В отличие от Блуа, Орлеан в XVIII столетии процветал. Благодаря стратегическому расположению на самом северном изгибе Луары, он контролировал торговые пути как вверх, так и вниз по реке, а также между Центральной Францией и Парижем. Его население выросло с 30 000 в 1700 году до 39 000 в 1780‐м, причем в это число входило множество рабочих, занятых на рафинадных заводах и текстильных мануфактурах. Здесь действовали интендантство, суд бальи и широкий спектр культурных учреждений: академия, театр, университет, в котором 240 студентов изучали право, – что способствовало посещаемости книжных магазинов. Когда 5 ноября 1778 года Фаварже въехал в город, здесь их была целая дюжина.

Совершая свои обычные экскурсии по магазинам, Фаварже выставлял их владельцам, которые в его письмах значатся исключительно под фамилиями, достаточно высокие оценки. Хотя он старался обходить стороной синдика местной гильдии (Жакоб), известного своим враждебным отношением к пиратским изданиям, ему удалось поладить с заместителем синдика (Мюссо), который пообещал способствовать прохождению грузов STN за спиной у Жакоба, а кроме того, сам согласился прислать заказ. Пердру, владелец местной коммерческой библиотеки, клюнул на заброшенную Фаварже наживку, но действовать дальше не стал, поскольку в основном имел дело с религиозными книгами. Вдова Рузо и Шевийон-старший, оба удостоившиеся отличной отметки, торговали по преимуществу классикой, а не той современной литературой, которую издавало «Общество». Некоторые книготорговцы, перечисленные в «Альманахе книготорговли», при ближайшем рассмотрении оказались «не заслуживающими большого доверия». Оставались двое: Луи-Пьер Куре де Вильнёв и старший из братьев Летурми, с которыми Фаварже постоянно сталкивался с тех пор, как оказался в Долине Луары.

Добравшись наконец до главного из них, Жана-Батиста Летурми, Фаварже надеялся на выгодную сделку. От двух других братьев, работавших в Туре и в Блуа, он знал, что они представляют собой семейный консорциум и что Жан-Батист формирует заказы за всех братьев. К несчастью, Фаварже неудачно подгадал время визита. На следующий день по его прибытии Жан-Батист должен был жениться, и времени на то, чтобы торговаться из‐за книг, у него не было. Они успели переброситься парой слов о векселях и об ошибке, допущенной STN при отправке последней партии товара (вместо заказанных «Мыслей» Паскаля ему пришли двадцать пять экземпляров Eloges de l’ Hôpital238). Так что Фаварже покинул магазин – судя по всему, вполне солидное заведение, расположенное на площади Мартруа в самом центре города, – без новых заказов. Но он утвердился в убеждении, что Летурми, благодаря женитьбе глубже прежнего пустивший семейные корни в орлеанскую почву, безусловно, заслуживает доверия как вполне солидный клиент.

Орлеан. Гравюра из «Nouveau voyage pittoresque de la France». Париж. Остервальд. 1817 (BiCJ)

Завоевать подобную репутацию было непросто. Братья Летурми начинали с торговли вразнос, предлагая прохожим на улицах дешевые ксилографии и сборники популярных баллад239. Но мало-помалу они включили в свой оборот все возможные типы книжной продукции и на рынке действовали сообща. У каждого был собственный запас товара, и каждый сам выстраивал клиентскую сеть в близлежащих городах и деревнях. В 1779 году они разделили совместное предприятие на три самостоятельных фирмы, но Жан-Батист заверил STN, что они продолжают тесно сотрудничать между собой, и попросил издательство распространить свое «доверие» на всех троих.

В правительственном обзоре типографского дела и книжной торговли от 1764 года ни один из них упомянут не был. В те времена, согласно статье, посвященной Орлеану, городская торговля была хаотичной. Незарегистрированные торговцы заполонили рынок, городские власти понятия не имели, чем они торговали, а полиция ни во что не вмешивалась до тех пор, пока на кого-то не поступал адресный донос. Правительство попыталось взять ситуацию под контроль в 1778 году, учредив местную палату синдиков, чтобы та досматривала грузы и конфисковывала запрещенные книги. Как уже писал домой Фаварже, Жакоб, глава этой новой палаты синдиков, особенно строго относился к пиратским изданиям. В системе контрабандных поставок произошла перенастройка, и торговля возобновилась, хотя больше никогда не достигала тех высот, что были свойственны ей до 1778 года, когда как пиратские, так и нелегальные книги легко можно было купить, особенно за городской чертой. В таких обстоятельствах братья Летурми выстроили свое предприятие в 1760–1770‐е годы и особенно преуспели в этом.

