— А, — сказал я. Я отвел взгляд, но глаза снова вернулись к койке. Я не мог ничего поделать.

— Твой папаша повернут на таких вещах, — сказал он. Потом немного помолчал. — Если я возьму одну, ты мне дашь «M&M’s»?

Мои глаза привыкли к полумраку; я мог уже разглядеть слабые попытки этого человека украсить свою камеру: несколько рисунков желтым карандашом на стене, которые казались детскими, поблекший календарь, открытый не на том месяце, стопка писем в углу его стола. В отличие от большой мужской камеры, где мы с отцом должны были раздавать конфеты, здесь не было телевизора, чтобы отвлечь его. Может быть, он совершил какое-то насилие. Может быть, убил человека, напал на женщину.

— Если вы сможете процитировать два стиха из Библии, — сказал я, — я дам вам горсть.

Беспокойные морщины на лице человека обозначились резче, глаза глубже ушли под нахмуренный лоб.

— У меня нет Библии, — сказал он.

— Вероятно, у моего отца есть, в той комнате, — сказал я. — Я быстро принесу вам, и вы сможете найти два коротких стиха. Это будет легко.

— А если я скажу тебе, что читать не умею?

Я посмотрел на стопку писем на его столе. Есть ли кто-нибудь, кто читает их ему, или он просто лжет, не заботясь о том, чтобы скрывать свою ложь?

— Может быть, я смогу прочесть их вам, — сказал я, — и вы сможете их повторить.

— А если я скажу, что у меня плохая память?

Горло сжалось. Я закрыл глаза. Левая ладонь вверх. Дышим. Опускаем левую ладонь. Человек продолжал наблюдать за мной со своей койки. Дышим. Все, что надо сделать — вручить этому человеку брошюру и уйти. Это самое меньшее, что я могу сделать. Не говори себе: «Поверни левую руку». Осознанность — это все.

— Почему бы вам просто не взять одну брошюру? — спросил я. — И мы сможем снова поговорить на следующей неделе.

— Нет, — сказал человек. Это слово между нами было тверже стали. Я больше не давил на него.

Больше я ничего не мог сделать. Когда через несколько минут вернулся мой отец, я спрятал поражение за улыбкой.

* * *

Были подробности, которые я иногда забывал, в той ночи, когда отец поставил мне ультиматум. Воспоминания рассеивались, а потом в неожиданные моменты возвращались. Когда я ждал возвращения отца в тюремном коридоре, и брошюры липли к моей потной руке, а я глядел на участок голого бетона над выходом, я вспомнил самое худшее из той ночи.

Было чуть позже полуночи. Я шел на кухню, чтобы выпить стакан воды. Я задержался перед щелкой света между косяком двери и дверью спальни отца.

— А как насчет доктора? — прошептала мама, в ее руке лежала трубка беспроводного телефона. Отец сидел рядом на краю кровати, глядя на ковер. Я понятия не имел, кто мог быть на проводе, с кем они могли говорить обо мне.

— Ты не думаешь, что это может быть из-за гормонов? — спросила мама.

— Это не из-за гормонов, — сказал отец. — Парню не нужен доктор. Все, что ему нужно — больше читать Библию.