Книги

Литературный тур де Франс. Мир книг накануне Французской революции

22
18
20
22
24
26
28
30

Годом позже, 5 января 1783 года, Лепаньез написал, что он только что вернулся с похорон Шарме. При всей дипломатичности тона вполне очевидно, что он надеялся занять место Шарме как привилегированного партнера STN в Безансоне. Однако, как уже было сказано выше, дело Шарме взяла в руки его вдова, и STN оказало ей поддержку, отложив платежи по нескольким просроченным векселям. Впрочем, с Лепаньезом издательство также сохранило вполне приятные для обеих сторон отношения, и тот не остался в долгу, предложив и далее проводить их грузы через палату синдиков. Он может гарантировать, что товар пройдет мимо глаз инспектора, написал Лепаньез, после чего книги можно будет передать Адольфу Вени, безансонскому агенту по доставке, который работал на STN и имел базу на постоялом дворе под названием «У трех королей». Вени утверждал, что в его распоряжении находятся семьдесят лошадей и что он может доставлять книги в Версаль (тамошний дворец и прилегающие к нему здания служили огромным складом запрещенной литературы, направлявшейся далее в Париж), не проезжая при этом через две опасных полицейских заставы – в Дижоне и в Труа257. В 1783 году в письмах Лепаньеза встречается множество деталей, связанных с доставкой. Как только договоренности были достигнуты, STN начало отправлять существенную часть своих товаров именно через Безансон, надеясь использовать связку Лепаньез–Вени для того, чтобы получить доступ на рынки Северной Франции. Фаварже наведался в Безансон в феврале и договорился о том, что за свои услуги Лепаньез будет получать по 7 ливров и 10 су с тюка. К 16 марта Лепаньез сумел провести через палату пять тюков, однако Вени не сумел найти для них возчиков. Он много говорил о своих лошадях, но ладить с возчиками явно не умел. Случалось, что он отказывался покрывать их расходы на дорогу, если верить письмам Лепаньеза, просто потому, что его собственное финансовое положение было довольно шатким. «Доверять этому человеку не стоит». Следуя совету Лепаньеза, STN сменило партнера, договорившись с одним из конкурентов Вени, агентом по доставке по фамилии Пеше, который пообещал полностью компенсировать возчикам все расходы от самого Нёвшателя и доставлять грузы по указанным адресам в Северной Франции за фиксированную плату258. После того как издательство договорилось с Пеше, маршрут стал функционировать вполне надежно и работал до июня 1783 года, когда случилась беда.

Едва узнав «печальные известия» о новых порядках, согласно которым все ввезенные в страну книги надлежало направлять на досмотр в парижскую палату синдиков, Лепаньез со всей возможной поспешностью прислал в Нёвшатель письмо. В знак особого расположения к нему, объяснил он, директор Генерального откупа во Франш-Конте пообещал небольшую отсрочку перед тем, как эти указы вступят в силу. Это даст STN какое-то время на то, чтобы переправить несколько тюков через Понтарлье в Безансон, где он проведет товар через палату синдиков. Как и в случае с указами 1777 года, Лепаньез использовал инсайдерскую информацию для того, чтобы получить кратковременное преимущество и заработать очки в глазах STN. Этот делец не упускал ни единой подворачивавшейся ему возможности, и, как правило, ему в этом сопутствовала удача.

