Опять на исходе день. На горизонте показался населенный пункт. В этом селе должна быть ночевка. Колонну подгоняют, чтоб быстрее двигались. Да пленные и сами хорошо понимают, что хоть из последних сил, а до ночлега надо дотянуть. Дойдешь до ночлега – до завтра есть шансы остаться живым, а там снова неизвестность. Около скотного двора, куда нас пригнали, стояло много жителей. Больше всего – это женщины и ребятишки. Конвойные начали отгонять жителей, но они не уходили. К ним подошел начальник конвоя и женщины стали упрашивать его, чтобы он разрешил передать пленным продукты. Как они сумели уговорить этого твердолобого фашистского офицера, я не знаю, но факт тот, что разрешение было дано. Все продукты были свалены в одну кучу тут же около скотного двора. Пленных построили в колонну по пять человек, предупредили, чтобы был порядок и начали прогонять возле кучи продуктов. Продукты раздавали немцы. В общем, каждому пленному что-нибудь, да давали. Мне угадал кружок подсолнечного жмыха и две картофелины. Некоторым даже хлеб достался.
В скотном дворе возле стен была настлана чистая солома. Тут же, в скотном дворе, стояло несколько бочек, наполненных свежей колодезной водой. Позаботились о нас жители. Это было первое село, где о нас проявили такую заботу.
Моему другу Мухину Жорке достался кусок кукурузного хлеба. Поужинали мы с ним по тем временам неплохо. Хлеб, жмых, картошка и чистая колодезная вода. Что еще надо?
Ночью запылало несколько костров, и запахло противным запахом. Это пленные казахи, узбеки и киргизы жарили на кострах куски мяса от павших коней. Они на каждой ночевке жарят эту пропастину. Около дорог много валяется конских трупов. Когда идем по дороге, вот тогда они срезают куски мяса с этих трупов. Кроме них такое мясо больше никто не употреблял. Они же не брезговали. У них полные вещмешки такого мяса. Многие русские пленные умирали от голодной смерти, но от такого мяса отказывались.
Не прошла спокойно и эта ночь. Снова нагрянули пьяные конвойные, и опять начали раздевать офицеров. У меня на этот раз сняли свитер и меховую серую шапку-ушанку. Свитер еще туда-сюда…Пусть уж, рано или поздно все равно снимут. Но зимой остаться без шапки? Я попросил у конвойного взамен этой совершенно новой хоть какую-нибудь старенькую шапку: «Холодно ведь без шапки-то идти. Пока что зима еще». «Что? Что ты сказал, повтори!»,– ткнул он меня стволом автомата в грудь, а затем отошел и начал присматривать следующую жертву. Этот конвойный со шрамом на подбородке снимал с меня уже не первую вещь. Он – самый отъявленный мерзавец из всех конвойных. На его совести уже несколько десятков расстрелянных пленных, немало он поснимал и одежды с офицеров.
Утром началось построение. Нескольких пленных вытащили мертвыми из скотного двора. Их положили тут же, рядом со скотным двором. Обувь с мертвых уже была снята, сняли видимо те, у кого конвойные забрали сапоги ночью. Пожилой пленный солдат, с которым я стоял рядом в строю, спросил меня: «Почему, сынок, без шапки?» Я ответил, что у меня ее забрал конвоир. «Ну и сволочь! Ну и сволочи же они! Даже на шапку позарились. Ну, ничего… Минутку». Он вышел из строя и незаметно подошел к мертвым телам. Осторожно приподняв у мертвого голову, он снял с него шапку. «Прости, товарищ, что так поступаю», – как бы говорил он мертвому. Затем он встал в строй и подал мне шапку. Я сначала не брал, а он говорит: «Бери, бери! Мертвому она ни к чему. Надевай! Не с кого-нибудь, а со своего же брата. Никто нас за это не осудит». Мне пришлось надеть шапку с умершего пленного солдата. С того дня я сильно подружился с этим пожилым солдатом. Он звал меня только сынком, а я его батей. В общем, мы стали самыми настоящими друзьями. Не помешал нам в этом и совершенно разный возраст. А Жорку Мухина этой ночью я потерял. Или он сумел где-то скрыться в скотном дворе или как-то сумел убежать?
