Теперь уже все перемешалось…Развед-рота в этих схватках как-то, сама по себе, распалась, перемешалась вместе с другими подразделениями. Сейчас уже не было никакого порядка, фактически боем никто не руководил. Каждый сам себе командир и сражался, как ему подсказывала совесть. Тишины нет. Бой продолжается…
Хотя и не утихал бой, но и уже похоже было что-то на панику, хотя и паникой назвать нельзя, так как люди сражались. Но уже не то…Отстреливаясь, все куда-то бежали, а ведь бежать-то некуда…А все равно куда-то бегут, пока не скосит пуля или не подомнет танк.
Под градом пуль командиру роты Степанову, Скалетскому, мне и еще трем, кажется, разведчикам удалось добежать до большого фруктового сада и там залечь в разных местах. Тут уже находилось много солдат и офицеров из разных подразделений. Вскоре сюда еще подбежали несколько человек. Почти рядом со мной легли какой-то майор- артиллерист и молоденький старший лейтенант. Ст. лейтенант был ранен в левую руку, и я хотел его перевязать, но он отмахнулся. – Ни к чему. Все равно скоро конец- сказал он. – Да…Настоящая трагедия, – сказал майор, – пожалуй, конец… Из корпуса обещали помощь. Ждали танки придут. Теперь уже все. Жаль… Майор еще что-то разговаривал сам с собой, но я уже не слушал. Прямо на нас шел танк. Я зажмурил глаза и прижал голову к снегу. Лучше не видеть…Теперь уже все…Смерть… Танк прошел совершенно рядом, но кто ему попал на пути, всех раздавил. Попала под его гусеницы девушка-санинструктор, которая лежала совсем недалеко от меня, каких-то метра два, не более. Даже страшно смотреть! Многие попали под гусеницы этого танка. Затем через сад еще прошел танк, но подальше от нас. Наклоняясь, недалеко от меня, где я лежал, пробежал в/фельдшер Алаев. Я окрикнул его, но он, видимо, не услышал. Еще успел увидеть пробегавшего с чемоданчиком в руке нашего писаря развед-роты.
Опять плотно пришлось прижать голову, на этот раз от пуль. В сад бежали немцы, что-то крича, стреляя на ходу из автоматов. Из саду открыли огонь по немцам те, у кого еще были в дисках патроны. Но огонь был слабый. Ст. лейтенант здоровой рукой вытащил пистолет и всунул ствол себе в рот, но выстрелить не успел. Майор ударил по руке, и пистолет отлетел в сторону. Кому нужна такая смерть? Уж если умирать, так с подвигом, а не такой дурацкой смертью. Герой, тоже, нашелся… В это самое время недалеко от нас взорвалась граната, брошенная немцем. Граната была с длинной деревянной ручкой. Такие гранаты я раньше видел не раз. От взрыва гранаты ст. лейтенанта убило сразу насмерть. Майора ранило в голову. Видать, несколько, и меня в лицо тоже, не особенно сильно. Затем взорвалось еще несколько гранат, только в другом месте сада. Совсем с другой стороны в сад вошел танк с открытым верхним люком, из которого по пояс виднелся немец. Немцы отовсюду бежали в сад, не встречая никакого сопротивления. Никто по ним уже не стрелял. Да и вообще, выстрелы уже раздавались очень редко. Бой, видно, заканчивался. Ко мне подошел огромного роста немец с курчавой рыжей бородой. Направив на меня автомат, он пнул меня в бок легонько своим большущим кованым сапожищем. – Русь! – рявкнул он и еще что-то сказал, но я больше ничего не понял. Я понял одно, что мне приказано встать. Я встал на ноги. Немец начал обыскивать меня. Из карманов все повытаскивал. Забрал все, кроме документов. Даже наши советские деньги взял. Забрал маленький бельгийский пистолетик – подарок разведчиков. Из санитарной сумки тоже все вытряхнул. Перевязочный материал не тронул, табак и несколько сухарей тоже не взял, а вот две небольших баночки американских колбасных консервов забрал себе и тоже сказал – Гут! Карош, американц. Затем еще посмотрел ремень, но не взял, не понравился, видимо.