К сожалению, досье Жана-Батиста Летурми в архиве STN полно лакун, а в тех письмах, что все-таки до нас дошли, почти ничего не говорится о том, как братья развозили книги по местным городам и весям. Но записи о самих заказах Жана-Батиста, а также ответные письма из STN, копии которых хранились в разделе Copies de lettres, показывают, что именно братья продавали. В отличие от Куре де Вильнёва, самого именитого из орлеанских книготорговцев, и вдовы Рузо, которая даже не держала у себя сборников пьес, братья Летурми активно торговали запрещенной литературой.

В самых первых присланных в «Общество» заказах Жана-Батиста содержатся несколько livres philosophiques, и их становится больше по мере того, как умножаются заказы. В записях о поставках (Livres de commission) клерки STN указывали, что отправленные на его адрес тюки дополнялись «новыми философскими книгами», даже несмотря на то, что он их не заказывал. Бóльшая часть грузов доходила без проблем, однако в декабре 1775 года один из тюков был задержан во Фрамбуре на франко-швейцарской границе, потому что таможенный чиновник, который всегда пропускал такого рода грузы без досмотра, получил особые указания тщательно проверять каждый тюк на предмет нового мятежного памфлета. Хотя среди книг, адресованных Летурми, таможенники так и не нашли памфлета, они конфисковали двенадцать экземпляров «Собрания комедий и кое-каких забавных песен» и двадцать пять – «Мемуаров Людовика XV». Летурми согласился возместить половину утраченной стоимости, но приостановил действие всех прочих своих заказов до тех пор, пока STN не даст ему гарантии, что сможет, ничем не рискуя, доставлять грузы до Лиона. К концу 1776 года маршрут можно было считать полностью безопасным, и 25 февраля 1777‐го он прислал необыкновенно большой заказ. В нем была пятьдесят одна позиция, самые разные книги, начиная от сентиментальных романов и философских трактатов и заканчивая порнографией. В заказе содержалось особое пожелание, чтобы «Общество» добавило все, что только сможет найти, «по истории последнего царствования» – то есть любые скандальные памфлеты о политической и придворной жизни при Людовике XV, которые, как мы уже знаем, прекрасно продавались после 1774 года, когда король умер.

Через месяц Летурми потребовал еще, по тому же списку, хотя и заметил, что книжная торговля переживает не лучшие времена. Его основной конкурент, Куре де Вильнёв, так отчаянно нуждался в деньгах, что начал распродавать товар по бросовым ценам, «нанося делу существенный ущерб». Но Летурми продолжал слать крупные заказы, и один из них сопроводил предложением от неизвестного человека продать STN «собрание рукописей – либертенских, комических и бурлескных поэм» для дальнейшего издания. «Собрание» насчитывало двадцать одно наименование, некоторые тексты не в одну сотню строк, вроде «Что по нраву дамам, повесть в комических и бурлескных стихах, 458 строк» или поэм, представлявших собой стихотворную переработку прозаических сочинений, таких как «Сокращенная история о Д… Б…» (отсылка к эротическому бестселлеру, «Истории отца Б…, привратника картезианцев», Histoire de Dom B…, portier des Chartreux). Подобные тексты «Общество» не публиковало, но само предложение, как и некоторые другие упоминания в письмах Летурми, свидетельствуют о том, что в мире неподцензурной французской литературы он чувствовал себя уверенно.

