Перед строем колонны пленных выступил начальник конвоя. Он сказал, что ночью пленные, совершившие побег, все до одного были пойманы и расстреляны. Потребовал, чтобы больше этого не было, потому что все равно никому не убежать. Того, кто еще попытается убежать, ждет тоже самое. Он указал на убитых пленных. Все понимали, что он нахально врал, что будто бы все пленные, совершившие побег, пойманы и расстреляны. Кроме этих троих всем остальным удалось бежать. Никто из них не пойман. Если бы их действительно переловили, то расстрелянные их тела тоже бы находились здесь.
Гнали быстро. Когда проходили через большое село, большинство жителей вышли на улицу, по которой нас гнали. Женщины и ребятишки пытались передать пленным кое-какие продукты, но конвойные не разрешали, угрожая оружием. Тогда жители начали бросать продукты прямо в колонну. А вот это уже плохо. Из-за каждого куска создавалась давка, а затем потасовка. В конце концов получалось так, что кусок хлеба раскрашивали при потасовке и втаптывали в снег и землю. В лучшем случае, они доставались тем, кто имел превосходство в силе и нахальстве. Уж если сейчас друг у друга вырывают кусок хлеба, то что же будет дальше? Ведь еще никто по-настоящему не голоден, давно ли в плен-то попали! Да и перед жителями-то неудобно. А конвойные ржали, как жеребцы, наблюдая такую картину. Они даже довольны этим.
Проходя через следующее село, получилось то же самое. Очень много продуктов бросали пленным жители, но, опять же, большинство этих продуктов доставались одним и тем же. Набив полные карманы кусками хлеба и жмыхом, и другими продуктами, они не желали ни с кем делиться. «Не разевай рот, когда бросают куски хлеба, а лови быстрее, если не хочешь подохнуть с голоду»,– так и отвечали. В одной из таких потасовок сильно помяли пожилого пленного так, что он даже не мог идти. Самый молоденький конвойный начал безжалостно избивать его прикладом винтовки. Пленный начал защищаться руками, а потом и защищаться уже не мог. Затем немец вскинул винтовку и выстрелил в пленного. С каким презрением смотрели тогда пленные на этого молодого изверга. Каждый наверно думал про себя: «Ну, гад! Попался бы ты мне после всего этого совершенно при других обстоятельствах! Я бы тогда все припомнил, ничего бы не забыл…Все жилы из тебя бы вытянул, фашистская сволочь!» А что сейчас можно сделать? Ничего нельзя. Да с таким бы сопляком любой бы пленный справился. Однако его и пальцем не заденешь. Из-за него могут расстрелять половину колонны, а то и всех. А чтоб напасть на весь конвой, сейчас уже не получится. Во-первых, конвой был усилен, а во-вторых, среди пленных появились и такие, которых следует остерегаться. Да и спайки той уже нет, которая была вначале. Возможно, жестокое обращение немцев подействовало на некоторых? Вот они-то и мутят всю колонну. А некоторые просто решили покориться судьбе, буду, мол, идти, пока двигаются ноги. А там…А там видно будет. Умирать? Так ведь все равно когда-то умирать. Днем раньше, днем позже – какая разница.
Гонят быстро. Никаких остановок. Конвойные время от времени подменяют друг друга. Сзади колонны идет лошадь, запряженная в сани, вот в них конвойные и отдыхают по очереди, там же закусывают и выпивают. Пленным жажду утолить приходится только грязным снегом. О чистой питьевой воде и думать нечего. Я уже рассказывал о том, что проходя через населенные пункты, жители много бросают разных продуктов пленным. Но беда в том, что достаются они какой-то одной части. Почти одним и тем же. Ведь что получается? Ведь даже из рук вырывают! Куда там из рук, даже из кармана вырвут! Это уже слишком. Первое время таким верзилам делали замечания, но они не обращали никакого внимания. Каждый, мол, здесь сам себе хозяин и никаких командиров.