Майора тоже обчистили. У него даже ремень с двумя портупеями сняли. Обыскали даже убитого ст. лейтенанта. Когда меня обыскивали, я имел возможность осмотреться кругом. Где же командир роты со Скалетским? Среди пленных в саду их что-то не видать. Может, погибли…Убитых валяется много. Но и среди убитых, даже на значительном расстоянии, я бы мог узнать его. Неужели попал под гусеницы танка? Нет. Не должно быть. Такой под танк не угадает. И все же, их здесь не видно. Ни ротного, ни Скалетского. А они были здесь. Неужели каким-то образом сумели выбраться из сада и где-то укрылись. Возможно и это, хотя трудно поверить. Но если только они вырвались из сада, то Скалетский, наверняка, сумел где-нибудь укрыть своего командира. Пожалуй, так и должно быть. И в это хотелось верить. А вот что же ожидает нас, кого взяли в плен? Неужели расстреляют?
Из сада нас выгнали на главную улицу села и остановились, а тут уже стояло много пленных. Среди пленных были и офицеры. Тут же и раненые находились, которые могли еще двигаться на своих ногах. Среди пленных были и в/врачи и другие медработники, которые уже оказывали помощь раненым. Мне тоже сделали перевязку, а затем и сам я начал делать перевязки раненым. Среди пленных были и наши разведчики, кажется около десятка человек. Некоторые были легко ранены. Но, ни ротного командира лейтенанта Степанова, ни его ординарца Скалетского, здесь не было. Не было здесь и Зайцева, Синявина, Кальки, Жихарева, Кузнецова и других отважных разведчиков. Неужели все они погибли? Никак не хотелось в это верить. Возможно, где-нибудь укрылись. Село большое, не все же закоулки обшарили немцы. Из этих разведчиков, кто попал в плен, ничего не знают о вышеупомянутых товарищах. Удивительного ничего здесь нет, так как в конце боя не разберешь, что творилось. Все перемешалось. Среди пленных разведчиков был старший роты Махиня.
Большинство тяжелораненых в этом селе находились в домах. Возможно, многих раненых немцы расстреляли. От них этого можно ожидать, ведь в подвале, где находился штаб бригады, было очень много раненых, и немцы их всех уничтожили. Убитых в этом селе было много, как наших, так и немецких солдат. Но немцы уже успели подобрать не только раненых, но и убитых, а наши до сих пор продолжают лежать даже тяжелораненые, не говоря об убитых.
Пленных погнали по улице вглубь села. По обе стороны улицы, чуть ли не у каждого дома, стояли немецкие танки, а около танков и даже на броне танков находились немецкие солдаты. Рядом с немцами стояли молодые русские девушки, а кое- где и пожилые жители. С брони танков проходивших пленных некоторые немцы фотографировали. Где-то в середине села, а может быть и дальше, колонна пленных была остановлена. Тут тоже стояла колонна пленных, даже больше, чем наша. Пленных сейчас оказалось порядочно, такой силой можно бы еще воевать. Да и воевали ведь неплохо. Вон сколько их, немцев, набили. Если бы не танки…А одними автоматами танки не остановишь. А к концу боя и автоматы оказались ненужными, так как диски были пустые.
Колонна пленных была окружена немецкими автоматчиками. Тут же, недалеко от колонны, стояло много немецких офицеров. Они о чем-то громко разговаривали. С разных сторон пленных продолжают фотографировать не только фотоаппаратами, но и на кинопленку. Для киножурнала, наверное. Надо же показать своим жителям там, в Германии, как они воюют с русскими. Пусть смотрят, черт с ними. Это не победа, это просто временный успех.
Кто виноват, что несколько сот человек попало в плен? Сами солдаты? Пожалуй, нет. Солдаты дрались до конца, пока была возможность сражаться. Офицеры? Но они ведь тоже сражались рядом с солдатами и сейчас вместе оказались с ними. Старшие офицеры, от майора и выше? Они тоже сейчас находились среди пленных. Кто здесь виноват, рано или поздно разберутся. Но можно смело сказать, что большинство в плен попало в бою, когда уже больше не было иного выхода. Выход, конечно, был – это, лишь только, пустить себе пулю в лоб. Но от этого, конечно, ничего бы не изменилось. Если кто-то и сдался в плен добровольно, то таких считанные единицы, да и то, в этом мало вероятного.