Анализ заказов, поступивших от Летурми, позволяет составить перечень книг, которые лучше всего расходились в привычном для него секторе, где разъездная торговля сочеталась с розничными продажами в выгодно расположенном магазине. Большинство книг он, как правило, просил прислать ему всего в нескольких экземплярах, скорее всего потому, что хотел избежать переизбытка товара. Книга, которая возглавляет его список предпочтений, – это «Инки, или Разрушение Перуанской империи» (Les Incas, ou la destruction de l’ empire du Pérou) Жана-Франсуа Мармонтеля240, роман, который Летурми заказал шесть раз и 118 экземпляров которого приобрел в общей сложности. В ней знаменитый философ клеймил жестокость испанских конкистадоров и миссионеров в Америке, однако, несмотря на весь ее антирелигиозный пафос, французские власти так ее и не запретили. Покупал ее Летурми на выгодных условиях, поскольку речь шла об относительно недорогом пиратском издании, выпущенном STN. Остальные книги он по большей части заказывал из складских запасов, общих у «Общества» с другими издательствами (livres d’ assortiment). Многие из них можно назвать порнографическими: «Школа девушек» (L’ Ecole des filles), «Девушка для утех» и «Собрание комедий и кое-каких забавных песен». В других, также из верхней части списка, секс был прихотливо перемешан с политикой: «Анекдоты о госпоже графине Дюбарри», «Аррасская свеча» и «Мемуары турок с галантной историей об их пребывании во Франции»241 (Mémoires turcs avec l’ histoire galante de leur séjour en France). Список также включал три произведения Вольтера и еще две совершенно легальные (пусть даже изданные пиратским образом) книги: «Эссе о недугах светских людей»242 (Essai sur les maladies des gens du monde) и «Бюро остроумия» (Le Bureau d’ esprit), комедию Жан-Жака Рютлежа243. Полный список книг, заказанных Летурми, включает всего понемногу, от атеистических трудов д’ Ольбаша до легких романов и сборников проповедей. По сравнению с заказами других книготорговцев в нем относительно слабо представлены история и травелоги, а еще, что удивительно, там нет ни одной книги Руссо. Конечно, Летурми мог заказывать Руссо и прочие книги у других поставщиков, однако общая направленность его торговли кажется очевидной: он выбрал самый опасный и самый прибыльный сектор книжной торговли.

В отличие от других книгопродавцев, которые активно сбывали запрещенную литературу, Летурми ни разу на этом не попался и ни разу не пропустил срок платежа по векселям. К февралю 1778 года, то есть за девять месяцев до визита Фаварже, он успел заплатить STN за книги 1180 ливров, что немало для провинциального розничного торговца. У него случались разногласия с «Обществом» относительно товара, пришедшего с défets или попорченными в пути листами, или некомплекта, и разногласия эти порой перерастали в споры о балансе на его счете. Отношения между партнерами страдали также из‐за регулярно предпринимаемых французскими властями репрессивных мер. После того как 5 октября 1778 года в Орлеане была учреждена новая палата синдиков, Летурми написал, что опасается серьезных затруднений для своего торгового предприятия, причем не только в самом Орлеане, но и в прилегающей сельской местности, куда он и его братья возили товар на продажу. Но STN по-прежнему доставляло ему тюки с книгами, пользуясь услугами лионца Жака Револя. В 1780 году торговля между ними стала постепенно угасать и на следующий год прекратилась вовсе, вероятнее всего из‐за того, что собственные финансовые затруднения вынудили «Общество» постепенно свернуть свою деятельность в наиболее рискованных секторах рынка. Впрочем, свою роль не мог не сыграть и спор о партии товара стоимостью в 348 ливров. Летурми заявил, что не получал его, а потом отказался платить по выставленному STN счету. Похоже, что все было именно так, поскольку местный купец, которого «Общество» отправило к Летурми за деньгами, первым делом заявил о своем полном доверии: «Этот человек, поначалу не имевший почти ничего, сумел так укрепить свое благосостояние приблизительно за десять лет, что теперь может входить в очень серьезные предприятия. Его умению вести дела остается разве что позавидовать, так что теперь мы считаем его персоной весьма солидной»244. Короче говоря, карьера Летурми была историей успеха, а сам он представлял собой редкий случай разносчика, сумевшего пробиться в высшие круги книготоргового дела.

