горячо». Отправлялись мы туда на вертолетах МИ-8 – в одном находились сами, а другой был запасным на случай какой-нибудь непредвиденной ситуации. И вот тут начиналось представление. Перед отлетом министр переодевался в камуфляжную форму, а в кабине занимал, натянув наушники, место радиста – сразу позади пилотов. Те, конечно, были не слишком довольны, но что поделаешь – начальство, особо не поспоришь. Хотя могли бы, ссылаясь на необходимость обеспечения безопасности полета, запретить ему «играть в войнушку».
Запомнился и такой эпизод. По возвращении с одной из застав пролетали над местностью с многочисленными небольшими водопадами. В вертолете было жарко и душно, и Козырев дал команду приземлиться. Пилоты нашли подходящее место и сели. Все пассажиры вылезли слегка размяться и подышать свежим воздухом. И тут на глазах изумленной публики министр разделся и в чем мать родила, не обращая на нас внимания, с удовольствием стал принимать естественный водопадный душ. Я вроде бы не ханжа, но перед сопровождавшими нас таджиками чувствовал себя слегка смущенным.
Коротенько еще об одной поездке с министром – на сей раз в Пакистан. Как всегда, об официальных переговорах писать не буду. Козырев был весьма грамотным дипломатом и на основе подготовленных нами материалов провел их на достойном уровне. Но вот о парочке очередных его фокусов я все-таки упомяну. Визит близился к завершению. Вечером в ресторане отеля, где мы остановились (самый шикарный в Исламабаде), был сервирован прощальный ужин. В огромном зале, украшенном национальными флагами, было накрыто пара десятков столов. На одном из них, прямоугольной формы, стоявшем на постаменте, разместились наш министр и несколько высших пакистанских чиновников. Остальные приглашенные расселись за небольшими круглыми столиками. Обед затянулся, официанты подавали все новые и новые блюда, конца края которым видно не было. Чувствовалось, что сидеть еще придется довольно долго. И вот в какой-то момент Козырев, сказав несколько слов собеседникам, покинул свое место и вышел из зала. Наверное, подумал я (видимо, как и многие другие), пошел «руки помыть». Однако проходит пять-десять минут, а главного гостя все нет и нет. Может, почувствовал себя плохо, засомневался я и отправился на разведку. В холле гостиницы увидел нашего офицера охраны и поинтересовался, что случилось с министром. Как выяснилось, тому, видимо, надоело это мероприятие, и он отправился в бассейн поплавать. Вот такая дипломатическая «вежливость».
На предотлетное утро было получено два указания. Первое – вполне понятное – подготовить проект депеши по итогам переговоров для отправки в Москву. Со вторым – организовать для Козырева теннисную встречу с кем-то из наших дипломатов на корте на территории посольства – было сложнее. При этом помощник министра рекомендовал послу В.П. Якунину: слабого игрока перед ним не ставьте, но и особого профессионала тоже не надо. Он должен победить в серьезной борьбе. Виктор Павлович призадумался – ничего себе задачка! Есть у нас неплохой теннисист – второй секретарь Алексей Шебаршин, но он парень с характером, может заартачиться и обыграть Козырева. В итоге все обошлось – из-за нехватки времени (надо было выезжать в аэропорт) игру пришлось прервать на половине. Ну а проект телеграммы, ее несли в руках на папочке, министр с полотенцем на шее просмотрел, кое-что подправил и подписал на ходу по дороге с корта в душ.
Всё. Больше о Козыреве вспоминать не хочу. Восемь лет назад он благополучно убыл на ПМЖ в свою любимую Америку и теперь из-за океана периодически поливает грязью нынешнюю Россию, ее внешнюю и внутреннюю политику.
Теперь перехожу к его бывшему заместителю – Георгию Кунадзе. Вот с ним-то мне приходилось иметь дело постоянно в обеих его ипостасях: он курировал все азиатское направление, а также деятельность департамента кадров. По образованию – японист (несколько лет даже работал в посольстве СССР в Токио), но до прихода на пост замминистра иностранных дел РСФСР, а затем РФ долгое время трудился в ИМЭМО, директором которого тогда был Примаков. Вот как Евгений Максимович позднее охарактеризовал своего бывшего протеже: «Какую же змею я вскормил на своей груди!» Речь шла, в частности, о яростной борьбе Кунадзе против «засилия» сотрудников службы внешней разведки в системе МИД"а РФ. Ну и о его политических взглядах в целом. Мне с ним по этой причине иметь дело зачастую было весьма непросто. Я уже упоминал о его противодействии развитию российско-индийских отношений, за которые наш департамент стоял горой. Часто мы конфликтовали из-за сотрудничества с Ираном, в том числе в военно-технической области и в связи с готовящимся соглашением о возобновлении строительства атомной электростанции в Бушере.
Но некоторые кадровые вопросы удавалось решать без особых сложностей. Это относилось, правда, только к тем странам, которые не представляли для тогдашнего руководства министерства какого-либо интереса. Приведу конкретные примеры. Предстояло сменить нашего посла в Мьянме – той, которая до 1988 года называлась Бирмой да еще какое-то время с приставкой – Социалистический Союз. В этой стране дважды (каждый раз по шесть лет) работал наш сотрудник В.В. Назаров. Во второй свой заезд он был советником – вторым лицом после посла (должности советника-посланника и тогда и сейчас в посольстве нет). Так вот, заходит ко мне как-то Валерий Вартанович – в то время заведующий отделом управления Южной Азии – и сообщает, что после нескольких лет работы в Москве хотел бы отбыть в загранкомандировку. Рассчитывал бы на должность советника-посланника, но в случае, если страна будет подходящей, готов уехать и советником. Я обещал ему как-то посодействовать.
При первой же встрече с Кунадзе поднял вопрос об освобождающейся вакансии посла в Мьянме, добавив, что у меня имеется соответствующая кандидатура. «А что, есть желающие поехать в эту дыру?» – довольно искренне удивился тот. Я ответил, что найдутся вполне подходящие, и назвал фамилию Назарова – хороший, мол, работник, прекрасно знает бирманский язык, уверен – справится. «Не возражаю, – безразлично сказал замминистра, – вносите официальное предложение».