Я вот лично про себя скажу. Я не принимал прямого участия в этих ожесточенных схватках, но я все равно находился вместе со всеми и до самого конца оказывал помощь раненым, пока самого не ранило. А на ноги я встал тогда, когда меня пнул немецкий солдат и направил на меня автомат. Что мне оставалось делать? Я встал. В моем маленьком пистолетике даже не было ни одного патрона, да и, все равно, он бы не помог. Вот так я и оказался вместе со многими в плену.
Всем пленным приказали построиться в колонну по пять, а когда построение закончилось, перед пленными выступил толстый немецкий офицер. Все его слова переводил переводчик, тоже немец. Вот, приблизительно, что говорил немецкий офицер: «Ваш 5-й гвардейский мехкорпус в этом бою разбит. 55-я бригада разгромлена полностью. Командир бригады погиб в бою. 54-я и 51-я бригады разгромлены полностью». Он даже называл имена некоторых старших офицеров, которые погибли или попали в плен. Немного помолчав, офицер снова заговорил: «Всем коммунистам выйти из строя и сдать большевистские партбилеты или уничтожить их, но на наших глазах. Есть коммунисты? Приказываю всем выйти из строя! Три шага вперед!». Из строя никто не выходил. Стояла напряженная тишина. Так продолжалось, наверное, минуты 3-4, затем немец снова заговорил и на этот раз более строже: «Еще раз предупреждаю, чтобы все коммунисты вышли из строя и сдали партбилеты. Две минуты на размышление!» Но и на этот раз никто не вышел. «Значит, нет коммунистов? Все беспартийные?»,– продолжал говорить немецкий офицер. «Хорошо…У кого будет найден партийный билет, тот сразу же будет расстрелян! У кого имеются пистолеты и кинжалы – сдать! Тот, кто только попытается утаить, будет расстрелян, как за неподчинение германскому высшему командованию. И еще, во время марша соблюдать дисциплину, не отставать, из строя не выскакивать. За нарушение конвой имеет право применять огнестрельное оружие. Всем понятно?». Затем приказал выйти из строя старшим офицерам, от майора и выше. Вышло из строя, кажется, более десяти человек. Тут же вскоре подошла крытая брезентом грузовая машина, этим офицерам приказали залазить в нее. Машина сразу же ушла. Куда их повезли, никто об этом не знает, да и, возможно, никогда не узнает.
В колонне началось волнение, начали переговариваться. Куда их могли повезти? Неужели расстреливать? А тут какой-то гнусавый с перебитым носом пожилой пленный солдат так ехидно пробурчал: «Повезли наших майоров да подполковников расстреливать, а потом за капитанов и лейтенантов примутся. Я немцев знаю. Они аккуратненько, планово действуют. Нам, рядовым, бояться нечего, нас не тронут. Будем работать и все, а кто работает, тех кормят и неплохо. Я их хорошо знаю. Я три года с лишним был в плену у них в первую мировую». Кто-то из пленных его одернул: «Папаша! Панику не сей и вообще закрой свой рот». «Я панику не развожу, я правду говорю, поверьте мне, ребята». Он еще что-то хотел сказать, но не успел. Чья-то сильная рука чуть ли не полностью срезала ему голову. Все произошло так быстро, что даже из немцев никто не обратил внимания. Рядом с этим гнусавым солдатом стоял татарин, бывший моряк, вот он, наверно, и полоснул бритвой или сильно острым ножом по горлу. Ловко получилось. Правильно сделали. Другим будет наука. Но вот и всем офицерам среднего комсостава приказали выйти из строя и построиться по пять в голове колонны. За офицерами приказали строиться старшинам и сержантам, а затем уже солдатам. Когда закончилась эта церемония, из числа пленных офицеров вышел из строя в/врач и попросил слово. Ему разрешили. Он задал офицеру вопрос: «Как поступит немецкое командование с нашими ранеными, которых много находится в домах этого села?» Ответ был такой: «Все раненые будут отправлены в госпиталь для военнопленных, где они получат квалифицированную медицинскую помощь и хорошее питание». Только вряд ли кто верил, что немцы так гуманно поступят с нашими ранеными. Возможно, их из села и действительно вывезут, но только вряд ли в госпиталь. Вернее всего, куда-нибудь в далекую балку.
