Книги
Мастейн. Автобиография иконы хеви-метала
Только никаких друзей не было. Не совсем так. Только я да бутылка. Позже в туре я слег с больным горлом, и, возможно, следовало взять небольшой перерыв, но вместо этого, по настоянию менеджмента и руководителей лейбла, я продолжал усиленно работать, лечась сиропом от кашля с кодеиновой добавкой. Кодеин – это опиат, и довольно быстро я готовился к выступлениям, приняв сироп от кашля. Когда он закончился, я переключился на водку и 7Up, которую запивал коньяком. Пэм с Джастисом приехали ко мне в начале 1993-го, и она сразу же забеспокоилась. Во-первых, переживала за мое здоровье. Во-вторых, я стал ей физически противен.
– Ты воняешь, – говорила она. – От тебя несет, как от алкаша.
Используя свой проницательный ум алкоголика, я переключился на Диазепам, который является ни чем иным, как концентрированным алкоголем, во всяком случае, в том, что касалось воздействия на мозг. Поскольку я был рок-звездой, мне недостаточно выпить десять или двадцать таблеток; надо было выжрать пятьсот, а этого хватит, чтобы следующие пару лет быть обдолбанным. Но откуда я мог знать, что Диазепам имеет длительный период полураспада: он остается в организме, вырабатывая свое магическое действие, еще долгое время после усвоения организмом. Принимаешь одну таблетку, и на следующий день в тебе еще половина этой таблетки. И так далее. Его концентрация довольно быстро достигает смертельного уровня. Пэм стала меня подозревать и в конечном счете нашла мои запасы таблеток – пришлось ей признаться.
– Я устал от гастролей, устал от Megadeth, мне больше не в кайф… и ты не хочешь, чтобы я пил, поэтому я принимаю Диазепам.
– Ты должен прекратить, – сказала она. – Ты себя убьешь.
– Я знаю.
Я согласился выбросить таблетки. Пэм наблюдала, как я спускаю их в унитаз.
Почти все. Оставил штук тридцать, которые сожрал за один присест, когда вернулся в Калифорнию, – акт самоуничтожения и глупости, который привел к госпитализации и заигрыванию со смертью. Дело кончилось тем, что я оказался в медицинском центре Беверли-Хиллз, под присмотром терапевта, чье имя останется в тайне, но давай просто назовем его Доктором Айболитом. После моих многочисленных поездок к нему в лечебный центр мы стали довольно неплохими друзьями, но нет сомнения в том, что этот парень был помешан на этической стороне вопроса. Когда мы познакомились, он хотел побороть меня в армреслинге. Чувак разменял седьмой десяток, но «банки» у него были приличные, и ему потребовалось около десяти секунд, чтобы хлопнуть моим костлявым наркоманским запястьем по столу.
– Отлично! – отреагировал я. – Теперь, когда ты вывихнул мне руку, можно мне порошка?
Веришь – нет, это не была необоснованная просьба в центре реабилитации. Первым делом мне поставили капельницу с Верседом, затем ввели некоторые питательные вещества и добили Висторолом или Клонопином. И довольно скоро я пребывал в таком кайфе, как будто накачался где-то на улице. Приход после передозировки Диазепамом мало чем отличался от того состояния. Чтобы снова поставить меня на ноги, доктор Айболит выписал мне среди прочего… Диазепам. И когда я был обдолбан до состояния оцепенения, этот парень вошел ко мне в палату и заставил купить его дом.
Я серьезно.
Ни юриста, ни нотариуса. Ничего. Просто я, врач и договор. Не знаю, зачем я его подписал. Черт – я был в то время не в себе. Лучше ответь мне на вопрос, что за терапевт накачивает своих пациентов, а затем втюхивает свою недвижимость? Ответ: шарлатан. И наркоман. Доктор Айболит был и тем, и другим. Оказалось, этот старый хрыч ширялся в больнице в промежность. Хер у него все равно не стоял, поэтому кто, черт возьми, мог это заметить? Как и следовало предугадать, в конечном итоге он умер от передоза, и по своему опыту могу сказать, что этот путь избирает значительное число людей в реабилитационном бизнесе.
Как бы там ни было, находясь в центре, я стал увядать – эмоционально, духовно, физически. Физическое состояние волновало меня меньше всего. Честно говоря, мне было плевать, жив я или мертв, и некоторое время казалось, что мертв. Однажды я споткнулся и упал в ванной комнате – прямо между туалетом и ванной – и на руке открылась отвратительная рана. Я позвонил Пэм и сказал, что думал, что передознулся лекарствами, и мне нужна ее помощь. К концу дня они вместе с Роном Лаффитом забрали меня и посадили в самолет. Пунктом назначения было место, известное как «Медоуз», реабилитационный центр, расположенный в Викенбурге, штат Аризона.
Буду откровенен: я почти ничего не помню со своей первой недели, проведенной в Викенбурге, и я чуть там не умер. Организму потребовалось именно столько, чтобы избавиться от интоксикации и восстановиться. Как только я избавился от наркотиков и оказался вне риска коронарного приступа, что просто невозможно на ранних этапах реабилитации, началась действительно трудная и болезненная работа. Семь недель интенсивных консультаций в стационаре и терапия. Не только для меня. В самом начале процесса было установлено, что мы с Пэм можем извлечь пользу из парной консультации. Если ты никогда не пребывал в аду психотерапии, позволь мне тебе сказать – это тот еще пиздец.
