Пока дело о трех конфискованных тюках проходило через руки французских бюрократов, Шарме сообщил в Нёвшатель, что серьезных последствий избежать, увы, не удастся. Кое-кто из посредников, связанных с этой поставкой, будет приговорен к штрафу в 2000 ливров, а кроме того, к мерам символического характера: «наказанию позором» и сожжению книг, хотя запрещенные книги, вероятнее всего, удастся заменить на совершенно невинные, но залежавшиеся на складе. К счастью, имя самого Шарме во время следствия не всплыло, и, самое главное, он уверен в поддержке интенданта: «Он тот человек, которому придется выносить окончательное суждение… Поскольку слух о том, что это дурные книги, уже пошел, не удастся избежать костра посреди двора интендантства – исключительно для того, чтобы успокоить нескольких идиотов… Лучше всего на замену сгодятся „Рассуждения“ [«Рассуждение об основании аббатства Сен-Клод…», книга, которая продавалась настолько плохо, что Шарме подумывал переработать оставшиеся у него экземпляры на бумажную массу]». Расчищать путь для продолжения сотрудничества с STN он должен был с помощью «ощутимых знаков вежливости», то есть взятки, включавшей два экземпляра «Философской истории» Рейналя в сафьяновых переплетах с золотым тиснением, которые он намеревался преподнести интенданту.

Аутодафе с подменой книг, устроенной при соучастии интенданта, показывает, до какой степени верхи французского чиновничества были проникнуты влиянием Просвещения к 1775 году, хотя покровительство со стороны интенданта и не означало терпимости к радикальным политическим текстам. Шарме полагал, что за внезапным усилением контроля на швейцарской границе стоит попытка полностью исключить ввоз «Опыта о деспотизме» на территорию Франции. Поскольку Мирабо напечатал свой трактат у «Фоша-старшего и компании», отныне любой груз, шедший из Нёвшателя, был обречен вызывать подозрения. «Даже не пытайтесь провезти „Опыт о деспотизме“ через здешние каналы, – предупредил Шарме в письме от 7 декабря 1775 года. – Это может закончиться неприятностями и для автора, который известен, и для издателя – через вмешательство [французского] посла в Солёре. Министерство полно решимости никому не давать спуску на этот счет… В Понтарлье сейчас творится бог знает что». Но, к несчастью, именно в начале декабря во Фрамбуре были задержаны восемь тюков от STN. Задействовав все свои связи и раздав еще кое-какие взятки, Шарме умудрился выручить семь из них, проведя мимо таможенных чиновников, которые получили от министерства в Версале секретное указание проявлять бдительность. Однако это неприятное происшествие полностью исключило для STN возможность и дальше пользоваться услугами Шарме как агента по доставке, покуда в 1778 году не открылись новые возможности в связи с тем, что он был избран синдиком безансонской палаты.

Палата синдиков была учреждена в Безансоне в 1788 году в соответствии с эдиктами 1777-го, и Шарме занял должность синдика, подразумевавшую ответственность за досмотр ввозимых через границу книг и изъятие всего незаконного товара. Как только до STN дошла эта хорошая новость, издательство тут же попросило его принять на себя ответственность за сопровождение грузов по всей Франции. Но ему внушал опасения полицейский инспектор, которому надлежало сопровождать синдика при проверке тюков: манипуляции с таможенными квитанции в его присутствии были бы весьма затруднительными, особенно теперь, когда французское правительство настаивало на неукоснительном соблюдении эдиктов. Несмотря на близкие отношения с STN, рисковать он решительно не собирался: «Что касается философских сочинений: я больше не стану работать с товаром этого рода. Новые методы регулирования книжной торговли сделают это для нас невозможным», – заявил он в письме от 20 февраля 1778 года. Никакие просьбы со стороны STN, сколь угодно дружеские, не заставили его изменить решение: переправлять что-либо подозрительное книготорговцам, обитавшим за пределами Безансона, он отказывался. И тем не менее STN продолжало обращаться к нему с просьбами. А не мог бы он задействовать свои связи в Дижоне и открыть прямой канал поставок на парижский рынок? Не рассмотрит ли возможность получать ту же плату, которую контрабандисты обычно берут на границе, 15 ливров за сотню фунтов, за проведение грузов через Безансон? Ответ неизменно был: нет. Сам Шарме продолжал понемногу продавать запрещенные книги, но подвергать себя какому-нибудь риску отказывался, и к 1783 году его деловые связи с STN стали незначительными.