На перекрестке дорог колонна остановилась. Впереди стояло много машин, а на самом перекрестке лежала на боку автомашина, и около нее находилось десятка два немецких солдат и офицеров. Рядом с дорогой лежало несколько мертвых тел немецких солдат. Оказывается, произошла автомобильная катастрофа. Большинство конвойных подошли к месту аварии. День сегодня выдался пасмурный, валил мокрый снег, видимость была плохая. Многие пленные воспользовались этим моментом и, как по команде, бросились бежать в разные стороны. Началась матерная ругань, беспорядочная стрельба. Можно подумать, что тут шел настоящий бой. Так как пленные разбежались в разные стороны, то погоня была бессмысленной. И вот ведь что интересно…Сколько тут около машин стояло немцев, и ни один из них не принял участия в погоне за беглецами. Они просто стояли и наблюдали, как конвойные ведут огонь из автоматов и винтовок по разбежавшимся пленным. Да у этих немцев и оружия при себе не было, наверно в машинах было. Плохая видимость большинству пленных помогла спастись от смерти. Убежали не менее полсотни человек, и только пятеро оказались убитыми. На этот раз была полная возможность разбежаться всей колонне пленных, однако эту возможность снова не сумели использовать. Нет организованности. Да и не только организованности…Страх одолевает, а вдруг да попадешь под пули конвоиров?
После такого массового побега конвойные еще более жестоко стали обходиться с пленными. Расстреливали за каждый пустяк. Выскочил за чистым снегом – получай пулю. А если кто-то начал отставать от колонны, подгонять не станут – получай выстрел в спину и оставайся лежать на дороге. И все же этот конвойный со шрамом на подбородке был одним из самых страшных конвоиров. Для него убить человека, что муху. Никакой разницы. Вот сегодня этот зверь убил молодого пленного солдата лишь только за то, что он остановился на минуточку помочиться.
С каждым пройденным днем ряды пленных редели, а дорога становилась все тяжелее. Пленные от голода совсем ослабли. Многие идут в обнимку по три человека. Но долго ли так можно пройти? Самое большое до следующей ночевки. А там уже все, если не умрешь своей смертью, то расстреляют. Жизнь человеческая в то время не стоила даже ломаного гроша.
Сегодня впервые загнали на ночевку не в скотный двор, а в большой дом, окна которого заколочены досками. Скотного двора в этой деревне не оказалось. Что было в этом доме раньше до войны, трудно сказать. Вернее всего, какое-нибудь детское учреждение или школа. Но это не так уж сейчас важно. Внутри дома все было разрушено и захламлено. Вскоре после того, как мы здесь разместились, в дом вошел бородатый мужчина с мешком. Мешок был огромный и чем-то наполнен. Конечно, он вошел в дом с согласия конвойных. Этот бородатый дядька назвался старостой села, и пришел он с одной целью – произвести обмен продуктов на кое-какие вещи, мотивируя тем, что при новой немецкой власти очень тяжело стало жить. Все пообносились, а купить негде, да и не на что! Вот жители и попросили его обменять продукты на какие-нибудь вещи у пленных. Упомянул в разговоре и то, что будто бы в лагере в г.Сталино все доброе, что только есть у пленных, отбирают. Многие пленные начали соглашаться с мнением этого доброго дяди о выгодном обмене вещей на продукты. На самом деле, лучше обменить на что-нибудь, чем отдать даром. Разве мало уже нашего брата раздели конвойные? Надо менять, менять, пока полностью не раздели.
