Для Хоми Бхабхи искусство было не просто формой отдыха или приятного времяпрепровождения; оно было одним из самых серьезных занятий в жизни; он придавал ему такое же значение, как и занятиям математикой и физикой. Для него искусство было, по его собственным словам, «тем, ради чего стоило жить».
Джамшед отмечал, что для его брата те, кто обладал интуицией, проницательностью и способностью распознавать семена величия в других задолго до того, как мир найдет этому подтверждение, а также помогал расцвету латентного таланта, сами по себе обладали творческим талантом[468].
Хоми Бхабха действовал соответственно своим убеждениям. Его коллекция работ членов Бомбейской группы прогрессивных художников и других индийских живописцев двадцатого века украшает стены просторного вестибюля института Тата. На стене мезонина – большая фреска М. Ф. Хусейна.
Архивы Института Тата содержат переписку между Хоми Бхабхой, Магдой и Ачарией, в которой подробно описана история отказа принять работы Магды в число экспонатов лондонской выставки. В 1947 году Магда подала заявку на участие в «Выставке произведений искусства, главным образом из Индии и Пакистана, 2400 до н. э. – 1947 н. э.», которая должна была состояться в Королевской академии художеств в Берлингтон-хаусе в Лондоне зимой 1947–1948 годов. Отборочная комиссия отклонила ее заявление по причине ее европейского образования и этнической принадлежности. Иными словами, несмотря на то что Магда жила и работала в Индии и была гражданкой этой страны, она, по мнению отборочной комиссии, не была достаточно «индийской» художницей.
То, что отказ взбесил Магду (о чем свидетельствует мистер Падамзее, цитируя Магду – «Они отвергли меня!») – неудивительно. Сколько раз ей в буквальном смысле приходилось терять почву под ногами? Как часто она была вынуждена бежать? Сколько раз она испытывала чувство неприкаянности? И теперь, после всего этого, окончательно обосновавшись в далекой Индии, с мужем-индийцем, как индийский художник, она вынуждена была признать, что и здесь остается чужаком, изгоем.
Ачария обратился к известному коллекционеру Кеку Ганди, прося его встать на защиту Магды. Ганди предложил Ачарии написать Хоми Бхабхе, который был членом Бомбейской отборочной комиссии.
Письмо Ачарии подвигло Хоми Бхабхи на написание ряда писем. Он написал в защиту Магды видному деятелю культуры, поэтессе и политической деятельнице Сароджини Найду (сестре Чатто), которая стояла во главе Всеиндийской отборочной комиссии, и министру образования Маулану Азаду. Хоми Бха-бха рассматривал пример Магды Нахман-Ачарии как важный прецедент и пробный камень для выработки принципов, которые должны были лечь в основу нового индийского законодательства для будущих подходов к таким «случаям». На карту было поставлено само определение понятия «индийский художник» и, следовательно, само представление о том, кого считать полноправным гражданином страны. Насколько далеко от Европы нужно находиться, чтобы представлять Индию? В конце концов, писал Бхабха, «полдюжины картин, выбранных комитетом, написаны в чисто европейском стиле, а практически все остальные демонстрируют бессомненное влияние европейского искусства».
Будучи представителем крошечного этнического меньшинства парсов, Хоми Бхабха хорошо понимал затруднительное положение Магды и своей страны. Сам Бхабха оказался в этот момент в своем родном Бомбее совершенно случайно. Во время летних каникул 1939 года он вернулся домой из Кавендишской лаборатории в Кембриджском университете, где проводил исследования в области ядерной физики. Начало войны в Европе в сентябре удержало его в Индии, где он в конце концов решил остаться. И вместо того, чтобы стать британским ученым индийского происхождения, Бхабха стал отцом индийской ядерной программы.
Индии необходимо было решить, к какой категории отнести художников, принадлежащих двум цивилизациям. Эта общественная и частная дилемма ярко отразилась на жизни и творчестве выдающейся индийской художницы Амриты Шер-Гил, отец которой был сикхом из Пенджаба, а мать – венгерской еврейкой. Шер-Гил родилась в Будапеште, училась в Париже, стала зрелым художником в Индии. В своей картине «Две девушки» Шер-Гил изобразила свою «двойную» идентичность: темнокожая девушка с карими глазами сидит рядом со стоящей светлокожей девушкой с голубыми глазами, которая обнимает смуглую девушку за плечи, но их тела разделены белой тканью. Отражает ли этот двойной портрет самоощущение художницы (кто я? где я?) или ее восприятие окружающими?
