Утро выдалось нелегким, настоящее испытание моих сил и выносливости. Я ощущаю напряжение в каждой мышце тела. Судя по реакции врача, Эрика и прочих, я превзошел все их ожидания. Реабилитация в центре Джона Хопкинса проходит успешно, и мне предстоит продолжить ее в следующем месяце уже с другими специа-листами дома, в Нью-Йорке.

— Давайте поучимся тому, как безопасно выдвигать ящик, — предлагает мой трудотерапевт.

У нас сегодня первое занятие, и я здесь, чтобы поработать над другой стороной моей реабилитации. Стоя внутри рамы ходунков, я, не сдержавшись, интересуюсь:

— Для этого действительно нужна отдельная тренировка?

Закончив реабилитацию в госпитале Джона Хопкинса, я теперь должен учиться куче банальных повседневных вещей, в частности из сферы домашнего хозяйства: как загружать посудомоечную машину, как вынимать постиранное белье или правильно выставлять температуру на духовке. Трейси это кажется смехотворным.

— Он все равно никогда этим не занимается, — хохочет она. — Проще сфотографировать Снежного человека, чем Майка, загружающего посудомойку.

На первые несколько занятий Трейси ходит вместе со мной, и Сэм присоединяется тоже. Скайлер вернулась в Нью-Йорк на работу, и мой сын прилетел в Мэриленд ей на смену. Сначала планировалось, что он проведает меня в конце недели, но Сэм передвинул дату прилета, когда Трейси и Скай рассказали ему про мои приключения после операции. К моменту, когда он приехал, я вернулся в здравый рассудок и теперь собираюсь привести в порядок и тело.

Я не мог себе представить масштабов умственного утомления и раздражения от занятий трудотерапией. Правда в том, что обращение с обычными предметами — исполнение ритуалов одевания и раздевания, натягивание носков, доставание банок с полки с помощью специальной «хваталки», — затрудняется скорее симптомами болезни Паркинсона, чем последствиями операции.

Хотя Сэм присутствовал на утренней тренировке, где я впервые пытался ходить — а он тем временем смешил меня, мешая тем самым прорываться раздражению, — на трудотерапии вечером он становится активным участникомзанятий. После носков и ящиков мы переходим к упражнениям на координацию и рефлексы. Мы используем «Крота в норе», разные карточки и настольные игры. Сандра, мой трудотерапевт, спрашивает, играл ли я в боулинг на приставке. Я отвечаю, что уже не помню. Сэм меня поправляет:

— Да, мы подарили ее пару лет назад бабушке на Рождество. И пару раз играли вместе.

— И как, у меня получалось?

— Нет, — отвечает Сэм. — Играл ты отвратно.

И вот мы сражаемся с Сэмом. Уговор таков: побеждает тот, кто выиграет две партии из трех. Но третьей и не понадобилось: он наголову меня разгромил.

— Вообще-то, с учетом ситуации, это совершенно нечестно, потому что борьба неравная, — жалуюсь я, возвращая свой виртуальный шар для боулинга на виртуальную стойку.

Сэм кивает:

— Ты совершенно прав, Папс. Я выше тебя.

Таким образом мой сын легко обходит суровую правду: играл я как слепая утка. Мало того, я никак не могу взять в толк, каким образом это готовит меня к жизни с Паркинсоном и больной спиной.

Я ожидал, что терапия будет суровой, утомительной и болезненной, и так оно и оказалось. Но у меня есть поддержка. Я люблю мою семью: люблю их обеспокоенность, их заботу, их присутствие. Я благодарен и впечатлен работой докторов, медсестер и другого персонала. Я чувствую, что все они очень хотят, чтобы я скорей поправился. Но только сейчас до меня начинает доходить, что это еще и внутренняя работа. Терапия поможет, только если Я буду верить. Я всегда был уверенным в себе, оптимистичным и целеустремленным, но сейчас сомнения начинают подтачивать меня изнутри. Кто я такой, чтобы думать, что это мне по плечу, когда столько людей не справились — кто-то с болезнью Паркинсона, кто-то с послед-ствиями операции. Возможно, я один-единственный, кому пришлось столкнуться сразу и с тем и с другим. С драконом о двух головах.