Но не на сей раз. Семь тюков пришли в Безансон в середине июня, но со следующей партией возникли серьезные трудности. От Нёвшателя ее сопровождал приказчик из STN по фамилии Фенуйе, и Лепаньез поспешил ему навстречу, в Понтарлье, чтобы убедиться, что с грузом все в порядке. Его ждала катастрофа. Торопясь как можно скорее доставить товар в надежное место, Фенуйе нанял в Понтарлье возчика, чтобы ночью довезти книги до Безансона, даже не пройдя обычных формальностей на таможне. Согласно стандартной процедуре предполагалось, что Фенуйе наутро представит тюки таможенному чиновнику, который их опечатает и выпишет таможенную квитанцию (acquit à caution), которую затем, с помощью Лепаньеза, можно будет учесть после досмотра в безансонской палате. К несчастью для Лепаньеза, груз можно было идентифицировать еще и по документу об учете, который швейцарский возчик подал таможеннику перед тем, как вернуться в Нёвшатель, а в этом документе значилось, что груз предназначался Лепаньезу. Таможенные чиновники, выяснив, что груз под покровом ночи незаконно пересек границу, отправили целый кавалерийский эскадрон, чтобы его задержать. И Лепаньез, к своему ужасу, понял, что сам вот-вот окажется в роли пособника контрабандистов. Ему повезло, что в тюках не оказалось запрещенных книг, однако самого факта участия в мошеннической операции было вполне достаточно, чтобы полностью скомпрометировать его в глазах властей.

В панике он отправил в Нёвшатель из Понтарлье три письма подряд, одно за другим. Первым делом он заявил, что слухи о ночной авантюре распространились повсеместно и на него уже показывают на улице пальцем. Глава таможенной службы в Понтарлье разослал в шесть представительств Генерального откупа циркуляр, в котором Лепаньез означен не только в качестве получателя нелегального груза, но и как соучастник в вопиюще дерзком мошенническом сговоре. Идиот, которого STN зачем-то приняло на работу, уничтожил его репутацию. Более того, добавил Лепаньез в следующем письме, теперь он опасается возвращаться в Безансон и на несколько недель будет вынужден искать себе укрытие, поскольку боится, что там выпишут ордер на его арест. И ему остается только уповать на то, что правительство не запретит ему впредь заниматься книжной торговлей.

В ответном письме STN высказалось в том духе, что ситуация не может быть настолько отчаянной, как он ее описал: наверняка он попросту поддался панике. Он тут же отреагировал, написав, что они так ничего и не поняли: этот кризис может положить конец его существованию в качестве коммерсанта, а от переписки с издательством у него складывается странное впечатление: «я говорю о папе римском, а в ваших ответах речь идет о гареме великого визиря». К счастью, вдове Шарме и одному из приказчиков самого Лепаньеза удалось заменить пару пиратских изданий, заложенных в тюки, книгами вполне легальными. Лепаньез вернулся к своим торговым делам, но в следующих своих письмах со всей очевидностью дал понять, что более никогда не станет помогать STN с проведением грузов через палату. «Я не могу принимать на себя таких обязательств, не могу себя подобным образом компрометировать. Едва избежав краха, я более ни под каким видом не соглашусь еще раз подвергнуть себя опасности. В силу тех же причин я не стану присылать вам заказов до тех пор, как этот жестокий указ [от 12 июня 1783 года] не утратит силу». Указ силы так и не утратил, и больше Лепаньез книг у STN не покупал.

Общая структура сбыта у Лепаньеза, если восстановить ее по материалам его заказов, вполне соответствует основным темам, которые он затрагивал в переписке с STN. Список его «бестселлеров» возглавляет «Мемуар для короля об устроении провинциальной администрации» Неккера, напоминая о тех временах, когда интерес к Неккеру был на пике и Лепаньез пытался закупить все имеющее отношение к министру. Еще два заказа были на «Полное собрание всех сочинений, написанных за и против месье Неккера». Точно такой же попыткой ковать железо, пока горячо, были девяносто девять подписок на «Энциклопедию» in quarto (в списке «бестселлеров» это издание не значится, поскольку эти девяносто девять подписок, первая партия из общего числа в 390 собранных Лепаньезом, была итоге передана консорциуму и, следовательно, не отражает торговлю между Лепаньезом и STN). За исключением этих особых случаев, его заказы напоминают заказы большинства других провинциальных книготорговцев. Судя по всему, запрещенными книгами он торговал не слишком активно, хотя охотно помогал STN в контрабандных операциях, проводя их через палату. Он часто заказывал словари, путевую прозу и трактаты по таким темам, как масонство и черная магия. Имена философов Просвещения – Руссо, Вольтер и Кондильяк – также фигурируют в его заказах, хотя в сколько-нибудь больших количествах он их и не закупал. Куда больше ему нравились современная художественная литература и беллетристика, вроде пьес Мерсье и мадам де Жанлис, поэзии Делиля и «Опасных связей» Шодерло де Лакло.

