Возможно, Ачария узнал об этом с некоторым опозданием, так как письмо из британского консульства в Берлине было послано на его берлинский адрес тогда, когда он был уже в Цюрихе. Однако к маю у Магды и Ачарии были куплены билеты на пароход «Виктория» до Мадраса. Их паспорта должны были быть завизированы в Париже ко дню отхода судна – 28 мая. Супружеская пара Нахман-Ачария должна была прибыть в Индию 8 июня.

16 июня в Министерстве по делам Индии была получена следующая телеграмма от индийского правительства: «Администрация Мадраса сообщает упомянутое лицо с женой среди пассажиров “Виктории” отсутствует. Просим сообщить телеграммой о нынешнем местонахождении, поскольку здесь никакой информации о нем нет»[444]. В тексте этой телеграммы чувствуется некоторая бюрократическая нервозность. Чиновник администрации Мадраса боится понести ответственность за то, что не уследил за проникновением в страну опасного националиста, который мог возобновить свою подрывную деятельность.

Ачария и Магда все еще были в Европе. Трудно восстановить последовательность событий. Прежде всего, похоже, что паспорт Магды на поездку в Индию не был завизирован в Париже. Позднее, в том же году, 6 июля, министр иностранных дел поручил своему ведомству проинформировать «министра по делам Индии, что вследствие отсутствия его решения относительно предоставления прав г-же Ачарии, ее паспорт не мог быть завизирован для поездки в Индию»[445]. Неделю спустя, 13 июля, в письме из Министерства иностранных дел в Лондоне генеральному консулу в Париже предписывалось завизировать паспорт госпожи Ачарии для следования в Индию. Парижское консульство ответило, что ее паспорт был завизирован 15 мая в соответствии с инструкциями, полученными из Цюриха 14 апреля, и действителен для поездки в Индию. Но если паспорт был завизирован, почему Магда и Ачария не отправились в Геную, откуда должен был уходить их пароход?

Вероятнее всего, к моменту отхода судна документы Магды были не в порядке. Супруги вернулись в Цюрих, что было подтверждено в октябре 1934 года Министерством иностранных дел Великобритании. Некоторое время спустя Ачария прибыл в Индию один. Одно из его первых писем оттуда (из Бомбея) Магде в Цюрих пришло 2 апреля 1935 года. Сохранилось несколько почтовых открыток и фотографий, посланных Ачарией в течение года до отъезда Магды из Цюриха. Две фотографии он надписал племяннице Ирине: «Ап meine liebe Irenle. Onkel Acha-rya. Bombay 13-9-35»[446].

Почему Ачария поселился в Бомбее, а не в своем родном Мадрасе, где проживала его семья? Возвращение в Мадрас, в лоно семьи было проблематично, так как в 15 лет Ачарию женили на молодой девушке: это был типичный брак сына брамина, заключенный по договоренности. Его жена, с которой он не виделся больше четверти века, все еще жила в Мадрасе. Кроме того, Бомбей привлекал своей космополитической атмосферой. Еще до приезда жены Ачария начал готовить почву для ее прибытия. 1 декабря 1935 года в газете «Bombay Cronicle» появилась его заметка о Магде и две иллюстрации. Он выбрал две ее картины – «Русская крестьянка» и «Азиат», очевидно, чтобы обозначить диапазон ее творчества.

Магда оставалась в Цюрихе по крайней мере до апреля 1936-го: 4 апреля 1936 года – дата, проставленная ею на женском портрете, который она оставила у сестры (рис. 39 цв. вкл.). В том же месяце Ачария отправил письмо, адресованное Магде, в Цюрих. Вскоре после получения этого письма она покинула Швейцарию. Магда оставила свои картины у Адели, которая старалась продавать их и отправлять деньги в Бомбей, чтобы хоть как-то поддержать Магду на первых порах.

Рис. 39. Магда Нахман. Портрет пожилой дамы. Швейцария, 1936 (любезно предоставлено Sophie Seifalian)

Владимир и Вера Набоковы также бежали из Германии. Их письмо к Магде от 16 декабря 1937 года было написано уже с юга Франции. 1937 год был трудным периодом для их брака, но в их письме к Магде нет и намека на то, что происходило в их отношениях.