Карьера Летурми контрастирует с судьбой его главного орлеанского конкурента, Луи-Пьера Куре де Вильнёва, который начал с позиций, выигрышных со всех возможных точек зрения, и совершенно разорился в конце. Куре происходил из семейства, чьи связи с типографским и книготорговым делом восходили к 1582 году245. В 1772 году он унаследовал от отца титул главы местной книготорговой гильдии, за год до этого получив звание «королевского печатника», хотя в это время ему был всего лишь двадцать один год. Типографическая мастерская с четырьмя станками и книжный магазин под вывеской l’ Immortalité («Бессмертие») на улице де Миним (позже улица Руайяль) в самом сердце Орлеана, скорее всего, давали работу множеству родственников. Согласно королевскому обзору от 1764 года, Куре-отец имел хорошую репутацию, был трудолюбив и производил впечатление состоятельного человека. Когда Куре-сын унаследовал дело, каким-то образом с ним был связан и старший брат, Франсуа. Печатное циркулярное письмо и каталог, датированные 14 мая 1772 года, подписаны «Братья Куре де Вильнёв», но после этой даты Франсуа не упоминается в письмах ни разу. Их сестра вышла замуж за Шарля-Жозефа Панкука, самого богатого и влиятельного из всех парижских издателей. Луи-Пьер несколько раз упоминал о зяте в переписке с STN и напечатал на своих станках некоторые из томов чудовищной по объему панкуковской Encyclopédie méthodique246. Мало кто из провинциальных книготорговцев мог похвастаться подобными связями в издательских кругах.

В архивах «Общества» хранятся два печатных каталога Куре. Они дают прекрасное представление о том, что за книги продавались у него в магазине. Первый, датированный 14 мая 1772 года и насчитывающий 169 наименований, предлагает широкий выбор литературы. Преобладает религиозная тематика: Библии, благочестивые брошюры и в особенности сборники проповедей. Светская литература состоит по преимуществу из словарей, книг по истории и солидных трактатов по таким областям знания, как ботаника и медицина. В разделе хорошо продававшихся книг и художественной литературы представлены в основном величайшие фигуры XVII столетия: Корнель, Расин, Лафонтен, Ларошфуко, Фенелон и Боссюэ. Философы просвещения занимают в списке совсем немного места: он включает несколько наименее радикальных работ Вольтера («Генриада»), Монтескье («Персидские письма») и Руссо («Новая Элоиза»). Тринадцать книг из общего списка напечатаны самим Куре. Бóльшую часть из них составляют издания благочестивого характера, вроде «Послания и Евангелия с комментариями» (Epîtres et évangiles avec des réflexions), «Новогодний подарок христианина» (Etrennes du chrétien) и «День христианина» (La journée du chrétien). Второй каталог, от мая 1774 года, содержит тридцать восемь изданий, по преимуществу вышедших в типографии самого Куре и в большинстве своем религиозных. Ортодоксальную тональность, свойственную целому ряду книг, можно представить по следующему названию: «Современный философ, или Неверующий, приговоренный судом разума» (Le Philosophe moderne, ou l’ incrédule condamné au tribunal de la raison). Куре рассылал такие каталоги почтой другим книготорговцам и печатникам, которые занимались продажей книг. В печатном циркулярном письме, приложенном ко второму каталогу, он представляет себя как человека, имеющего некоторый вес в издательском мире. Он издает качественно сделанные книги, которые точно будут проданы, заявлял он, и получить их можно на разумных условиях в обмен на те издания, что он сам выберет из запасов других книготорговцев.