Заказы Лепаньеза позволяют бросить разве что самый беглый взгляд на относительно краткий период его коммерческой деятельности. Но информация из его досье дополняет более подробную информацию из досье Шарме. Вместе взятые, заказы двоих книготорговцев, а также их комментарии к предметам, имевшим отношение к торговле, дают хорошее представление о спросе на литературу в провинциальной столице – в последние десятилетия при Старом режиме. Переписка охватывает период до октября 1788 года. Впрочем, к этому моменту круговорот связей между Безансоном и Нёвшателем уже не отличался прежней эффективностью, революция начала набирать ход, и начался новый период в истории книжного дела.

Глава 13

Нёвшатель. Обзор книжного спроса

Формальной финишной черты у тур де Франс, совершенного Жаном-Франсуа Фаварже, не было. Его возвращение в Нёвшатель в конце ноября или в начале декабря 1778 года, вероятнее всего, особым драматизмом не отличалось – ни церемоний, ни празднеств, за исключением разве что воссоединения сперва с коллегами по STN, а чуть позже с семьей, за несколькими бутылками вина. Но поскольку мы день за днем следовали за ним пять месяцев подряд и вместе с ним преодолели более 1200 миль пути, расстаться с ним в этой точке достаточно сложно. Хотя именно здесь документы уже нам не в помощь, за исключением нескольких спорадических замечаний, разбросанных по разным источникам.

Вероятнее всего, Фаварже представил полный отчет о своей поездке совету директоров STN. Его трехлетний контракт заканчивался годом позже, 1 декабря 1779-го, после чего, надо полагать, он получил премию в размере шести луидоров (144 ливра) в благодарность за хорошую службу. Как и было сказано в первой главе, он совершил еще две краткие деловые поездки в 1782 и 1783 годах, а начиная с 1784‐го его письма перестают встречаться в бумагах STN. Работа в нотариальных архивах кантона Нёвшатель позволила получить кое-какую дополнительную информацию. В 1779 году, 6 декабря, Фаварже женился на Мари-Элизабет Аффольтер из деревни Аарберг, расположенной в кантоне Берн, приблизительно в двадцати милях от Нёвшателя. Его брат Самюэль женился в тот же день. После этой двойной свадьбы братья, судя по всему, поддерживали между собой тесную связь, поскольку 13 декабря 1782‐го они вдвоем купили небольшой виноградник, а годом позже вдвоем же приняли участие в покрытии долгов третьего брата, Луи, мастера-часовщика. В нотариальных документах в 1782 году Самюэль значится как «мастер-пекарь», хотя позже именуется уже «торговцем-бакалейщиком» (négociant en épiceries). Вдвоем с Жаном-Франсуа они 13 декабря 1776 года открыли собственное дело по поставке бакалейных товаров, хотя Жан-Франсуа в это время работал в STN. Для этого они несколько раз занимали деньги, в общей сложности 840 ливров, в 1776 и 1777 годах. Следовательно, имеет смысл полагать, что, вложившись в это предприятие, Жан-Франсуа продолжил работать на STN, откуда уволился приблизительно в 1783 году, после чего полностью переключился на общую с братом предпринимательскую деятельность. В 1784 году, 28 сентября, STN написало своему бывшему агенту по доставке в Лионе, фирме «Братья Клоде»: «Месье Фаварже более не состоит в нашем доме. Он теперь занимается бакалейной торговлей [épicerie] под именем [S?] & J. F. Favarger». В начале своей самостоятельной коммерческой карьеры Жан-Франсуа появляется в документах без указания конкретного рода занятий, как marchand et bourgeois, то есть торговец с гражданскими правами члена bourgeoisie, городской общины Нёвшатель. В 1795‐м он приобрел довольно большой виноградник за 72 луидора (1728 французских ливров) и в документах именоваться стал куда солиднее: негоциант, а также буржуа этого города (négociant, aussi bourgeois de cette ville). В 1796 году, 30 сентября, он в последний раз упоминается в городском архиве как владелец дома на вполне респектабельной улице де л’Опиталь, стоимостью в 6000 ливров. У него был сын, родившийся 26 сентября 1780 года, которого также звали Жан-Франсуа. О смерти его в архивах сведений нет. Из тех обрывочных сведений, которые там можно отыскать, складывается впечатление, что Фаварже воспользовался коммерческими навыками, приобретенными во время работы на STN, чтобы сделать успешную деловую карьеру где-то в средних слоях нёвшательского среднего класса259.