Однако одного такого хапугу проучили. А получилось так: нас гнали через какое-то большое село, кажется, казацкая станица. На улице, по которой нас гнали, находилось много народу. Среди женщин, детей и стариков находились и молодые ребята призывного возраста. Немало было тут и мужиков. Тут же среди жителей находились и немецкие солдаты. Некоторые солдаты фотографировали проходившую колонну пленных. Так как жителям не разрешают близко подходить к колонне пленных, чтобы передать кое-какие продукты, то пленные закричали: «Бросайте прямо в колонну!» Жители начали бросать, у кого что было. В основном этим делом занимались женщины и дети. Бросали очень много. Досталось тоже многим, но без потасовки не обошлось. Начали отбирать у того, кто много нахапал, ведь многим совсем ничего не досталось. Тот, кто много набрал, их просили сначала поделиться. Но где там? Ни в какую! На этот раз с такими действовали иначе, организованнее. Одного здоровенного пленного, который нахапал много продуктов и как его не уговаривали, чтобы он часть продуктов раздал тем, кому ничего не досталось, ничего не получилось. Этот хапуга послал всех подальше и тут же кто-то из пленных пырнул его ножом в бок. Он по страшному закричал, затем упал на дорогу и еще долго бился в предсмертных судорогах. Колонна остановилась, началось какое-то замешательство, и часть пленных воспользовалась этим моментом. Несколько пленных кинулись в толпу народа, на ходу сбрасывая шинели, чтобы не заметили немцы. Несколько пленных кинулись в переулки, по ним начали стрелять. Жители закричали, а ребятишки заплакали. Боясь поранить или убить кого-нибудь из жителей, немцы прекратили огонь. Все же побаивались, веди среди женщин и детей находилось много здоровых мужиков и взрослых ребят. С таким связка плохая, быстро расправятся. Ни один пленный не попал под пули, но и убежать не всем удалось. Нескольких пленных поймали и привели до колонны вот эти самые мужики и ребята. Ну, а остальные наверно убежали и их укрыли честные и преданные люди станицы. Какую же награду хотели заслужить эти мужики и молодые ребята, что поймали наших товарищей и отдали их на расправу? Ведь даже немецкие солдаты, которые стояли вместе с жителями, и те, не пытались ловить беглецов. Видать еще в каждом селе есть вот такие мерзавцы…Но их уже не так много.
Четырех пленных, которых задержали местные мужики, немцы за селом расстреляли. Расстреляли у самой дороги перед строем пленных. Принимал участие в расстреле молодой немец. Он уже не одного пленного расстрелял. Расстреливал из нашего советского автомата. Где-то уже успел поменять винтовку на наш советский автомат. Конвойные совсем озверели. Пленных били за каждый пустяк, даже тех, кто пытался в стороне от дороги взять немного чистого снега, чтобы утолить жажду. Но особенно доставалось тем, кто начал немного отставать. Когда отошли от казацкой станицы на порядочное расстояние, от колонны начал немного отставать молоденький лейтенант с небольшими черными усиками. Он, наверно, потер ноги и сейчас идти ему очень трудно. Двое пленных, похоже, что его товарищи, пытались помочь ему идти, но молодой немец отогнал их, а лейтенанта начал подтыкать стволом автомата, чтоб быстрее шел. Немец страшно ругался. Лейтенант, видимо, понял безвыходность своего положения и решил совсем больше не идти. Пленным же успел крикнуть: «Ребята! Кто останется жив, сообщите о моей смерти моим родным, проживающим в г. Свердловске, ул. Хохрякова, Петровским». Он выкрикнул и номер дома, и даже квартиру, но запомнить которые не удалось. Лейтенант еще что-то кричал уходящей колонне, но его голос прервала автоматная очередь.