Подобного рода каталоги ходили среди книготорговцев постоянно. Они давали полезную информацию относительно общего характера того или иного предприятия, хотя для того, чтобы оценить истинное положение дел, профессионалы прибегали к сведениям, добытым в сети неформальных связей, и внимательно читали письма, полученные от конкретной фирмы. Эпистолярные упражнения Куре похожи на письма других книготорговцев во всем, кроме одного: они написаны не просто хорошо, а даже изысканно. Он тщательнейшим образом составляет фразу. Его озабоченность языком – и тем, как этот язык надлежит использовать, – ясно читается в письме, отправленном в STN в мае 1774 года: «Я был бы весьма польщен, если бы несколько поэтических отрывков, плодов моего досуга, нашли себе место в вашем милом периодическом обозрении, если вы проявите снисхождение к подобной просьбе». Иными словами, Куре был не просто книготорговец, но еще и поэт, и он хотел, чтобы «Общество» печатало его стихи в своем ежемесячном журнале. Издаваемый STN Journal helvétique был ориентирован на узкий круг читателей, и публиковались там по большей части беллетристическая эссеистика и легкая поэзия, которую Куре как раз и предлагал. Он тоже издавал журнал, хотя его Affiches de l’ Orléanais, наследники Annonces de l’ Orléanais Куре-отца, использовались прежде всего для местной рекламы. Он предложил обмениваться журналами и заверил Остервальда в том, что Journal helvétique заслуживает куда более широкой читательской аудитории во Франции. Однако, несмотря на принятый Куре тон коллеги и собрата, равно вхожего в царство издателей, печатников и литераторов, ситуация, в которой он находился, существенно отличалась от ситуации Остервальда. В 1774 году Остервальду исполнился шестьдесят один год, он пользовался репутацией литератора (littérateur) и законодателя общественного мнения в Нёвшателе. STN производило книги в большом объеме и продавало их по всей Европе. Тридцатипятилетний Куре пытался расширить доставшееся ему от отца скромное предприятие и одновременно сделать себе имя в Орлеане.

Братья Летурми начинали с торговли вразнос, по большей части примитивными ксилографиями собственного изготовления, и даже в первые годы Революции по-прежнему предлагали покупателям печатные листы вроде приведенного выше. Орлеанский музей изобразительных искусств

Судя по тем сведениям, которые можно почерпнуть из местных источников, Куре принимал активное участие в культурной жизни города. Он был одним из учредителей Орлеанского Королевского физического общества, которое позже разрослось в городскую академию. Он питал интерес к ботанике, всячески поддерживая местный Ботанический сад (Jardin botanique), с энтузиазмом вступил в масонскую ложу и создавал нескончаемый поток стихотворных и эссеистических сборников, которые издавал сам, устраивая перед этим декламации в салонах и литературных собраниях. Чтение его текстов позволяет оценить фигуру книготорговца с претензиями на литературный талант и поднять вопрос о роли книготорговцев как культурных посредников: до какой степени их собственные вкусы и пристрастия могли оказывать влияние на выбор книг, которые они затем предлагали публике?

Первую свою работу, «Троглодиты» (Les Troglodites), пятиактную трагедию, написанную классическим александрийским стихом, Куре опубликовал в возрасте двадцати одного года. Она вышла с дозволения цензуры в 1770 году «в Орлеане, в типографии Куре де Вильнёва, королевского печатника». Как сам Куре объясняет в предисловии, основную идею он почерпнул из «Персидских писем» Монтескье с намерением продемонстрировать, «что боги покровительствуют добродетели и что развращенная нация рано или поздно будет побеждена народом с твердыми моральными устоями». Тема добродетели в более сентиментальном ключе звучит и в антологии «Собрание, которое служит продолжением Чтения для детей и молодых людей, или Подборки коротких рассказов, пригодных и для того, чтобы развлечь их, и для того, чтобы внушить их любовь к добродетели» (Recueil pour servir de suite aux Lectures pour les enfants et les jeunes-gens, ou choix de petits contes, également propres à les amuser et à leur inspirer le goût de la vertu, 1782). Объясняя принципы отбора текстов, Куре ставит во главу угла темы простоты, естественности и природной невинности ребенка. Другая антология, «Французский Анакреонт, или Собрание песен, романсов, ариетт, баллад и сатирических куплетов для нужд общества» (L’ Anacréon français, ou recueil de chansons, romances, ariettes, vaudevilles, et à propos de sociétés, 1780), составлена из легких поэтических текстов вроде тех, что писал сам Куре – и, судя по всему, читал избранной публике вслух. Открывает ее стихотворение с галантным посвящением «мадам де К****». Антология растянута на два тома, заполненных поверхностными vers de circonstance247, которые, по его словам, выражают «веселую прямоту» французского характера.