Я нисколько не виню в этом Пэм. Она ожидала сказочный брак с рок-звездой, а вместо этого получила… меня: гулящего, наркомана, алкоголика, сумасшедшего суицидника. Ну, если брать крайности. И в первые два года нашего брака их было гораздо больше. Однако противостоять этой реальности равносильно пытке. Парные консультации привели к терапевтической комнате смеха. В дополнение к обычным встречам АА, меня отправляли на сеанс мужской групповой терапии, семинар по сексу, семинар по управлению гневом… снова и снова. Казалось, они считали, что мне не хватало только увлечься азартными играми. Потом опять же, было и так ясно, что я играл в азартные игры с жизнью и средствами к существованию, поэтому, может быть, не рвался рисковать еще больше. Конечно, некоторое из этого было полезным. Но многое оказалось полным дерьмом. Я не видел разницы между героиновой зависимостью (мой случай) и одержимостью сексом (не мой случай, не считая случайных пьяных связей). Хотя все консультанты твердили, что модели поведения связаны, и в силу своей профессии я был подвержен и пропагандировал широкий спектр отвратительных привычек, все из которых было необходимо прекратить. Моей бедной жене предложили принять участие в собраниях Анонимных Алкоголиков, но это продолжалось всего несколько минут. Все эти нечастные женщины открыто фантазировали о кастрации своих супругов, пока те спали, а после собрания мило обнимали друг друга в знак поддержки. У Пэм от такого по коже мурашки побежали.
А еще две разные версии «семейной недели[43]», которую я был вынужден терпеть. Эта была кульминация, или, наоборот, самый неприятный момент реабилитационного процесса, аналогичный теме «возмещения ущерба», когда находишься в клубе АА. Обряд посвящения, так сказать. Период после вмешательства. Ты усаживаешься с близкими и любимыми, и они избавляются от бремени сдержанного негодования, рассказывая тебе о каждом вредоносном или неловком поступке, который ты когда-либо совершал, в трезвом или пьяном состоянии. Это жестко, и я дважды через это прошел. Один раз с Пэм и своими сестрами (моей кровной семьей) и второй раз – с парнями из Megadeth (моей профессиональной семьей). Оба сеанса получились мощными, откровенными и очищающими. Поначалу мои коллеги были так разгневаны, что даже не хотели принимать участия в процессе, но как только им дали зеленый свет, они не стали сдерживаться. Их беспокоила не только моя наркозависимость, но и то, что я подверг риску их профессиональную карьеру. Я это понимал. Уволил предыдущих участников Megadeth именно по этой же самой причине. Но сомневаюсь, что они понимали глубину моей проблемы или степень страдания. Я не был даже уверен, что хочу продолжать сочинять песни или играть музыку. И понятия не имел, хочу ли я продолжать с Megadeth. Однако точно знал, что не в состоянии отправиться на гастроли, и это признание крайне сильно беспокоило остальных ребят в группе, как и наш менеджмент.
После того, как меня госпитализировали, мы отменили широко разрекламированный тур по Японии. И теперь, когда я, казалось бы, шел на поправку, ребята хотели возобновить гастроли. Самым неприступным оказался Марти Фридман, который к этому времени фактически занялся самоуправством. Он был безумно влюблен в культуру Японии, вплоть до того, что в конечном итоге стал как Ричард Чемберлейн из фильма «Сегун[44]».
Марти чуть ли не всю жизнь мечтал сыграть в театре «Будокан», и мой рецидив стоил ему этой возможности. И за это мне было искренне его жаль. Но не настолько, чтобы прямо из Викенбурга лететь в Японию. Ребята в конечном счете пусть и неохотно, но приняли мои извинения и поддержали мое решение. Дело не в том, что наш агент Энди Саммерс заново забронировал турне, включавшее также выступления в Австралии, без моего разрешения или ведома. Мы отменили тур во второй раз, еще больше разозлив японскую аудиторию и промоутеров. А затем уволили Энди.
Лишь в июне Megadeth выступили живьем. Мы приняли приглашение сыграть в одной программе с Metallica и Diamond Head на Milton Keynes Bowl в Бакингемшире, Англия. А оттуда собирались в Европу. Однако, чтобы это случилось, требовались перемены. Менеджмент ввел в действие политику воздержания. Я не против проведения чистого и трезвого турне, но у меня были сомнения относительно того, может ли такое поведение считаться законным. Я полагал, что идея невозможная, и ее не реально претворить в жизнь. В конце концов, все мы были взрослыми людьми. Однако менеджмент оказался непреклонен, и я пошел им навстречу. Ожидалось, что каждый из нас подпишет контракт о намерении воздерживаться от употребления наркотиков и алкоголя во время гастролей; кроме того, пункт конфиденциальности запрещал участникам группы и дорожникам обсуждать события, происходящие во время гастролей или в студии. В этот момент благие намерения превращаются в некий фашизм.