Смерть молодого лейтенанта сильнее сплотила пленных. Сейчас многие поняли, что надо сильнее держаться друг друга. Только сообща можно перенести тяжелые невзгоды. И надо бороться. Надо что-то придумывать. Конечно, без риску ничего не получится. Как был прав капитан, когда уговаривал пленных перебить конвой. Тогда много больше было шансов на успех. Капитан и сейчас шел среди пленных. Среди остальных пленных он как-то выделялся своим внешним видом и поведением. Он ни разу не участвовал в свалке и потасовке за кусок хлеба, хотя шел тоже голодный. Когда над лейтенантом прозвучала автоматная очередь, кто-то из пленных закричал: «Братцы, что же это такое? Ведь совсем ни за что человека убили! Надо что-то делать…Ведь так они могут всех перестрелять!». «А ты сходи, да пожалуйся», – сказал ему капитан. «Кому?», – удивился тот. «Как кому? Начальнику конвоя конечно, который идет впереди. Господин, мол, офицер! Ваши конвойные жестоко обращаются с пленными, ну и все прочее…Может офицер послушает тебя. Еще может и по голове погладит». «Да…Погладить-то он может и действительно погладит, только после этого уже больше никогда не встанешь на ноги, так и останешься лежать на дороге», – сказал пленный на слова капитана.
Капитан снова завел разговор о побеге: «Нас ведь много. Если будем действовать смело и решительно, мы обязательно расправимся с немецким конвоем. Пусть даже будут жертвы, но все равно надо рисковать, и как можно скорее. Когда нас загонят за колючую проволоку, тогда уже будет поздно. Там шансов на спасение почти нет. Заморят с голоду всех, к чертовой матери. Не думайте, что я стараюсь только для себя. Нисколько…Вас жаль. Если бы я думал только о себе, давно бы уже убежал. Я хочу одного, чтобы как можно больше спаслось наших ребят. Вот подумайте хорошенько, сейчас мы идем по своей земле. Ведь нам только вырваться, а в остальном нам помогут жители. Ведь большинство жителей -честные советские люди, и они нас всегда на время укроют. А если мы окажемся на территории Германии или другого государства, вы представляете, что нас тогда ожидает? Еще раз прошу, подумайте».
Капитан этот был из нашего 5 гвардейского механизированного корпуса, но из какой бригады точно не знаю. Но, кажется, из 55-й. Пожалуй, так и есть. Фамилия капитана Кирилов Николай Иванович, родом из Новосибирской области. Самый настоящий сибиряк. В то время ему было лет так 35-36, а может немного более или менее, да это и не имеет особого значения. Уговаривая пленных совершить дерзкое нападение на конвой, а затем всем разбежаться, капитан нисколько не опасался, что его кто-то может выдать. Наоборот, его многие оберегали, ведь лишившись такого вожака. можно многое потерять. Капитанов в колонне было несколько, но они пока особенной энергии не проявляли.
Конвойные шли обочиной дороги, близко к колонне не подходили и автоматы держали всегда наготове. Они как будто чувствовали, что против них что-то готовится. Пленным тоже часто приходилось идти стороной, а не дорогой, когда двигалась колонна машин. А машин шло много и больше всего в сторону запада. Везут награбленное с нашей земли.
Кончился день, а время нападения на конвой так и не выбрали. Не было удобного случая. На ночевку загнали опять, как и в тот раз в скотный двор. Двор был кирпичный, никаких построек около него не было. Ночь опять выдалась очень светлая, как днем все видно. Некоторые окна забиты досками, а в некоторых нет ни досок, ни рам. Вылазь и беги…Несколько конвойных с автоматами ходили вокруг скотного двора. На улицу никого не выпускали. Чтоб совершить побег через окно и думать нечего. Не успеешь голову высунуть, как тебя пристрелят. Никто сегодня и не пытался совершить побег. Риску тут никакого нет, а явная смерть. Зазря погибнешь. Вся надежда на завтрашний день.