К этому времени в переписке между издательством и книжным магазином стали отчетливее личные интонации. Как и многие другие провинциальные книготорговцы, Шарме проводил немало времени в разъездах, продавая книги разносчикам и хозяевам книжных лавок в маленьких городах, проверяя надежность маршрутов, по которым приходил товар, и договариваясь с оптовиками и издателями. И как многие другие жены провинциальных книготорговцев, мадам Шарме вела корреспонденцию в его отсутствие. Как правило, в тех случаях, когда за переписку брались жены, качество письменного текста снижалось и с точки зрения правописания, и с точки зрения грамматики – поскольку девочки в большинстве своем получали образование уровнем ниже, чем мальчики. Однако у мадам Шарме были прекрасный почерк и безупречный синтаксис, и она ничуть не боялась запутаться в сложных грамматических конструкциях, даже если приходилось прибегнуть к сослагательному наклонению в прошедшем времени. Листая досье Шарме, можно едва ли не вживую представить себе прекрасно сработавшихся между собой партнеров, мужа и жену, которые вместе борются с изменчивыми политическими и экономическими обстоятельствами – и с несчастьем личного характера. К непрерывному потоку деловой информации в письмах постепенно начинают примешиваться замечания о состоянии здоровья Шарме, поначалу как бы между делом, но с ходом времени все более тревожные.

В первый раз мадам Шарме упомянула о здоровье мужа 25 сентября 1781 года, когда он вернулся домой после одной из своих многочисленных деловых поездок к швейцарским поставщикам и к собственным клиентам во Франш-Конте. Он выздоровел и в следующие двенадцать месяцев чувствовал себя достаточно хорошо для того, чтобы снова вести переписку и даже выезжать по делам. Но 6 сентября 1782 года мадам Шарме сообщила, что неделю назад он вернулся после очередной отлучки «совсем больной»: «Болезнь застала его в пути. Он пытался ее одолеть, но она одолела его. Болезнь длится дольше обычного и не отступает, во многом потому, что он не привык заботиться о себе, когда нужно, да еще и принимал бесполезные лекарства. Надеюсь, что он выкарабкается и на этот раз, но на это явно уйдет много времени». Из STN ответили сочувственным письмом, и 2 октября она написала, что здоровье мужа восстанавливается: «Нам очень повезло, что мы отделались испугом и потерей времени». Однако 3 ноября случился рецидив. У Шарме не было сил ни заниматься делами, ни даже подняться с постели, а дела между тем шли не лучшим образом. Издательство помогло по мере сил, отодвинув срок выплаты по задолженности. Кроме того, из Нёвшателя порекомендовали кое-какое лечение, которое и было предоставлено общим безансонским знакомым. Мадам Шарме ответила письмом с выражениями признательности 15 ноября и сказала, что не оставляет надежды, хотя Шарме уже три месяца прикован к постели, а доктора делают противоречивые прогнозы. Доброта, проявленная директорами STN, написала она, «заставила его пролить слезы благодарности по отношению к вам и ко всем вашим… Сейчас он уже с трудом выводит собственное имя». Шесть недель спустя, 2 января 1783 года, он умер254.

К 9 января мадам Шарме успела вступить в права наследования и возобновила переписку. Она продолжит дело сама, сказано в ее письме, и приложит все усилия к тому, чтобы отдать накопившиеся долги. Издательство ответило не только изъявлениями сочувствия и поддержки, но и формальным возвращением в режим делового «доверия», первым результатом которого стало очередное продление сроков выплат. С этого момента ее письма говорят о том, что она вновь с головой ушла в дела магазина: выясняла, чего хотят клиенты, заказывала книги, улаживала проблемы с прохождением книг через таможенный досмотр и поставляла через границу конфиденциальную информацию о переменчивой ситуации во французской книжной торговле.

