— Но радоваться было рано. Любой нейрохирург тебе скажет, что операция может пройти хорошо, но вот когда пациент просыпается…

— Не в лучшей форме?

Он обдумывает мои слова, а потом перефразирует:

— С неврологической недостаточностью.

— А когда вы поняли, что со мной все в порядке? Со мной же все в порядке, верно?

Он кивает и присаживается на край кровати, пока я развалился на своем ложементе из «Звездных войн».

— Я видел тебя сразу после наркоза, прежде чем переговорить с Трейси. Я попросил тебя пошевелить пальцами ног и поднять стопы. Сила твоих ног меня удивила, особенно с учетом того, через что тебе пришлось пройти. Ты сразу оторвал обе ноги от кровати.

Он произносит это с такой радостной улыбкой, что у меня немедленно возникает желание повторить свой трюк снова. В целом, это легко.

— Так что все прошло прекрасно. После операции твой спинной мозг мог пострадать, но сила в ногах была потрясающая.

— Что ж, — говорю я, — начнем с потрясающего и будем двигаться дальше.

Доктор встает, собираясь уходить.

— Но помни, хоть это и прекрасно, что твои ноги двигаются, это не означает, что тебе надо сразу на них вставать. Если честно, тебе придется заново учиться ходить, но сейчас я уверен, что сил у тебя на это хватит. Поэтому с завтрашнего дня начинаем терапию. Десятидневный курс. Я зайду к тебе завтра утром.

Я понимаю, как много это для него значит — как много Я значу для него как пациент, — и воздаю ему должное. Я также понимаю, что с моей стороны просто недопустимо сделать какую-то глупость и уничтожить его работу.

Последнее, что он говорит, прежде чем уйти:

— Только не упади. Пожалуйста. Не упади.

На случай, если разговор с доктором Теодором у моей кровати не достиг своей цели, больничный персонал начинает принимать в моем отношении еще более суровые меры. Минимизировать риск. Позволить мне идти на риск для них — слишком большой риск. Их главным прио-ритетом становится наблюдение за мной: они защищают меня от меня самого. Проснувшись ночью, я понимаю, что к моей постели подключен тревожный сигнал. До того мне выдали браслет ярко-оранжевого цвета с надписью «Риск падения». Эти два слова должны звучать как предупреждение и инструкция, но я при виде них чувствую стыд и унижение. Что дальше — колокольчик на шее?

Есть одна вещь, которой они не понимают, а я им не говорю, — дело не в том, что я такой неугомонный и рвусь бродить по ночам. Дело в Паркинсоне. Иногда мне просто необходимо подвигать ногами — это все равно, что синдром беспокойных ног при приеме стероидов. А может, персонал больницы это и понимает, но ничего не может поделать. Мне нельзя вставать и пытаться ходить без наблюдения, потому что я могу упасть.

Я размышляю о том, как и почему оказался в таком положении. У меня был выбор: либо сделать операцию, либо отказаться и надеяться на лучшее. Оба варианта подразумевали определенные последствия. Все свелось к моей способности идти на риск: я лучше рискну и предприму что-то, чтобы рассчитывать на нужный результат. Кто-то предпочитает пассивность, кто-то — действия. Я решил попытать удачу.