Положение Магды Нахман-Ачарии похоже на положение Шер-Гил. Магда никуда не вписывается. В своих заметках Хильда Хольгер писала:
Европейское общество в Бомбее не оказывало особой поддержки <Магде> потому, что она была замужем за индийцем, а для индийцев ее искусство было слишком западным; но, по моему мнению, она была художником, чрезвычайно глубоко понимавшим страдания индийского народа[469].
В своем хвалебном очерке 1947–1948 годов «Магда Нахман: русский интерпретатор Индии» Герман Гетц, куратор Музея и картинной галереи «Барода» и член отборочной комиссии лондонской выставки, встал на сторону Магды, сравнив ее с иностранцами в других странах, которые в конечном итоге стали гордостью этих стран. Он писал:
Магда Нахман – один из лучших бомбейских художников – высоко почитается небольшим кругом знатоков искусства, критиков и образованных ценителей, но плохо воспринимается средним посетителем художественных галерей. Она удостоена многих наград. Для портретов ей позировали, в частности, и выдающиеся люди. Ее картины можно увидеть в нескольких индийских посольствах. Но ее имя лишь изредка звучит в суете официальной художественной жизни и в печати. <…> Те, кто пытается плыть на гребне растущего национализма, часто обращаются с ней как с аутсайдером. Она, поддерживающая больного инвалида – ветерана национально-освободительного движения, оттесняется в сторону во имя индийского национализма <…> Она не преклоняется ни перед какими официальными модами, которые в последующих поколениях вызовут только отвращение к показному блеску. Она просто пытается быть верной себе, своим темам, своему искусству. И вследствие этого ее творчество демонстрирует такое глубокое понимание индийской души. Нахман – художник между двумя цивилизациями, человек извне в поисках индийской души. Она тихая, скромная, чуткая.
Искусство Магды Нахман – зрелое, далекое от шума и суеты рынка; искусство молчаливой души, русское по своим традициям, интернациональное по своим качествам, индийское в своей глубокой и нежной чуткости[470].
Сама Магда писала Хоми Бхабха:
Я думаю, что, будучи 25 лет замужем за индийцем и пройдя с ним через все невзгоды, лишения и опасности изгнания и будучи гражданкой Индии, я имею право принять участие в выставке индийских художников. Более того, Индия не состоит из одного этноса. В конце концов, предубеждение против меня – это, в основном, предубеждение против цвета моей кожи, и трудно понять, как люди, которые пострадали от расизма, могут применять те же критерии к другим. Только чувство неполноценности и полное отсутствие воображения могут приводить к такому результату. Это сила психологической инертности, против которой невозможно бороться отдельному человеку. Только пробуждение гордости верного толка может улучшить положение.
Тем сильнее я благодарна Вам и госпоже Тиродже Вадим за готовность смело выступить против предрассудков подавляющего большинства и сражаться из идеализма даже в заведомо безнадежной битве[471].
Не многие в Индии знают, что часто цитируемые слова Хоми Бхабхи, которые украшают стены художественных галерей и используются в качестве эпиграфов в произведениях о современном индийском искусстве, взяты из его письма министру образования Маулане Азаду в защиту Магды Нахман-Ачарии:
Мы надеемся, что благодаря своей вновь обретенной свободе Индия станет ведущей страной Азии и одним из лидеров в области культуры. Добиться этого в художественной сфере она сможет не простым повторением древних форм, а созданием новых форм искусства, возможно, через синтез древнеиндийских и европейских художественных традиций[472].
Отвергнута была не только Магда. Отдел современного искусства на выставке мог бы быть гораздо шире. Каталог выставки «Искусство Индии и Пакистана», под редакцией сэра Ли Эштона, состоит из трех разделов – скульптура; бронза и текстиль; живопись – каждому из которых посвящена вступительная статья. Введение в раздел живописи написано Бэзилом Грэем, который начинает свой удивительно подробный и научно обоснованный очерк так: «На последующих страницах я пытаюсь суммировать нынешнее состояние знаний об индийской живописи разных веков, представленной на выставке, то есть с одиннадцатого столетия <до современности>»[473].