Вот тут и началась торговля. Каждый лез быстрее со своей вещью. Вещи отдавали, чуть ли не даром. За новые диагоналевые брюки или шерстяную гимнастерку он давал литровую кружку кукурузы или круг жмыха, или как его там называли макуха. За хорошие сапоги – булку кукурузного или ячменного хлеба. За солдатские ботинки – стакан табаку. Конечно, можно брать и другими продуктами. Здесь я просто привожу примеры. Как бы там ни было, дешево или дорого, а базар кончился быстро. У старосты не хватило продуктов, а вещей предлагали еще много. Тогда он предложил так: «Давайте вещи сюда, я буду записывать вашу фамилию и имя, и вещь, которую вы даете и что за нее хотите». Пленные пошли и на это. Поверили «доброму дяде». Староста не успевает писать, его завалили вещами. Он только и говорит: «Не спешите, товарищи! Надо все правильно записать, чтобы потом ошибки не вышло». Наконец, запись прекратилась. Староста сказал: «Сегодня же ночью все вещи будут реализованы, и часика через четыре я вернусь сюда с продуктами». Около дома уже стояла запряженная лошадь. Все вещи он стаскал на подводу. В общем, нагрузил большой воз. Я тоже отдал этому старосте заячью безрукавку, оцененную в полбулки хлеба.
Прошло четыре часа, а староста не прибыл. Не было его и утром. И вообще, мы его больше не видели. Здорово обтяпал, сволочь, пленных! И вовсе он не староста никакой, а какой-то мерзавец, который был в сговоре с конвойными. Вот как ловко получилось…Одни под угрозой оружия раздевали пленных, а этот с согласия конвойных раздел хитростью и обманом. Вот попробуй и узнай их, кому можно довериться, а кому нельзя. Вот ведь, паразит. Как он нас ловко обработал! Винить тут некого – во всем виноваты сами. Первый раз видим человека, завтра нас уже здесь не будет, и мы доверились. И кому? Самому последнему мерзавцу!
Кажется, сегодня уже пятый день, как вышли из ростовского лагеря. Или шестой? В голове все перепуталось. Хаос…Какое сегодня число и день недели, тоже вряд ли кто знает. Да и не интересуется этим никто. Все стало безразлично, сама жизнь казалась бессмысленной. Часто находят такие мысли: «К чему переносить такие лишения, когда все равно конец. Так не лучше ли дотянуть до ночевки и оттуда уже больше ни шагу…Пусть это будет, пусть смерть…». Однако, какая-то сила тебя подгоняет вперед, как будто бы кто-то нашептывает под ухо – не падай духом, крепись, не все еще потеряно, еще жить будем!
Солнце уже садилось, а мы все еще не дошли до места ночевки. Конвойные, угрожая оружием, заставляют идти быстрее, хотя прекрасно видят, что пленные плетутся из последних сил. Но вот, наконец, показался город. Кто-то сказал, что это город Макеевка. Теперь и сам пленные старались дотянуть до города. Те, кто поздоровее, начали помогать более слабым. Шли в обнимку по два, по три и даже по четыре человека. В таком виде все пленные дошли до города без отстающих.
Очень много жителей вышли на улицу города, по которой нас гнали. Тяжело, наверно, им смотреть на такое шествие. Колонну пленных остановили в центре города около площади. После подсчета пленных загнали в большой двухэтажный каменный дом с просторными комнатами и коридорами. В коридорах и комнатах была чистота. Как-то даже непривычно после грязи в таких помещениях. В коридоре даже стояли чаны со свежей водой. Разместились в комнатах. Мест хватало всем. Ужинали – у кого что было, но в основном, свежая холодная вода. Я со своим новым другом поделился жмыхом, а он со мной кукурузным хлебом. Но не столько ели, сколько пили воду. Давно такой воды не пивали! Казахи и узбеки и здесь хотели в печках жарить павшую конину, но им не дали этого делать остальные пленные. Во-первых, печи еще неизвестно исправные или нет, мог возникнуть пожар. В общем, дело доходило до драки и в конце концов их выгнали из комнат в коридор, там они и спали. На каждой ночевке умирают по несколько человек. В основном, это те, кто жрет павшую конину.