Поездка Фаварже, поскольку мы уже добрались до ее окончания, дает нам возможность вернуться к вопросу, поднятому в тот момент, когда мы впервые познакомились с ним в самом начале его тур де Франс: каким же все-таки был спрос на литературу во Франции накануне Революции? Как я уже говорил, ключ к ответу лежит в подробном изучении деловых практик тех книготорговцев, с которыми он встречался по дороге. Однако прежде чем все эти отдельные случаи смогут стать частью общей схемы, важно задаться следующим вопросом: а можно ли считать данные архивов STN достаточно репрезентативными для того, чтобы оценить книжную торговлю в целом? Других подобных собраний не существует. И все же, при всей их обширности, они могут предоставить нам разве что небольшую замочную скважину, через которую мы попытаемся охватить взглядом масштабное явление. При этом от других исследований в смежных областях знания особой помощи ждать не приходится: неполный и ненадежный корпус источников делает сбор статистических данных о производстве и распространении книг в любой части Европы весьма затруднительным, если речь идет о временах, предшествующих XIX веку.

В Англии в реестр Лондонской книгоиздательской компании попадала меньшая часть свежевышедших книг. В Германии каталоги книжных ярмарок в Лейпциге и Франкфурте оставляют за бортом подавляющее большинство популярной литературы, заодно с большинством книг, вышедших в южных и католических областях. Во Франции же официальные документы вводят современного исследователя в заблуждение сразу несколькими способами. В реестрах запросов на книжные привилегии отсутствует всё, что не было подано на формальную процедуру утверждения цензором, а реестры книг, поданных на иные процедуры утверждения: «дозволение по умолчанию» (permissions tacites) для книг, одобренных цензором, но не имеющих формальных привилегий и, как правило, напечатанных с фальшивым адресом на титульной странице, чтобы создать впечатление, что печатались они не во Франции), и «дозволение, заверенное печатью» (permissions de sceau) для книг, которые были разрешены, но без каких-либо гарантий на эксклюзивное право продаж, – не указывают, которые из этих книг действительно были изданы и в скольких экземплярах, не говоря уже о правах на продажу. Кроме того, совершенно невозможно оценить колоссальное количество книг, напечатанных за пределами Франции, но предназначенных для французского рынка. Я бы сказал, что они составляли не менее половины всех книг, продававшихся во Французском королевстве с 1769 по 1789 год260.

Вид озера и города Нёвшатель. Никлаус Шпрунглин. Раскрашенная гравюра. Около 1780

Почему их было так много? Одобрение цензора и подтверждение привилегии не просто гарантировало, что книга не содержит ничего оскорбительного для религии, государства, морали или репутации значимого лица; они служили еще и своеобразным ярлыком, выражавшим королевское одобрение по отношению к качеству книги, как в плане ее идеологической выверенности, так и в плане ее содержания и стиля. В последние годы существования Старого режима цензура стала менее разборчивой. Но для того, чтобы получить хотя бы какую-то ее санкцию, пусть даже элементарное permission tacite, требовалось много денег, времени и суеты. Члены Парижской книготорговой гильдии являлись держателями подавляющего большинства существующих привилегий, а государство гарантировало им эту монополию за счет полицейских мер, причем не только в Париже, но и в таких отдаленных городах, как Марсель, где, как выяснил Фаварже, местный инспектор книготорговли был совершенно безжалостным тираном. Самостоятельно публиковать оригинальные книжные издания было по плечу только немногим провинциальным книготорговцам, включая тех, с кем мы уже встречались на страницах этой книги: Мосси в Марселе, Года в Ниме, Бержере в Бордо и Куре в Орлеане. Некоторым даже удавалось преуспеть в пиратском книгоиздании, в особенности в Лионе, где неустрашимый Жозеф Дюплен обставил всех, совершая дерзкие вылазки на парижский книжный рынок. Реформы 1777 года должны были изменить баланс в пользу провинциальных книготорговцев, дав им возможность среди прочего переиздавать те книги, у которых истек срок привилегии; но принципиально ситуацию они не изменили, поскольку применялись неэффективно – даже в новой палате синдиков в Безансоне, где Шарме и Лепаньез делали все от них зависящее, чтобы помочь STN в рыночном продвижении книг. В издательском деле Франции Парижская гильдия господствовала вплоть до самой Революции261.

