Когда шли по Днепропетровской области, началось что-то невероятное. Такого еще никогда не бывало. Почти на каждой ночевке отдавали жителям под надзор по 5-7 больных пленных, которые уже совсем не могли идти. В первую очередь преимуществом пользовались пленные украинской национальности. За больных пленных украинцев могли замолвить словечко местные власти во главе со старостой, могли дать взятку начальнику конвоя кто-нибудь из мнимых или даже настоящих родственников пленных. В общем, пленным украинцам было куда больше шансов вырваться на свободу, чем другим пленным. Если на ночевке стали отдавать жителям по нескольку человек, то дорогой с больными пленными поступали по-прежнему. Тех, кто не мог идти дальше, расстреливали. На ночевке более семи больных пленных редко отдавали жителям, а больных было много. Как же с остальными?
Хорошо помню, когда на одной из ночевок жителям отдали семь больных пленных и еще лежало человек пять, которые не могли даже встать на ноги. Жители и староста упрашивали начальника конвоя, чтобы он разрешил оставить и этих пятерых, но начальник был неумолим. Эти пятеро тяжелобольных пленных были расстреляны по приказу начальника конвоя.
Я начал чувствовать себя все хуже и хуже. Вместе с батей плетемся в самом конце колонны. Батя тоже начал сдавать. Ослаб старик. Хоть и через силу идем, а все же не отстаем. Только начни отставать, тогда уже все, крышка. С большим трудом дотянули до крупного населенного пункта – село Покровское. Это районный центр Днепропетровской области. Здесь ночевка. Около скотного двора, куда нас подогнали, собралось много жителей. Продукты, принесенные жителями для пленных, начальник конвоя приказал складывать в общую кучу, а потом уже сами немцы начали раздавать пленным, кому что попадет. Мне достался кусок кукурузного хлеба, а бате – небольшой кружок жмыху. В скотном дворе была натаскана вода для питья, об этом тоже позаботились жители. За ночь умерло несколько больных пленных. Утром мертвых и больных повытаскивали наружу. Из скотного двора всех выгнали на построение. Жителей снова собралось много. Опять, как и вчера, они принесли продуктов, кто что мог. Снова раздавали их немцы. Мне на этот раз досталось три вареных картофелины, а бате опять кружок подсолнечного жмыха. Каждого больного немцы подвергали тщательной проверке. Сильно пинали своими коваными сапогами, припугивали и автоматами. Шесть человек отдали жителям, одного застрелили, а остальным приказали становиться в строй. Жителей близко к колонне пленных не подпускали. Разговаривать с пленными тоже запрещали. Запрет запретом, а все равно те и другие перекрикивались.
Здесь нам удалось кое-что узнать от жителей. Может и не все точно, но все равно что-то есть достоверное. Будто бы наши советские танки где-то под Харьковом прорвали фронт и продвинулись далеко вглубь Украины. Идут бои где-то в районе Синельниково, Гришино…И еще упоминались какие-то пункты. Из этих отрывочных выкриков мы толком ничего не поняли. Мы даже не представляли, где находится Гришино или Синельниково. Возможно, эти данные не так уж верны, но раз жители говорят, то какая-то есть правда. Несмотря ни на какие трудности, мы верили, что рано или поздно и для нас наступит свобода. Самое главное – это выдержать. Держаться из последних сил, не упасть в дороге.
Из Покровского мы вышли не особенно рано и прошли совсем немного, не более как километров 8-10. Колонна была остановлена, а через некоторое время была повернута обратно на Покровское. И вот мы опять в Покровском. Некоторые пленные пробовали узнать у конвойных, почему нас опять обратно пригнали. Конвойные злые, с пленными разговаривать не хотят. Так от них ничего и не узнали. А вот через нового переводчика кое-что удалось узнать. Действительно, советские войска ворвались вглубь Украины, и сейчас это место, где мы находимся, почти в окружении. Если все будет нормально, нас скоро могут освободить. Вести просто замечательные! Свобода почти рядом! Но как немцы поступят с нами в самые последние минуты? Всех пленных они могут уничтожить за несколько минут. На это дело они вполне могут пойти потому, что знают прекрасно, что русские все равно их не простят за их злодеяния.
Ночь выдалась очень темная, и некоторые пленные воспользовались этим. Тихо, с большой осторожностью, проделали отверстие в крыше скотного двора. С крыши спускались по шесту. Человек 20, а может и более, сумели спуститься таким способом и исчезнуть в темноте ночи. Но потом охрана, видимо, что-то заподозрила и начала стрелять по этому месту. Больше никто рисковать не стал.