В самом начале 1783 года вдова Шарме была прежде всего заинтересована в том, чтобы извлечь выгоду из ажиотажного спроса на две скандальные книги Мирабо: «О королевских ордерах на арест и о государственных тюрьмах» и «Мое обращение». Она была осведомлена об обстоятельствах, сопутствовавших публикации этих книг, а это была целая история, включавшая разногласия в семействе Фош из Нёвшателя, где они изначально и были напечатаны, и дешевую пиратскую перепечатку «О королевских ордерах» в Лозанне. Она заказала книги в необходимом ей объеме у STN, которому, по ее собственному заверению, она всегда будет «оказывать предпочтение» при наборе ассортимента, но у издательства возникли сложности с тем, чтобы забрать собственный товар у других вовлеченных в это предприятие швейцарских издателей. Другие книготорговцы в Безансоне сумели закупить этот ходовой товар раньше, чем мадам Шарме получила свою партию, так что ей оставалось только беспомощно наблюдать за тем, как другие пользуются выгодной коммерческой ситуацией. Она надеялась, что с другой, не менее сенсационной книгой, «Воспоминания о Бастилии» Ленге, ей повезет больше. Ее женевский источник сообщил ей, написала мадам Шарме, что в Лозанне эта книга как раз сдана в набор, и можно было с уверенностью сказать, что продаваться она будет хорошо, если, конечно, STN сумеет доставить груз вовремя.

Вдова Шарме была в курсе самых свежих новостей, и точно так же, как ее покойный муж, делилась с STN информацией, предназначенной исключительно для партнеров, связанных тесными узами «доверия». В июле 1783 года она предупредила STN, что французские власти планируют принять самые крутые меры против книжного импорта, идущего из Нёвшателя, поскольку недавно арестовали Жака Малле, главного распространителя трудов Мирабо во Франции, и тот на допросе в Бастилии выложил все касавшееся их издательских практик255. Как уже говорилось во второй главе, само издательство, «Фош-сын старший и Ко», было авантюрным предприятием, начатым в Нёвшателе Жонасом Фошем, сыном Самюэля Фоша, одного из основателей STN. Самюэль открыл собственное издательство после того, как поссорился с партнерами по STN, и Жонас, после конфликта с отцом, сделал то же самое. Раздоры между нёвшательскими издателями играли на руку французским властям и ставили под угрозу маршруты поставок, поскольку все нёвшательцы, доставляя книги в Безансон, пользовались одной и той же дорогой через Юрские горы. Если власти конфисковывали груз, принадлежавший одному издательству, все остальные оказывались в опасности.

Ссоры между издательскими домами и – время от времени – потеря тюка с книгами вызывали вполне допустимые риски, но указ 1783 года, согласно которому все книги подлежали досмотру в парижской палате синдиков, подрывал самые основы той деятельности, которой занимались швейцарские пираты. Любая поставка из Нёвшателя в Безансон отныне должна была идти кружным путем, долгим и совершенно разорительным с финансовой точки зрения, по крайней мере до тех пор, пока STN не наладит новый контрабандный маршрут. Сделать это издательству так никогда и не удалось, хотя оно успело перебросить вдове Шарме несколько тюков с книгами. Та пожаловалась, что у других поставщиков это получается лучше, поскольку они как-то умудряются, по крайней мере время от времени, обходить запреты. Со своей стороны, она ни на какие риски идти не собиралась. Еще она сообщила, что спрос на некоторые виды литературы продолжает оставаться стабильным: к примеру, на книги по административным вопросам, в которых заинтересованы юристы и магистраты, связанные с безансонским парламентом. Неплохо пойдет «Посмертное собрание сочинений» (Oeuvres posthumes) Тюрго; кроме того, она возлагала большие надежды на труды Фридриха II и на книги по математике, которые должны пользоваться спросом среди гарнизонных офицеров-артиллеристов. Однако на общем положении дел это сказывается лишь в малой степени: дела идут скверно. «Наша торговля уже довольно долго пребывает в самом плачевном состоянии», – пожаловалась она в письме от 17 июля 1785 года.