Колонну пленных несколько раз считали-пересчитывали и записывали в зеленые книжечки. Но вот прекратилось и это. Была подана команда: «Смирно! Налево! Шагом марш!» Эту команду давал пленный капитан, его немцы назначили как бы старшим. Под усиленным конвоем автоматчиков колонна тронулась в неизвестный путь. Это было в последних числах января 1943 года.
Когда отошли от села на километр или побольше, начал моросить мелкий дождь, сначала чуть-чуть, а затем все сильнее и сильнее. Во время марша офицеры перемешались с остальными пленными. Время шло к вечеру, уже начинало смеркаться. Шли, громко разговаривали, конвой пока на это не обращал особого внимания. Нарушений нет, и ладно. Дождь прекратился, когда начало темнеть. Началось похолодание, и подул резкий холодный ветер. Шинели на пленных позамерзали, превратились в колокола, и идти в таком виде было очень тяжело. Некоторые офицеры начали уговаривать солдат, когда наступит темнота – организованно напасть на конвойных, а после, как будет с ними покончено, всем разбежаться по населенным пунктам. Жители на 2-3 дня укроют, а затем должны подойти наши войска. Особенно пленных подговаривал на такое дело капитан-артиллерист.
Он так и говорил, что в этой рискованной операции, если только будем действовать смело и решительно, мы ничего не проиграем. И сделать это можно только сегодня, завтра будет поздно. Большинство, кажется, были согласны с капитаном, но были и такие, которые прямо заявляли, что ничего из этого не выйдет. Всех перестреляют, вот и весь результат. Основная масса пленных все же поддерживала капитана, а офицеры почти все без исключения были за то, чтобы сегодня же рискнуть. Даже уже были распределены все конвойные. Шли и ждали условного сигнала. Конвойных было человек тридцать вместе с офицерами. Но у всех конвойных были автоматы, у некоторых даже винтовки. Если только напасть на конвойных организованно, можно без единого выстрела расправится с ними, чтоб было меньше шума. Жаль только, что ночь уж очень светлая. Колонна подходила к мосту через какую-то не особенно большую речушку. Но что лучше. Самый удобный случай напасть на конвой. Может быть, и действительно нападение было бы совершено, но тут случилось непредвиденное. У самого моста из колонны выскочило несколько человек и кинулось бежать в разные стороны. Конвойные, конечно же, сразу заметили и открыли огонь по беглецам. Пока вели огонь по этим, из строя выскочило еще несколько человек, и тоже побежали в разные стороны. Но эти далеко не убежали. Не успели. Их сразу же покосили из автоматов. Чтобы удостовериться, что они действительно убиты, немецкий офицер в каждого из пистолета выстрелил. Стрелял в голову. Самые первые, кто кинулся бежать, а их было пять человек, все до единого ушли. Пули их не догнали, а немцы за ними погони устраивать не стали. Побеги за ними, тогда разбегутся остальные.
После этого случая конвойные прямо озверели. А старший конвоя, долговязый немецкий офицер, коверкая русские слова, так и заявил пленным: «Если кто еще попытается бежать, конвойные будут открывать огонь по всей колонне пленных. Предупреждаю, дисциплину не нарушать!» Снова колонна двинулась. Остались лежать на снегу наши товарищи, первые жертвы фашистского плена. Совсем немного прошли от этого места, как снова остановились. Пленный молодой солдат оступился нечаянно, вывихнул ногу в ступне и сейчас не может идти. Двое конвойных начали его бить прикладами винтовок, чтобы он шел. Ведь прекрасно видят, паразиты, что человек действительно не может идти. Он даже не может ступить на ногу. Колонну погнали дальше. Когда мы отошли на порядочное расстояние, там, сзади прозвучал винтовочный выстрел. Конвойный бегом начал догонять строй, то есть колонну пленных. Молодой пленный солдат был убит. Это был первый выстрел по тем, кто не мог идти.