Светская сторона таланта Куре уступает место потоку руссоистской чувствительности в «Речи о дружбе, дополненной несколькими легкими стихотворениями, за авторством м. Куре де Вильнёва, к коим прилагаются Чувства материнской признательности, адресованные духу Руссо из Женевы, за авторством мадам П***» (Discours sur l’ amitié, suivi de quelques poésies fugitives, par M. Couret de Villeneuve, auxquelles on a réuni les Sentiments de reconnaissance d’ une mère, addressés à l’ ombre de Rousseau de Genève, par Madame P***, 1782). Основную часть этого небольшого томика составляет текст речи, произнесенной Вильнёвом на заседании масонской ложи, в которую он входил. Именуя себя «истинным масоном», он взывает к духу «Великого Архитектора Вселенной», не говоря ни слова о христианстве, и провозглашает принцип равенства основой всех общественных добродетелей – «милосердия, доброты, любви к родине и к ближнему своему». И это не просто абстракции, поясняет Куре, эти идеи подрывают самые основы того иерархического порядка, на котором стоит Старый режим. Дворянству никто не давал права присваивать наивысшее положение в обществе, настаивает он, и всякий аристократ, претендующий на какие-то особые привилегии, не заслуживает ничего, кроме презрения: «Если вы лишены личных достоинств… то для меня вы попросту болтаетесь на своем родословном древе и в любую минуту готовы свалиться в грязь». Сопроводительное эссе, написанное мадам П***, которая на поверку оказывается сестрой Куре, женой издателя Панкука, усиливает пафос. Она воспевает Руссо как поборника естественных чувств и общественных отношений, особенно в рамках семьи. Однако завершает томик почему-то один из самых светских vers de circonstance Куре: «К мадам де …, которой подарил на балу апельсин, с начертанным на нем словом: прекраснейшей».

Во всех этих публикациях нет ничего оригинального или неожиданного. За ними виден молодой писатель, который хватается за темы, несоразмерные его силам, и пытается добиться хоть какого-то признания в своем крохотном уголке республики словесности. Единственное, что отличает их от писаний других начинающих авторов, так это тот факт, что Куре сам их печатал и продавал. Хотя и другим издателям, включая Остервальда, иногда случалось опубликовать книгу собственного сочинения, Куре был единственным, кто пытался сделать литературную карьеру, занимаясь при этом книжным делом. По крайней мере, он был один такой во Франции. Сэмьюэл Ричардсон в Англии и Фридрих Николаи в Германии с большим успехом совмещали обе эти роли. Куре так и не добился хоть какого-то признания, но писал так много, что можно ясно увидеть его место среди соперничавших литературных течений эпохи. Он ассоциировал себя с Просвещением. Свои идеи он черпал у Монтескье и Руссо и выражал их в форме, которая современникам должна была казаться достаточно радикальной.

Влияли ли личные предпочтения на выбор тех книг, которые Куре продавал у себя в магазине? Судя по его печатным каталогам, нет. Как уже было сказано, его ассортимент состоял по преимуществу из ортодоксальных религиозных книг и серьезных научных трактатов. Среди них иногда встречались канонические литературные тексты, в основном вышедшие из-под пера авторов XVII века. Конечно, Куре мог держать запас нелегальных книг для продажи из-под прилавка и ни за что бы не включил их названия в печатный каталог, на обложке которого стояло его имя. Но они не отражены в структуре его заказов, размещенных в STN, в которых вообще трудно найти что-то радикальное. Книга, возглавляющая его список «бестселлеров», то есть статистическую выкладку, которая показывает, что он заказывал чаще всего, – это популярные и безобидные «Основы древней и новой истории» (Eléments d’ histoire ancienne et moderne) Мильо. Следом идет «Философская и политическая история европейских установлений и торговли в обеих Индиях» аббата Рейналя, определенно представляющая радикальное направление просвещенческой мысли, особенно в тех своих частях, которые анонимно добавил туда Дидро. Однако все экземпляры этой книги Куре заказал до того, как в 1781 году она была запрещена, а потом, когда она стала бойко продаваться на книжном черном рынке, перестал заказывать вовсе. Остальные издания, попавшие в этот список, почти без исключения носят утилитарный характер – руководства по лечению тех или иных заболеваний, по уходу за лошадями, по укладке волос. Куре заказал достаточно много экземпляров «Чтения для детей», послужившего образцом для его собственной антологии детских рассказов. Единственной книгой Просвещения, помимо «Философской истории» Рейналя, были в списке изданные «Обществом» «Вопросы по „Энциклопедии“» Вольтера. И непонятное зияние на том месте, где должен был бы стоять Руссо.