В STN об этом и без нее прекрасно знали. Общий спад в книжной торговле настолько серьезно повлиял на финансовое положение издательства, что в конце 1783 года оно было вынуждено приостановить платежи по собственным просроченным векселям. На выручку пришла группа местных вкладчиков, и STN продержалось еще с десяток лет, уже под новым руководством, сильно поумерив амбиции и сосредоточившись преимущественно на продаже тех огромных книжных запасов, которые успели скопиться на складе. Узнав об этих трудностях, вдова Шарме прислала сочувственное письмо, убеждая STN в полном своем «доверии», так же как издательство в свое время поступило по отношению к ней самой: «Навряд ли стоило питать надежды на то, что вас минуют общие потрясения, постигшие нашу сферу торговли. Отсутствие наличных денег, ваше стремление [излишне] доверять клиентам, препятствия, возникшие в силу обстоятельств, – все это, вместе взятое, не могло не причинить вам ужасного вреда».

Тон писем мадам Шарме, сочувственный, но предостерегающий, подтверждает общие деловые установки, завещанные ей ее мужем. Заказывал он то, чего хотели клиенты, прежде всего – то есть по преимуществу – сочинения только самые известные и пользовавшиеся стабильным спросом. Он держал в магазине кое-какие livres philosophiques, пока видел спрос на них и ничем не рисковал при их сбыте. Местное начальство всячески его поддерживало, радуясь возможности время от времени бесплатно получать экземпляр-другой лучших новинок года. Но к тому времени, как Шарме занял должность безансонского синдика, фактор риска существенно вырос. После кризиса 1783 года он старательно избегал любых возможных осложнений, и после его смерти жена продолжила тот же курс. Она оказалась достаточно предусмотрительным человеком для того, чтобы ее предприятие удержалось на плаву, несмотря на все те напасти, которые она сама обозначила как общее плачевное состояние книжной торговли, и по-прежнему держала свой магазин, когда Безансон захлестнула волна Революции.

Лепаньез-младший256 был вторым по значимости книгопродавцем в Безансоне и в торговой политике STN всегда занимал второстепенное место: предпочтение неизменно отдавалось Шарме, старому надежному другу и владельцу самого лучшего в городе магазина. Однако Безансон был настолько хорош как книжный рынок, а маршруты поставок настолько прочно связывали его с Нёвшателем, что предприятие Лепаньеза вполне заслуживает места в общем исследовании, в особенности благодаря тем баталиям, которые он вел с французскими властями. Это был агрессивный делец, который играл по правилам, но неизменно проверял эти правила на прочность и старался приспособить их под себя.

Впервые Лепаньез появился в корреспонденции STN в 1777 году, в самый разгар спекуляции «Энциклопедией» in quatro. По всей стране книготорговцы толкались локтями, собирая подписки, и Лепаньез обошел их всех. Он напечатал собственные подписные бланки, разослал проспекты, изъездил вдоль и поперек весь Франш-Конте и в конечном счете продал 390 подписок – невероятное количество для столь малонаселенной провинции. В декабре 1779‐го он не без гордости написал, что выжал все, что можно, из здешней клиентуры. «Я нашпиговал свою маленькую провинцию 390 экземплярами вашей „Энциклопедии“ in quatro, не считая тех, что продали разносчики, так что больше не осталось места для этого товара».

Такой успех открыл Лепаньезу дорогу к крупным торговым операциям с STN. К 1777 году Шарме, который по-прежнему пользовался всеми возможными преференциями со стороны «Общества», начал уменьшать оборот. В гонке за подписками на «Энциклопедию» он и вовсе отказался принимать участие, поскольку, по его словам, предпочитал избегать тех сложностей, которые неизменно влекло за собой любое подписное издание: проблем со сбором денег, задержек с доставкой, жалоб самого разного свойства от недовольных покупателей, причем зачастую жалоб оправданных. Предприятие с изданием «Энциклопедии» in quatro и в самом деле оказалось одним из самых неоднозначных в карьере каждого ввязавшегося в эту гонку книготорговца – но одновременно и самым прибыльным. Будучи крупнейшим продавцом «Энциклопедии» во всем королевстве, Лепаньез выглядел на фоне остальных двенадцати владельцев безансонских книжных магазинов восходящей звездой. Фактически Шарме вынужден был признать, что совершил ошибку, не приняв во внимание масштабы возможного спроса на «Энциклопедию», и успех Лепаньеза настолько его обеспокоил, что в июне 1777 года он попросил STN официально подтвердить свое «доверие» к его предприятию. Шарме так и остался основным клиентом «Общества» в Безансоне, но в 1778 году издательство открыло кредит и для Лепаньеза.