Только сегодня я узнал, как звали моего нового друга. Мы лежали рядом и долго не могли уснуть, все разговаривали. Фамилия его Комаров Иван Иванович. Родом откуда-то из Коркино Челябинской области. До войны работал в шахте по плотницкой специальности. В плен попал под Манычем. Сейчас ему более сорока лет. Еще молодым пареньком ему пришлось повоевать с немцами в первую мировую войну, а затем, на протяжении всей гражданской, вообще пришлось не расставаться с винтовкой. Настал час, когда снова пришлось взяться за оружие, да вот не повезло. Старый солдат сильно не унывал. На ногах он держался покрепче, чем иной молодой. Верил в то, что все равно из плена вырвется. «Воевать еще будем, только духом не надо падать, заживо себя хоронить. Не раскисать! Пока идут ноги, надо идти! Эх! Был бы я молодой, легонько бы убежал… Сейчас ноги не те. А эти, мерзавцы, которые нас гонят, стрелки плохие. Это не солдаты, а профессиональные убийцы. За два-три метра они, конечно, не промажут в безоружного человека. И рука у них не дрогнет убить пленного. Это же разная уголовная сволочь, которая при Советской власти не вылезала из тюрем. С приходом немцев они почувствовали свободу и сразу же предложили им свои услуги. Жаль, очень жаль, что наше правосудие так мягко с ними поступало. Всех их до одного надо было уничтожить, к чертовой матери! А сейчас что получается? Они не только над пленными издеваются, и жителям от них достается. Эх, сынок! Встретиться бы хотя бы с одним из этих выродков при других обстоятельствах…Поговорил бы я с ними тогда!».
Утром началось построение. Вокруг площади стояло много жителей, а на самой середине площади находилось несколько немецких офицеров и гражданских лиц. Они о чем-то переговаривались. Тут же, рядом с ними, находилось какое-то возвышение, накрытое брезентом. Через некоторое время, то есть после подсчета, колонна пленных начала перестраиваться в два ряда. Колонна в ряд по два начала двигаться возле края площади до тех пор, пока в нее не влились все остальные. Получилась довольно длинная колонна. Опять начался подсчет, который длился целый час. Затем опять началось движение. На этот раз голова колонны направилась на середину площади, где находились немецкие офицеры и гражданские лица. С возвышения был снят брезент и там оказался хлеб. Каждому пленному прямо на ходу давали по булке хлеба, самого настоящего серого хлеба. Это просто чудо! Уж, не во сне ли это? Даже не верилось. Хлеб был еще теплый, даже не успел остыть. Каждый пленный получил по булке хлеба, а хлеб еще остался. Тогда снова началось движение в том же порядке, и опять каждый пленный получил третью часть булки.
Что-то опять решили давать, так как началось движение в том же порядке. На этот раз, два пожилых немецких солдата стояли каждый с небольшим полным табаку мешком. Каждому пленному давали по полному граненому стакану табаку. Это было действительно что-то невероятное. Никогда еще такого не бывало. Но табак получили не все, хотя его хватило бы каждому больше, чем по стакану. Табак получили меньше половины пленных и виноваты в этом сами пленные. А получилось вот что. Один из пленных, получив стакан табака, решил, что ему этого мало, запустил руку прямо в мешок и успел положить горсть-две себе в карман. Немец закричал и хотел задержать его, но в это время еще несколько пленных запустили руки в мешок. А потом не разберешь что творилось…Началась свалка, мешок уронили и табак рассыпался по снегу. В этой свалке уронили и немца. К месту свалки сбежались немцы и конвойные. В ход пустили приклады. Порядок был наведен, но табак выдавать больше не стали. Начальник конвоя сказал: «Дисциплин нет, табак нет! Должен понимайт!».
Когда пленные были построены в колонну по пять человек, один из гражданских лиц сказал несколько слов: «Товарищи! Мы с большим трудом сумели добиться у военной власти разрешения на то, чтобы хоть немного чем-то помочь вам. Мы сделали все, что в наших силах. Но некоторые из вас нехорошо поступили. Жители многих сел и города жертвовали для вас, быть может, последней щепоткой табака, а вы его рассыпали и перемешали с землей и снегом».
Да, действительно, по-свински поступили. Что это за геройство? Жители решили помочь из последнего…А что получилось? Что они сейчас могут подумать о нас? Из-за нескольких человек половина пленных лишилась курева. Без сомнения, сейчас этот табак достанется немцам и конвоирам.