Утром началось построение. Начали пересчитывать. Больных и мертвых вытаскивали наружу. Я тоже оказался в числе больных. Решил рискнуть, так как все равно мне уже много не пройти. Перехода до следующей ночевки мне уже не выдержать. Если пойду, то исход один – пристрелят где-нибудь на дороге. А здесь, одно из двух – свобода или смерть. Всех больных начали обрабатывать сапогами, некоторые не выдерживали и снова становились в строй. Немцы не только пинали сапогами, но и подходили к каждому и направляли на него автомат. Ствол автомата подставляли прямо к лицу и делали выстрел почти рядом с головой. Но, если только у кого заподозрят симуляцию, тогда стреляли прямо в голову. Вот таких пыток некоторые не выдерживали и заранее становились в строй.
Я решил не вставать. Пусть – что будет! Когда ствол автомата подставили к самому лицу, я не выдержал, не мог смотреть и зажмурил глаза. Но вот грянул выстрел над самым ухом. Я продолжал лежать, а глаза так и не открывал некоторое время. Больше меня не трогали. Проверку выдержал. Двоих немцы застрелили, видимо признали симуляцию у них. Нас осталось лежать пять человек. Мы думали, что нас отдадут жителям, но этого не случилось.
Колонна пленных тронулась, а мы продолжали лежать под охраной одного конвойного немца. Этот немец по сравнению с другими был не так жесток. Но если он никого не расстреливал, то это не значит, что он такой уж добрый. Добрые среди них редко встречаются. Через некоторое время около нас остановилась бричка, запряженная в пару быков. Возничим был старый дед. С помощью этого деда мы перебрались в бричку. Сюда залез и немец. Мы ехали позади колонны пленных на целый километр. От деда узнали, что местная власть и многие жители еле упросили начальника конвоя подвезти больных до следующей ночевки. И еще дед сказал, что где-то недалеко идут бои. Поминал Гришино, Лихачево и Синельниково. Если верить словам деда, то получается, что чуть ли не вся Украина окружена советскими войсками. А немцы в кольце. Им уже не вырваться отсюда в Германию. Конвойный немец, видимо, нисколько не понимал русского языка, поэтому и не обращал внимания на разговор деда.
В колонне отстающих продолжали расстреливать. На дороге нам попались уже три мертвых тела пленных. Когда мы нагнали колонну, то к нам в повозку посадили еще четырех больных. А еще спустя некоторое время подсадили двоих. Повозка была переполнена. Под вечер колонна вошла в районный центр Ново-Николаевка Запорожской области. Колонну пленных разместили на ночевку в самом центре села в большом одноэтажном доме. Дом был большой с просторными комнатами. Похоже, что здесь до войны была школа. Здесь больные перемешались с остальными пленными. Поблагодарили доброго деда, а вот фамилии и имени его так никто и не догадался спросить. Как-то, даже нехорошо получилось. Кто этот дед из с. Покровское Днепропетровской области и жив ли сейчас, я так и не знаю. А его по праву можно назвать нашим спасителем. Если бы не он, нас пятерых могли бы расстрелять. Прошло много лет, но я до сих пор вспоминаю этого деда. Но одно жалею, что не узнал его фамилию и имя.
В Ново-Николаевке мы простояли почти двое суток. Правда, на второй день нас выгнали, но мы не прошли и двух километров, как нас вернули обратно. Вот и получилось, что в Н-Николаевке мы простояли двое суток. Здесь пленные хорошо отдохнули и подкрепились продуктами, принесенными жителями. Я тоже почувствовал себя немного лучше. Но только немного. Вообще, жители в этих местах сильно помогали пленным продуктами. Если бы не их помощь, в живых мало бы кто остался. Только это и спасло. Хотя в колонне осталось не более половины всех заключенных.
На вторую ночь в Н-Николаевке большая группа пленных совершила побег. Побег был совершен через окно. Убежало около 70 человек. Если бы я не был так слаб, тоже бы убежал на этот раз. Убежал и мой дорогой друг и товарищ – батя. Хотя пленные вылазили через окно с большой осторожностью, все равно были замечены часовыми. Началась стрельба. На шум сбежались остальные конвойные. В такую темную ночь вряд ли немцам удалось поймать кого-нибудь.
Утром во время построения долго пересчитывали. На счет побега не было сказано ни одного слова, значит, точно никого не поймали. Остается только порадоваться за ребят. И вот опять нас гонят. Конвойные нервничают, ругаются, отстающих подталкивают стволами автоматов. Хотя я и отдохнул немного, и подкрепился, идти было все равно тяжело. Я еле плелся в самом хвосте колонны, опираясь на палочку. Без палочки идти уже не мог.
На перекрестке дорог скопилось много машин. Там же стояли несколько офицеров и большая группа солдат. Нашу колонну тоже остановили. В чем дело? Минут через 15 колонну повернули в обратную сторону и опять погнали. Неужели опять в Н-Николаевку? По колонне идут слухи, что около Запорожья идут бои, дорога туда уже перерезана, и немцы сейчас оказались в окружении. Но это пока только слухи. Толком же никто ничего не знает.