Первые свои письма в STN Лепаньез посвятил едва ли не исключительно «Энциклопедии», но уже в 1778 году он помогал сопровождать нёвшательские поставки и докладывал о планах правительства относительно книжной торговли в связи с эдиктами 1777-го. Во время деловой поездки в Париж весной 1778 года он попытался разузнать, как эти эдикты будут применяться в Безансоне. В письме, отправленном на адрес STN 11 мая, он сообщил, что Лекамю де Невиль, главный ответственный за надзор за книжной торговлей, как-то раз вызвал его к себе, чтобы обсудить наличную ситуацию: «С той самой встречи мы с этим чиновником находимся в добрых отношениях, и его двери всегда для меня открыты. Поэтому я всегда обо всем знаю». Вне всякого сомнения, за этим замечанием стоит прежде всего желание произвести впечатление на адресата, однако нет ничего невозможного и в том, чтобы Невиль намеревался использовать Лепаньеза в своих интересах при учреждении в Безансоне палаты синдиков. Лепаньез, в свою очередь, воспользовался информацией, полученной от Невиля, чтобы набить себе цену в глазах STN. Согласно его версии договоренности, достигнутой между ним и Невилем, чиновник, в знак особого расположения, дал ему фору на срок от двадцати до тридцати дней до того, как будет открыта палата, с тем чтобы он успел вернуться в Безансон и провести весь свой запас пиратских книг через процедуру регистрации. В Нёвшатель Лепаньез сообщил эту информацию вовсе не для того, чтобы потешить любопытство своих деловых партнеров. Он предложил им отправить ему столько пиратских книг, сколько они смогут, чтобы он успел их все проштамповать до окончания льготного периода – «и не теряйте ни минуты». Провернув эту операцию со всей возможной поспешностью, а затем сделав вид, что все эти книги уже лежали у него на складах, он мог обеспечить сбыт гигантского объема нелегальной литературы, под прикрытием закона и ничем при этом не рискуя. Конечно, речь шла всего лишь о разовой операции, но эта операция могла сделать его привилегированным клиентом ключевого швейцарского поставщика; а после учреждения палаты синдиков он мог использовать свое влияние, решая проблемы с поставками.

Предложенной возможностью STN не воспользовалось, может быть просто потому, что главной заботой на тот момент была «Энциклопедия», но в июле 1778 года из Нёвшателя к Лепаньезу пришел запрос: есть ли еще возможность отправлять ему грузы для легализации книг в новой палате синдиков. Слишком поздно, ответил Лепаньез. Недавно прибыл новый книжный инспектор с распоряжением об организации палаты, и есть все основания полагать, что безансонский парламент в ближайшем будущем уладит все формальности, зарегистрировав эту свежеиспеченную структуру. На этом опасном перепутье Лепаньез решил не рисковать, хотя к концу 1779 года уже стал регулярно заказывать книги в STN. Но поставляли ему товар и другие швейцарские дома, и в особенности Женевское типографическое общество, у которого он приобрел крупную партию монументального посмертного собрания сочинений Руссо.

По мере того как его отношения с STN постепенно переходили из сугубо деловых к доверительным, Лепаньез начал оказывать издательству услуги, вмешиваясь по мере надобности в процесс прохождения грузов через Безансон. В январе 1780 года он оказался в палате синдиков на правах заместителя Шарме. Они были конкурентами, но открытыми для сотрудничества и, если судить по письмам Лепаньеза, неплохо между собой ладили. Впрочем, основное содержание его писем сводится к заказам и платежам. Время от времени он давал комментарии относительно спроса на конкретную книгу, как в случае с «Введением к наблюдениям по физике, естественной истории и искусствам» (Introduction aux observations sur la physique, sur l’ histoire naturelle, et sur les arts) аббата Розье: «Это дельная книга, и продаваться будет хорошо». Ближе к концу 1780 года его замечания приобретают все более пессимистический оттенок. В июле он пожаловался, что книжный рынок просел, и приписал это обстоятельство общему экономическому кризису, связанному с Американской войной. В августе настроение у него стало еще более безрадостным: «Пожалуйста, не думайте, что я здесь веду серьезную торговлю книгами. Клянусь вам, что за исключением „Всеобщей истории“ [L’ Histoire universelle, аббата Рейналя и других авторов], „Церковной истории“ [L’ Histoire ecclésiastique, Иоганна Лоренца фон Мосхайма], истории галльской церкви, вансского издания Библии, „Энциклопедии“ и Руссо за последние два года не ушло почти ничего».