Утром началось построение. Пересчитывали несколько раз. Кажется, на этот раз у них все сошлось по балансу. Ни прибыли, ни убыли. К колонне пленных подошел начальник конвоя. Он вытащил из кармана небольшую бумажку и долго смотрел в нее, а затем сказал, коверкая русские слова: «Кто ест такоф Кирилоф капитан? Ест Кирилоф? Нужно выт из строя». Все молчали, хотя многие знали капитана Кирилова. Сам же Кирилов не откликался и из строя не выходил. Кирилов прекрасно понимал, зачем его вызывают из строя. Да это и все понимали. Напрасно вызывать не станут…Тут что-то неладно. Пленные молчали. Тогда начальник конвоя и еще несколько немцев сами начали искать капитана Кирилова, но из этого ничего не получилось, так как капитанов было несколько. Немцы несколько раз прошли вдоль колонны и из строя вывели пленного сержанта лет 25-30-ти, трудно определить, так он весь оброс щетиной. Начальник конвоя сунул этому сержанту в лицо бумажку и крикнул: «Ты писал?». Сержант молчал, он не думал, что так обернется дело. «Почему молчишь? Ты есть сержант Харченко? Сейчас ты нам укажешь капитана Кирилова!». Офицер приказал Харченко идти рядом с ним возле пленных. Вот они остановились около капитана Кирилова, и Харченко указал на него рукой. Капитана вывели из строя, он сквозь зубы сказал Харченко: «Ты за меня ответишь, Иуда!». Офицер задал Кирилову вопрос: «Вы агитировали пленных побить конвой, а затем разбежаться? Вы ест большевистский агитатор…Отвечайте!». «Мне вам нечего отвечать. Я никого не агитировал. Вот, могут подтвердить пленные, а этот негодяй просто решил оклеветать меня», – капитан указал на Харченко. Но Харченко еще раз подтвердил и даже добавил, что капитан Кирилов коммунист, на фронте был в должности комиссара. Мы с ним из одного подразделения и я, мол, его хорошо знаю. Тут немец совсем разошелся: «Коммунист?! Комиссар?!», Он тут же приказал конвойным обыскать капитана. В сапоге под портянкой у капитана нашли документы и среди них партбилет. «Да, я – коммунист! И смерти не боюсь! Стреляй, фашистская сволочь!», – сказал капитан. Офицер тут же около строя несколько раз выстрелил в капитана из пистолета. Уже падая, Кирилов успел крикнуть: «Прощайте, товарищи!». Так с гордо поднятой головой погиб в фашистском плену замечательный человек коммунист капитан Кирилов.
Расстреляв капитана, офицер приказал Харченко встать в строй вместе со всеми пленными. Вот этого он уж совсем не ожидал. Не этого он ожидал от немцев за свое гнусное предательство. Теперь он понял, что немцам больше не нужен. Понимал он и то, что пленные ему ни за что не простят этого подлого предательства – смерти капитана.
Снова идем. На пути опять населенный пункт. По обеим сторонам улицы, по которой нас гонят, много народу. Пленным бросают куски хлеба, кукурузные початки и куски подсолнечного жмыха. На этот раз потасовок почти не было, но и это дало возможность разбежаться некоторой части пленных. Пленных выбежало из колонны не один десяток человек, и сразу же затерлись среди мирных жителей. Но не всем удалось укрыться среди жителей. Человек 6 или 7 полегло от пуль автоматов. На этот раз сумело убежать двое разведчиков. Конвой озверел окончательно. Удары сыпались направо и налево. Чуть не бегом гнали через село, даже не давали остановиться, чтобы нагнуться за упавшим куском хлеба. Страшно ругаясь, зверски избивали тех, кто бежал сзади колонны. Двое пожилых пленных никак не могут угнаться за быстро идущей колонной. Сначала их подтыкали автоматами в спины, а потом даже в лицо. Пленные как могли, защищались руками, а потом уже выбились из сил. Когда кончилось село, сзади прозвучали две автоматные очереди.
Впереди показался город. Кто-то из пленных спросил у пожилого немца-конвоира: «Что это за город?». Не сразу, но все же ответил: «Батайск». Для многих из нас этот город был незнаком и слышали про него впервые. Так вот, не доходя до этого города, сразу произошло два немаловажных события.
