Вероника не выказывала сомнений, и я следовал с ней по сводчатым коридорам. Тишина давила на барабанные перепонки. Никто не показывался — ни таинственные враги, ни проклятые рыцари, ни неупокоенные. От мысли, что мы с Вероникой — единственные живые на километры вокруг, меня пробрал нервный смех, но он застыл на губах. Я испугался, что привлеку внимания чего-то чудовищного.
Глупый страх, ведь мы двигались прямо в логово самого опасного существа в округе.
Очередной коридор привёл к дверям высотой в три человеческих роста. На них переплетались золотые стебли и листья величиной с мою голову. И всюду сияли драгоценные цветы; алмазная кромка переходила в аметистовую или сапфировую середину, из которых выступали точёные пестики и тычинки.
Я сглотнул комок в горле и поравнялся с Вероникой, которая колебалась, положив ладони на створки. Её била мелкая дрожь, губы шевелились, вымаливали шепчущее прощение — магичка собиралась с духом для святотатства.
Меня святотатство не смущало. Меня уже ничто не смущало. Что-то перегорело в душе, оставило после себя отупелое равнодушие. Наверное, нужно было сбежать после боя — умчаться в пустошь, где не водились животные, и умереть голодной смертью. Может быть, впереди лежала куда худшая альтернатива.
Так и положено ощущать себя героям? Отчаявшимися настолько, что им наплевать на собственную жизнь? В таком случае я был героем и не хотел им быть. Слишком много грязи, крови и смертей.
Я хотел домой.
Домой, домой, домой, билось в черепе. Я толкнул двери, и решившаяся Вероника поддержала меня.
В стене щёлкнуло, и створки неожиданно легко подались. Видимо, за это отвечал какой-то хитрый механизм.
Мы вступили в тронный зал, и я ощутил, как рот наполняет кислый привкус ужаса.
Рядом всхлипнула Вероника.
Лошадь Айры пала уже на подходе к Старой Литеции. За это она поблагодарила её, похлопав по взмыленному крупу на прощание. Если бы Айре пришлось тащиться на ногах хотя бы пару дней, она бы свалилась в какой-нибудь сугроб да в нём и осталась бы.
Наспех присвоенные припасы кончились раньше ожидаемого, и желудок крутило от голода. Пробиравший до печёнок холод был не лучше. Пальцы на ногах давно превратились в ледышки, а от усталости кружилась голова. Пропитанная кровью юбка задубела, внутреннюю поверхность бёдер саднило, а задница, превратившаяся в сплошной синяк, грозилась вот-вот отвалиться. Дикая скачка без седла давала о себе знать.
Под стук зубов Айра доковыляла до ворот. Мост был опущен. Остатки сил ушли на то, чтобы погрузиться в пустоту. Знакомая буря обрушилась на плечи, бурлящий поток, сладостный и невообразимо опасный, потащил её прочь из тела, но она удержалась — и боль сгорела во тьме.
Айра впустила каплю тьмы в голосовые связки. По горлу будто кислота промчалась.
— Открывайте! — Получилось громче ожидаемого. Она едва не оглохла от вопля.
Решётка отъехала вверх, и Айра шагнула к бледным стражам — по всей видимости, неупокоенным. Никто другой не был разгуливать с оторванной рукой или сожжённой половиной лица. Они смотрели на неё, бесстрастные, и кокон пустоты едва не прорвался под их испытующими взорами.
— У меня послание от господина Аладилария для рыцарей и Владыки, — произнесла Айра, поглаживая поток тьмы. Пусть почувствуют родную стихию.
— Остатки рыцарей сражаются у гавани. Владыка во дворце. Выбирай, куда идти, — сказал один, и они, потеряв интерес, разошлись.
Из тумана выплыла наполовину достроенная баррикада. Для неё использовали не только мебель, боки и телеги с кольями; тут и там торчали реманские доспехи, зачастую с телами.