Некоторое оживление на рынке случилось благодаря выходу нескольких пользовавшихся большим спросом новинок, посвященных событиям, так или иначе связанным с противоречивой фигурой Неккера. Когда STN предложило прислать Лепаньезу тысячу экземпляров «Отчета королю», который запустило в печать в марте 1781 года, он тут же ухватился за эту возможность: «Упомянутое вами in quatro наверняка будет хорошо продаваться, если, конечно, получится побыстрее его доставить – поскольку в Париже тамошние люди все прибрали к рукам и получить мы ничего не в состоянии… Хотя строгие указания насчет пиратских изданий мы как раз получили». Точно скопировав парижское издание, STN сделало все возможное для того, чтобы лучшим образом замаскировать сам факт пиратства, но как следует воспроизвести приложенные к книге карты не удалось, да и груз пришел поздно. Лепаньез высказал претензии достаточно резко, и касательно задержки, и касательно неточностей, которые, по его словам, неизбежно подведут его под обвинения в подделке. «Нас здесь начнут считать шарлатанами и обманщиками… С вашей стороны это просто жестоко». Так что принимать груз он отказался. В конечном счете несколько экземпляров он все-таки продал, но исключительно в роли поставщика-комиссионера, готового предложить клиенту книгу, принадлежащую третьей стороне. Со стороны STN возражений не последовало, поскольку спрос на книгу оставался высоким и остальные экземпляры легко удалось пристроить.

Еще большее разочарование ожидало Лепаньеза после того, как он решил сорвать большой куш на «Мемуаре, представленном королю месье Н. в 1778 году о провинциальной администрации» (Mémoire donné au roi par M. N. en 1778 sur l’ administration provinciale) Неккера. В письме от 29 мая STN предложило продать ему и Шарме общую партию из четырехсот экземпляров этого «Мемуара». Но когда письмо пришло в Безансон, Лепаньез как раз уехал в Париж. Оставшийся в магазине приказчик решил, что сделка на двести экземпляров уже заключена, и отправил Лепаньезу письмо, известив о скорой доставке. Лепаньез договорился продать всю партию в Париже, но, вернувшись в Безансон, обнаружил, что STN все четыреста экземпляров отдало Шарме. Решив, что его обманули, заключив за его спиной сделку с Шарме, он отправил STN письмо, составленное в предельно жестких выражениях. Но издательство, не чувствуя за собой вины, ответило, что не получало от него никаких подтверждений относительно сделки на две сотни книг; после чего взаимные претензии и обвинения летали от Безансона до Нёвшателя и обратно еще на протяжении нескольких недель, и обиженными в итоге остались обе стороны.

Однако, как говорят французы, дела есть дела (Les affaires sont les affaires). Торговля возобновилась, и Лепаньез вместе с Шарме по-прежнему проводил книжные тюки STN через безансонскую палату синдиков. В ноябре 1781 года STN попросило о содействии: требовалось выручить партию протестантских Библий, конфискованную инспектором из палаты синдиков. В декабре аналогичная просьба поступила относительно «Философа в сельской гавани» (Le Philosophe du Port-au-bled) Мерсье, и он согласился помочь. Но в январе 1782 года Лепаньез написал, что больше не сможет оказывать услуги подобного рода, поскольку срок его службы в качестве чиновника палаты истек. Впрочем, добавил он, Шарме останется синдиком еще на два года. «Я уверен, он сделает все, что будет в его силах, дабы помочь вам, при условии, что это не бросит тень на него самого, поскольку недавно мы получили новые эдикты, и теперь осуществлять наши добрые намерения станет труднее, чем когда бы то ни было». Лепаньез и Шарме, несмотря на соперничество в делах коммерческих, оставались союзниками, доколе речь шла о попытках безансонских книготорговцев защитить свои интересы от новой палаты, попросту взяв ее под контроль.