Пожилой пленный выбился из сил и начал отставать. Пленного начал подгонять молодой немец-зверюга. Сначала пленного бил прикладом автомата, а автомат у него был наш, советский. Пленный от побоев упал, тогда немец направил на него автомат, чтобы пристрелить пленного. Автомат почему-то не сработал. Тогда немец начал открывать затвор, но и затвор не открылся. Тогда он поставил автомат прикладом на землю, взялся за ствол и уперся ногой в затвор. Нога, видимо, сорвалась, так как прозвучал выстрел. Молодой фашист вскрикнул, затем упал на дорогу и начал корчиться. К раненому немцу подбежало несколько конвойных, начали расстегивать шинель и мундир, чтобы сделать перевязку, но помощь была уже не нужна. Молодой фашист подох. Туда тебе и дорога, палач. За все твои злодеяния с тобой расквиталось наше советское оружие!
И в то же самое время в колонне расправились с сержантом Харченко. Так этот предатель и не дошел до дома, а уже недалеко было, где-то за Ростовом. Пленные не простили ему предательства, и вот он, вместо встречи с семьей, сейчас лежит в луже крови. Убитого немца положили на попутную машину, и колонна тронулась. По телу Харченко проехало несколько машин. Пусть. Черт с ним. Такого никому не жаль. Пленного, которого не успел пристрелить молодой немец, когда тронулась колонна, пристрелили другие конвойные. На дороге в живых никого не оставляли.
Ну, вот и Батайск. Народу было так много, что кажется, вышли на улицу все жители города. На всем протяжении, пока нас гнали по городу, сотни людей выкрикивали нам самые добрые слова. А сколько бросали продуктов! А ведь, наверное, горожане делились с пленными последним куском хлеба. Сейчас потасовок совсем не было, пленные вели себя сдержанно. А из толпы горожан все раздавались голоса: «Товарищи, спасайтесь! Разбегайтесь! Жители Ростова и Батайска окажут вам помощь. Разбегайтесь, не ждите, когда вас загонят за колючую проволоку…Бегите, и мы укроем вас!». А ведь это же самое говорил нам погибший капитан Кирилов. Попадем в лагерь, тогда действительно бежать будет невозможно. Чувствуя моральную поддержку населения, пленные по одному, по два выскакивали из колонны и исчезали в толпе горожан. Стрелять здесь было рискованно, так как по улице было большое движение не только гражданского населения, но и немецких войск. Проезжали грузовые и легковые машины. Колонну сжали, то есть уплотнили до предела. Шли, наступая друг другу на пятки. Так конвойным легче следить за теми, кто пытается бежать. Но все равно находились смельчаки и бежали. Конвойные, видя такое дело, колонну повернули в проулок, а затем выгнали на другую улицу, по которой почти не было никакого движения. И здесь нашлись отчаянные ребята, которые попытались бежать, но, к сожалению, уйти никому из них не удалось. Конвойные сразу же открыли огонь и покосили тех, кто пытался бежать. Несколько пленных остались лежать на этой тихой улице города. Но вот миновали последние домики этого города, и вышли на берег реки Дон. Тихий Дон… А на той стороне Дона виднелся город Ростов.
Там, где мы вышли на берег Дона, справа виднелся огромный мост через реку, но нас погнали прямо льдом. По мосту шло сильное движение машин и людей. Весь лед был в воронках от бомб. Гнали нас через реку бегом, так как в воздухе показались наши краснозвездные самолеты. Конвой, конечно, боялся за себя и в то же время боялся и того, что во время бомбежки могут разбежаться пленные. Бомбежка началась, когда мы уже были на правом берегу Дона. Бомбили мост через Дон. Вокруг самолетов начали появляться маленькие облачка от разрывов зенитных снарядов. Мы не знаем, какие последствия от бомбежки, так как нам не дали даже остановиться, гнали все еще бегом, ругаясь и угрожая оружием. Шагом пошли только тогда, когда вступили в сам город.
Вот он какой, Ростов-на-Дону. Гонят нас по одной из главных улиц. По улице сильно большое движение машин и вооруженных войск. Шли очень плотной колонной. Часто останавливались. Конвойные не спускали глаз с пленных, автоматы держали все время на изготовке. На улице, так же, как и в Батайске, находилось много мирных жителей. Тоже раздавались голоса, чтобы мы разбегались. Продуктов здесь почти не бросали. Город большой, жители, наверное, сами голодные сидят. Горожанам много труднее, чем сельским жителям.