Перед лицом всех этих трудностей и финансовых издержек такие авторы, как Луи Себастьен Мерсье, чьи книги быстро раскупались по всему пути следования Фаварже, предпочитали печатать их за пределами Франции. Их издатели выстроили тщательно продуманную систему, позволявшую продавать книги в самом королевстве, и система эта во многом держалась на таких агентах, как Февр и Револь, которые помогали проводить товар через таможенный контроль на границе, а потом через палату синдиков в ключевых пунктах вроде Лиона, Нима или Бордо. Эти иностранные издательские дома, которые расплодились в непосредственной близости от французских границ, выпустили в свет едва ли не все труды философов Просвещения, а заодно печатали все, что по тем или иным причинам не пропускала французская цензура. Но основную часть дохода они получали от пиратских изданий, чем приводили в ярость держателей привилегий на оригинальные издания, а таковыми практически во всех известных случаях являлись книготорговцы, принадлежавшие к Парижской гильдии (до реформы 1777 года авторы не имели права сами продавать свои книги, да и позже почти никогда этого не делали).

Провинциальные книготорговцы, напротив, были естественными союзниками иностранных издателей – прежде всего в силу сугубо экономических факторов. Они получали возможность торговать пиратскими книгами по ценам более низким, чем цены на оригинальные издания, которые приходилось печатать в соответствии со стандартами качества, предусмотренными в официальных документах. Бумага, расходы на которую составляли примерно половину общей стоимости издания (или даже выше, в зависимости от тиража), за границами Франции была дешевле, а кроме того, пиратские издания можно было печатать, ни сантима не платя авторам за оригинальную рукопись. Конечно, издателям-пиратам приходилось как-то решать проблемы, связанные с контрабандной доставкой товара во Францию, о которых можно судить на примере отношений STN с братьями Мёрон в Сен-Сюльписе или с Февром в Понтарлье. Но зато они могли рассчитывать на союзников из числа книготорговцев в большинстве провинциальных палат синдиков, от Лепаньеза в Безансоне до Пави в Ла-Рошели. Несмотря на случающиеся время от времени сбои, нелегальная система распространения снабжала сравнительно недорогими книгами широкую публику в провинциальной Франции. Этот тип издательской деятельности, основанный на сочетании пиратских и неподцензурных книг, к 1750 году превратился в солидную отрасль производства – к вящему негодованию королевских чиновников, которым совсем не нравилось, когда деньги, минуя казну, утекали к иностранным производителям. И прежняя, основанная на гильдейских привилегиях и привязанная к Парижу система выпуска качественных изданий проигрывала этой индустрии в способности согласовать между собой спрос и предложение262.

Но как измерить спрос? Именно этот вопрос я держал в голове, когда начинал работать с бумагами STN, единственного издательского дома той эпохи, архивы которого сохранились практически полностью. Документы STN позволяют составить представление о спросе на литературу двумя способами: во-первых, там есть письма с заказами на книги, приходившие с 1769 по 1789 год едва ли не из всех городов Франции; во-вторых, сохранились бухгалтерские книги, в которых служащие STN фиксировали и сами заказы, и отправленные по ним грузы. За последние пятнадцать лет я, при помощи своих младших коллег, определил группу наиболее значимых клиентов STN, транскрибировал их письма, подверг их заказы статистической обработке, воспроизвел торговые маршруты, собрал информацию о социальной и экономической ситуации в каждом из городов и оцифровал все исходные рукописи. Подробно со всеми этими материалами можно ознакомиться на сайте robertdarnton.org.