Колонна остановилась у скотного двора, рядом с населенным пунктом. Скотный двор пустовал, вот нас и загнали сюда. Двор был каменный, внутри все было разрушено, местами даже не было потолков, но крыша, крытая черепицей, была цела. Окна были забиты досками. С обеих сторон большие двустворчатые двери немцы снаружи закрыли. Внутри двора пленные начали разводить костры, чтобы хоть немного подсушить одежду и обувь. Да и жрать сильно захотелось. Из продуктов в моей сумке, кроме нескольких сухарей, ничего не было. У некоторых разведчиков в мешках сохранились консервы и сахар. Вот мы и поделились между собой, кто чем богат. Мы- все бывшие разведчики, решили держаться вместе и друг друга не оставлять в беде. Среди нас тут же находился бывший старшина роты Махиня. Да…Тяжело мы все переживали. Ну, а что сейчас будешь делать? Сейчас будем только рассчитывать на удобный случай совершить побег. Только таким образом можно вырваться на свободу. Других выходов нет. Некоторые пленные забрались на потолок, чтобы оттуда через щели крыши посмотреть, велика ли охрана около скотного двора, однако ничего не было видно. Часовых не видно, но хорошо слышно, как они разговаривают около стен, а у дверей часовой почти беспрерывно наигрывал на губной гармошке. Несколько смельчаков осторожно начали разбирать черепичную крышу. Им удалось сделать квадратное отверстие, в которое свободно может пролезть человек. Отверстие проделали у самого края стены в ту сторону, где еще находились скотные дворы и другие разные постройки. Все делали так тихо, что у немцев не вызвало никаких подозрений. Гармошка все продолжала играть. Некоторое время в отверстие вели наблюдение. Нет, немцев на этой стороне не было. Вылезать через отверстие решили тихо, по одному, с большой осторожностью. Маленькая оплошность- и все дело можно испортить. Более двадцати человек тихо, осторожно, без всякого шума выбрались наружу и также тихо удалились от этого проклятого места. Наблюдение велось беспрерывно. Все дело испортил один старшина. Или его трясло, как только он начал вылазить, или еще что-то, но факт тот, что когда он вылазил, посыпалась черепица. Сразу же закричали немцы и открыли огонь по этому месту, где было отверстие. Старшина вывалился наружу, прошитый пулями. Какими только словами не ругали этого старшину. Если бы он только упал обратно сюда и остался жив, его бы, наверно, растерзали сами пленные. Но сейчас он ничего не видел и не слышал. Сам погиб и остальных подвел.
Стрельба и крики снаружи продолжались долго, наверно была устроена облава на беглецов. Да…Как все хорошо складывалось. Очень-очень многие могли бы спастись сегодня, если бы не этот старшина. Теперь жди опять удобного случая, да и неизвестно еще, чем все это кончится. Что скажет еще утро? Двое разведчиков тоже выпрыгнули в это отверстие как раз перед тем, как прыгать толстому старшине. Сумели ли они убежать от погони и укрыться где-нибудь или полегли под пулями? После прекращения стрельбы наступила тишина до самого утра. Снова слышен через стену разговор немцев, на гармошке больше уже не играли.
Утром всех выгнали из скотного двора. Когда выгоняли, то сильно ругались, а чуть кто немного замешкается, били прикладами. Среди вчерашних конвойных появилось несколько новых, вот они-то так усердно и работали прикладами. Но особенно бил пленных увесистой палкой совсем молоденький немецкий солдат. Ну, прямо совсем мальчишка, лет 16-17-ти не больше. Но этот мальчишка – самый настоящий звереныш. Палка в его руках так и ходила по спинам пленных, а некоторым попадало по голове. Каждый удар он сопровождал русской матерной бранью. Где и когда успел так научиться ругаться этот фашист? Мне от него тоже пришлось получить увесистый удар. Во время построения особенно сильно ругались и били. Только и слышно было: «Дисциплин! Дисциплин, русска сволош!» Когда была построена колонна, то к ней подтащили за ноги три мертвых тела из числа тех, кто ночью совершал побег. В числе этих троих был старшина и разведчик Алеша Николаев, а третий был не знаком мне. Алеша Николаев был замечательный разведчик из бывших моряков. Ни я, ни остальные разведчики так и не знают адрес его родных. Возможно, кто-нибудь из нас вырвется на свободу и ничего не сообщит родным о его смерти, так как никто не знает, откуда он. Конечно потом, немного позже, мы начали на клочках бумаги записывать адреса друг друга. Но это потом, а сейчас пока что…