Нина подходит ближе, убирая телефон в карман.
— Скай, не хочешь прогуляться до торговых автоматов?
Трейси смотрит, как они уходят.
— Думаю, Скай это все не по силам, — с беспокойст-вом замечает она.
— Да, но она все равно не уйдет, — отвечаю я. — Она же оставила здесь гориллу.
Трейси смеется.
— Признаю, очень приятно, что сегодня ты больше похож на себя. Хоть ты и придурок.
— Ну, я перед ней извинюсь. Это было немного чересчур.
Снова наступает тишина. Мы с Трейси вместе смотрим в окно, на двор, за которым расположено старое здание госпиталя. На кирпичном фасаде XIX века рядами протянулись крошечные окошки. Из каждого из них — я уверен — на меня таращится младенец; их крошечные руки с растопыренными пальчиками прижимаются к стеклу.
— Трей, погляди на этих малышей, — указываю я на них жене, — видишь, в окнах?
Трейси слишком хорошо меня знает, чтобы принять это за шутку. Ответ ее молчаливый: она просто опускает жалюзи. Мне предстоит пройти еще долгий путь.
Глава 11
Метафизическая терапия
Старый киношный приемчик, который меня всегда раздражал, это когда пациент, убежденный, что с ним все в порядке, пытается сбежать из больницы. Сестра на минутку выходит из палаты, и он спрыгивает с постели, выдергивает трубки из носа и лезет в шкаф за плащом, который набрасывает поверх больничной пижамы. Он напяливает ботинки, цепляет на голову шляпу и устремляется к выходу.
На две недели, которые мне предстоит провести в медицинском центре Джона Хопкинса после операции, я становлюсь этим парнем. Я —
Двое сотрудников пересаживают меня в инвалидное кресло, чтобы увезти из палаты интенсивной терапии. Мне странно находиться вне постели — за последние дни она побывала для меня и спасательным плотом, и ковром-самолетом, и клеткой для хомяков. Я прощаюсь с персоналом и приношу свои извинения — все очень милы, и у каждого находится для меня пара приятных слов. Уезжая, я на всякий случай оглядываюсь, чтобы проверить, не катится ли кровать следом за мной.
Путешествие до отделения реабилитации длится, кажется, целую вечность. Мы проезжаем по коридорам длиной с футбольное поле, потом через пожарные двери, по вестибюлям, вверх и вниз на лифтах, но я стараюсь сохранять спокойствие и не слишком тревожиться насчет того, что не чувствую своих ног. Я все равно не знаю, что стал бы с ними делать. А вдруг я так и останусь в этом кресле навсегда?
Мы притормаживаем и делаем резкий поворот налево — в просторную комнату с гораздо более симпатичной больничной кроватью по центру и громадным креслом-реклайнером у окна. Такое впечатление, будто я заселяюсь в весьма приличный трехзвездочный отель при аэропорте. Быстрый тур по номеру: меня подкатывают к дверям ванной, за которыми виден душ с доступом для инвалидов, низкий металлический унитаз и раковина. Мне необходимо выбраться отсюда как можно скорее.
Дело не в том, что мне не нравится больница или персонал, и не в том, что я жалуюсь на что-то конкретно, по крайней мере теперь, когда я снова
Трейси приносит нам ужин из местного индийского ресторана, и мы наслаждаемся им вместе, усевшись в мега-кресле. Я прощаюсь на ночь с женой и с Ниной, неизменно находящейся поблизости. Приглушаю свет и немного смотрю хоккей, дожидаясь, пока мне принесут вечерние лекарства. По привычке отворачиваю одеяло до щиколоток, чтобы видеть свои ноги. Я не чувствую их, и по ночам они могут проделывать разные странные вещи.