Материалы эти чрезвычайно богаты, однако исходят они, практически целиком, из одного-единственного источника – архивов STN, так что невозможно обойти главный вопрос: может ли случай конкретного отдельного издательства служить мерилом спроса на всю тогдашнюю французскую литературу. Путь к ответу лежит через два дополнительных вопроса: как издатели выпускали книги и как книготорговцы эти книги заказывали? Оба заставляют нас обратить внимание на те важные особенности книжного оборота в Европе раннего Нового времени, что отличают его от современного состояния дел в этой области.

Как правило, STN не публиковало оригинальных изданий, кроме тех случаев, когда его просили об этом сами авторы, которые были готовы покрыть все расходы. Оно выпускало репринтные, или «пиратские», с точки зрения издательств, напечатавших оригинальный вариант, издания книг, которые уже успели зарекомендовать себя на рынке. Для того чтобы сделать нужный выбор, люди из STN тщательно изучали рыночную ситуацию и анализировали сведения, каждый день поступающие от целой сети корреспондентов. Дополнительным ориентиром служили советы розничных книготорговцев, которые, в свою очередь, оценивали спрос, опираясь на общение со своими покупателями. Фаварже, общаясь по дороге с самыми разными книготорговцами на деловые темы, отправил в головную контору много таких рекомендаций касательно лучше всего продававшихся книг, жанров, пользовавшихся интересом читателей, и популярных авторов. Однако список репринтных изданий, выпущенных STN, передает только малую долю той информации о книжном спросе, что можно извлечь из его архивов, поскольку ассортимент книг, которыми издательство снабжало рынок, многократно превышал его собственные типографские мощности. Напечатав ту или иную книгу, как правило, тиражом примерно в тысячу экземпляров, издательство чаще всего обменивало немалую часть этого тиража – сто экземпляров и более – на равное количество книг, имевшихся в наличии у одного или нескольких дружественных издательских домов, причем взамен брались книги разные. Как я уже объяснял в седьмой главе, обмен было принято осуществлять исходя из равного количества книжных листов; при этом на складе партнера «Общество» старалось отбирать те книги, которые будут продаваться лучше всего. Сделки STN с Гарриганом из Авиньона и с Мосси из Марселя показывают, как работала эта система, но по своему объему эти сделки многократно уступают масштабным обменным операциям, производившимся между STN и другими швейцарскими издательскими домами. Все они одновременно и соперничали, и сотрудничали между собой, поскольку у каждого была собственная сеть распространения товара. Тщательно продумывая каждую обменную операцию, директора STN старательно увеличивали стоимость и разнообразие своего ассортимента, минимизируя при этом риски, поскольку не могли быть уверены в том, что их очередное издание разойдется – или, по крайней мере, разойдется достаточно быстро, чтобы окупить вложенный капитал. Когда книготорговец заказывал книгу, которой не было на складе у «Общества», издательство вполне могло совершить разовую покупку, желательно со скидкой, у дружественного издательского дома из Лозанны, Женевы, Берна или Базеля. Таким образом, издательское дело в том виде, в котором оно практиковалось швейцарскими домами, было неразрывно связано с оптовой торговлей, а постоянное сотрудничество между ними означало, что все вместе они могли выпустить в свет солидный корпус литературы, умозрительный в целом, текучий запас книг, который был постоянно доступен каждому из участников этой торгово-производственной сети. Каталоги Типографических обществ Лозанны и Берна были практически идентичны каталогам STN, а покупатели часто писали нёвшательцам, что вполне могут получить тот же товар и от других поставщиков, причем не только швейцарских, но и от sociétés typographiques, находившихся в таких отдаленных местах, как Буйон или Льеж263.