Вера объясняла долгое молчание, говоря, что они оба уже давно хотели написать, но «В. В. был так ужасно занят, и поэтому мы откладывали письмо до свободной минуты, которая никак не хочет наступить». Она рассказала Магде о трудном отъезде из Берлина, описывая шаг за шагом их продвижение к Парижу: деловая поездка Владимира в Париж в январе; она и Анна Фейгина готовятся покинуть Берлин, сражаются за визы, отправляются сначала в Прагу к матери Владимира и воссоединяются там с ним, а оттуда едут в Ментон на юг Франции. Она писала про сына Дмитрия и послала его фотографию. Она писала, что Владимир работает усерднее, чем когда-либо, подробно перечислила, что он написал за последние пять месяцев, включая количество страниц. Все это было правдой, но не было и намека на смятение и страдание, вызванные любовной историей ее мужа. Много лет спустя, когда биограф Набокова Брайан Бойд показал Вере копию ее письма Магде, она разорвала его на части, заявив, что не хочет говорить об этом времени[447].

Первая часть письма была написана Верой. Затем Владимир подтвердил, что согласен со всем, что написала жена, и добавил, что «трижды проклятая Германия далеко». Он описал свои мучения с зубами («они удалили два зуба и так далее. Я остаюсь дома с кривым ртом»). Он рассказал Магде, что в Париже встретился с Добужинским и они говорили о ней. Он также сказал, что они будут «ужасно счастливы» получить весточку от нее, и в завершение добавил, что они слышали об ее успехах (предположительно от Анны Фейгиной или других общих друзей, с которыми Магда общалась). В заключение он «целует ее маленькую руку» и передает привет ее мужу[448]. Очевидно, Набоковы продолжали получать сведения о Магде, если не напрямую, то по крайней мере через друзей. Об этом говорит и свидетельство Эндрю Филда: он видел индийские работы Магды у Набоковых.

У племянниц Магды сохранилось несколько писем Адели к Магде, написанных в 1940 и 1941 году (Адель умерла в Цюрихе в 1942-м). Скорее всего, Ачария переслал их обратно на память детям Адели после смерти Магды. В них – ощущение обреченности от безумия разрушений, которые бушуют в дорогих для нее местах. 2 февраля 1940 года, во время Зимней войны, она писала о судьбе Финляндии – как может она устоять перед нападением со стороны Советского Союза:

Судьба Финляндии меня тоже огорчает. Мы там провели столько счастливых летних месяцев. Так сказать, все детство там прошло. Никто им не помогает, а одни они должны проиграть войну. У меня такое чувство, что весь мир собирается рухнуть. Что останется? Ну пока что, сестричка, надеюсь продам картину или две.

22 июля 1941 года она пишет: «Что в России творится? В какие времена мы попали!»

Глава 12

Бомбей

Магда оставила трудную, полную неуверенности в завтрашнем дне жизнь в России для нелегкой и сложной жизни в Европе. И теперь начиналась неизвестная, бедная жизнь в Бомбее. Многое здесь было узнаваемо и перекликалось с ее российским опытом, в особенности политическая риторика накануне больших перемен и почти полное отсутствие надежды заработать на жизнь своим избранным делом, а в военное время – нехватка материалов для работы. По словам Хильды Хольгер, «Магда всю свою жизнь была бедна и никогда не зарабатывала даже на прожитье».

Как пишет историк Гьян Пракаш о Бомбее того времени:

Динамичный и современный Бомбей притягивал к себе интеллектуалов и деятелей искусства, но в то же время они видели в нем глубокие противоречия. Их привлекало обещание прогресса и свободы, но отталкивали унижения бедности и несправедливость. <…> К 1930-м годам Бомбей был городом писателей, художников и радикальных политических активистов. Он и так был крупным торгово-промышленным центром, а в начале тридцатых годов стал мегаполисом благодаря проекту мелиорации района Бэкбей и благоустройству жилищно-транспортной сферы.

Представители верхних слоев общества слышали свинг и джаз в клубах и ресторанах и смотрели голливудские фильмы в новых кинотеатрах в стиле ар-деко. Мир трущоб лежал далеко от доступного элитам космополитического блеска, но и там дул ветер перемен. Активисты Конгресса поднимали рабочие кварталы на общенациональные выступления, а коммунисты организовывали рабочих для выступлений в боевом духе. Политически вдохновленные антиколониализмом и марксизмом, многие интеллектуалы из среднего класса находили в современной городской среде Бомбея особое вдохновение. Писатели и художники из Северной Индии стекались в город в поисках работы в газетах, литературных журналах и растущей киноиндустрии[449].