До Н-Николаевки мы далеко не дошли и свернули на проселочную дорогу. Нас начали гнать опять быстро. Многие сразу начали отставать. Я тоже больше не мог угнаться за колонной и начал отставать, но двое молодых пленных подхватили меня под руки и чуть ли не на себе тащили. Так шли многие. Эти ребята отставать не дают, даже ругают: «Дурень! Погибнешь не за что. Скоро ведь свобода!». Отстающих немцы сильно бьют, некоторые падают от ударов и больше не встают. Здесь тоже в конце колонны идет упряжка быков, но ведь на одну подводу всех отстающих никак не разместишь?
Хотя и с помощью товарищей, но все равно идти мне было тяжело. Одной рукой я схватился за край повозки, а другой держался за товарищей. В повозке находились более десятка больных пленных, да придерживались за нее еще более десяти пленных. Но вот повозка остановилась. Всех, кто идет рядом с ней, начали избивать. Всех гонят в колонну. От сильного удара я упал. Кроме меня от ударов еще упали пять или шесть человек. Всех остальных удалось загнать в колонну. Двое немцев, матерно ругаясь по-русски, сделали по короткой очереди из автоматов. Двоих пленных как небывало. Затем подходили к лежащим на земле и подставляли ствол к лицу. Немец направил ствол автомата на меня. Я зажмурил глаза. Неизвестно сколько длилось это, но мне показалось вечностью. Я тогда одного хотел, чтобы быстрее и сразу насмерть. На какое-то мгновение я открыл глаза и сразу же закрыл. Прозвучала очередь. Выстрел был сделан не в меня, а в моего соседа, который лежал рядом со мной. Меня и еще такого же молодого пленного солдата оставили в живых и разрешили положить в переполненную повозку. Пожилой дядька-возничий тоже натерпелся страху. У него тряслись руки и ноги, но он все же сумел положить нас в повозку. Повозка тронулась. Немцы идут рядом с повозкой, раскуривая трубки и о чем-то весело разговаривая, а ведь только что они расстреляли четверых человек. Ну как их назовешь после этого? Это ведь звери, самые настоящие звери!
Колонна пленных остановилась в небольшом хуторе Зеленая дубрава Ново-Николаевского района Запорожской области. На краю хутора пленных загнали в скотный двор, туда же затащили и нас, больных. Здесь я уже окончательно заболел, даже ничего не ел. Лежал, даже не вставал. На следующий день примерно в полдень началось построение. Всех больных повытаскивали и положили в один ряд перед строем колонны. Началась обычная проверка: пинали сапогами, угрожали оружием и делали выстрелы у самых голов. Один из больных не выдержал такой пытки и начал приподниматься. Его тут же прошила автоматная очередь. Это была последняя жертва на наших глазах. Всех остальных больных, а их было около десяти человек, начали раздавать жителям под надзор местной полиции. Многих больных тут же стали разувать пленные. Ведь некоторые шли, чуть ли не босиком. Пожилой пленный начал снимать сапоги с меня. Я только и запомнил, как он сказал: «Прости, браток, что так делаю! Ты как-нибудь сейчас выйдешь из положения, а мне неизвестно, сколько еще топать». Я ничего не сказал. Пусть снимает. Я сейчас одного хотел, как бы побыстрее меня отсюда забрали с глаз немцев.
Колонна пленных еще не ушла, а больных всех уже растащили жители. Меня, как перышко, поднял на руки высокий седой мужчина с небольшой тоже седой бородой. Так на руках и донес меня до своего дома.
На оккупированной территории
Как только меня внесли в хату, то сразу же сняли всю одежду. Остался я совершенно голым. Перво-наперво мне остригли волосы, а затем начали мыть меня в корыте. Грязи на мне было… Даже вода черная стала. Потом меня переодели во все чистое и уложили на печь. Я сразу же уснул и спал, кажется, целые сутки. Когда я проснулся, то первое, что увидел и услышал – это около печи стоял мужчина средних лет и спрашивал меня: «Ну, как, друг, дела? Плохо. Ничего, долго еще жить будем!». Этот мужчина был ветеринарный врач. Тоже был в плену, удалось убежать из лагеря. Сейчас вот скрывается. В хуторах останавливается ненадолго. Пробирается в Николаевскую область, там у него жена сестры живет, вот и хочет пережить там трудное время. Звали ветврача Иосиф Иванович Мамаев. Он целую неделю лечил меня. Температура у меня была выше сорока градусов. Только когда начала спадать температура у меня, Иосиф Иванович со всеми попрощался и ушел. Мне оставил разные порошки и таблетки, на прощание пожал мне руку. И, как и в первую нашу встречу, улыбнулся и сказал: «Ничего, друг, не унывай! Жить еще будем!».