– Сейчас только волосы стряхну.

В туре «Битва титанов» Доминик сталкивался лбами со всеми, но его главной мишенью был Марти. Когда Марти заснул в аэропорту, Доминик нарисовал ему на лбу свастику, весьма жесткий прикол, учитывая, что Марти – еврей. Зная любовь Марти к японской культуре, Доминик нацарапал на «Гейм-бое» Марти слово «Котоед». Я решил, что это чертовски забавно, но Марти был так разгневан, что решил дать Доминику отпор. И когда Доминик уснул в самолете, Марти вытащил его алюминиевый чемодан Zero Halliburton из воздушного отсека для хранения вещей и написал на нем сверху:

Когда мы приземлились в Австралии, Доминик схватил свой чемодан, но был слишком пьян либо с похмелья, чтобы заметить эту надпись. В тот день ему пришлось немного задержаться на таможне; когда же он наконец показался, весь в поту и трясясь, то угрожал убить Марти, который не чувствовал ни малейшей вины.

– Это тебе за свастику, мудило!

Мы с Максом Норманом за микшерным пультом в студии, которую оборудовали в Аризоне. Макс также выступил продюсером первых двух пластинок Оззи: Diary of a Madman и Blizzard of Ozz. Фотография Росса Халфина

К концу тура все сговорились против Доминика. На последнем рейсе домой, когда мы зашли в самолет, Доминик шел на борт, пошатываясь по салону, будучи в стельку пьяным, и сразу вырубился в своем кресле, которое, как назло, оказалось аккурат рядом с католическим священником. Не могу представить, что думал этот бедняга, наблюдая, как мы измывались над Домиником. По очереди брали карандаш и закрашивали кончик его носа, чтобы он выглядел как пугало из «Волшебника из страны Оз» или жертва обморожения. Затем кто-то нарисовал ему на щеках «666» (уверен, преподобный был в восторге). Когда все закончилось, к нам даже присоединились пассажиры самолета, предложив использовать губную помаду и сделать из Доминика самую уродливую проститутку в мире.

В конечном итоге он проснулся и совершил одну из своих алкогольных прогулок из передней части самолета до туалета в хвосте. Шатаясь и издавая стоны, явно из-за большой степени дискомфорта, вызванного алкоголем, Доминик рванул вперед, и, как только он это сделал, мы услышали, как повсюду раздается смех. К тому времени, как он попал в туалет, пройдя мимо пары сотен пассажиров, самолет практически трясся в конвульсиях.

А затем смех прекратился.

Внезапно послышался звук шагов, все громче и громче – Доминик бежал из сортира, а его лицо покрыто губной помадой и черными чернилами. Он остановился возле моего места и наклонился ко мне.

– Так, Мастейн, ублюдок! Кто это сделал?

Я пожал плечами, пытаясь сдержать смех.

– Не спрашивай меня. Я ничего не видел.

Вместе с успехом наступило давление, и когда 6 января 1992 года мы вошли в студию, чтобы записать альбом Countdown to Extinction, было и так ясно, что ожидания возросли. Как только продаешь миллион копий, все остальное считается провалом. Таков музыкальный бизнес. Для меня это был довольно необычный период. Пэм была беременна нашим первым ребенком, и впервые я почувствовал, что достиг определенного баланса. Наш дом находился всего в паре кварталов от Enterprise Studios в Бербанке, где мы записывались, поэтому я фактически мог ходить по утрам на работу пешком.

Продюсером Countdown to Extinction мы выбрали Макса Нормана. Прежде Макс работал над пластинками Оззи Осборна, Diary of a Madman и Blizzard of Ozz, и, в свою очередь, финальное сведение альбома Rust in Peace – его заслуга. Мы сразу же нашли общий язык, предыдущая пластинка пользовалась спросом, поэтому я решил, почему бы не позволить Максу снова сесть за микшерный пульт?

Меньше чем через месяц после того, как мы вошли в студию, 11 февраля 1992-го, у меня родился сын Джастис. Мы с Пэм сделали все, что могли, чтобы подготовиться к его появлению, но, как и большинство молодых родителей, оказались абсолютно не готовы. Не к самому рождению, а ко всему, что происходит после. Знаешь – когда тебе отдают ребенка домой. Пэм фанатично следила за питанием, делала физические упражнения и употребляла пищевые добавки, поэтому в день, когда отошли воды, она была в боевой форме. Очень долго Пэм упорно отказывалась принимать в больнице болеутоляющее и анестезию, пока, наконец, я не закричал: «Дорогая, пожалуйста, прими этот чертов Демерол! Если не хочешь, я сам его выпью».

Упорство Пэм в этом вопросе было обусловлено в значительной степени тем, что ее мать, Салли, не раз хвасталась, что родила Пэм без всякой анестезии. Видимо, хотела казаться героиней. Лишь спустя некоторое время, проведенное в больнице, наблюдая за тем, как Пэм корчится в муках, мать наконец призналась, что, возможно, на самом деле ей что-то дали.

– Например? – спросил я.

– Не знаю, Дэйв. Это было очень давно, – сделала она паузу, завела руку назад и в недоумении потерла поясницу. – Я смутно помню какой-то укол в этом месте.

– О, это просто замечательно, Салли. Они сделали вам эпидуральную анестезию.