Малерб не только давал оценку отдельным изданиям, но и обладал хорошим чутьем на то, какой именно жанр будет популярен в ближайшее время. В декабре 1776 года он выразил намерение приобрести «какие-нибудь труды по политической экономии, написанные не ранее восьми или десяти лет тому назад». В ноябре 1779 года он заметил, что спрос на труды философов продолжает держаться на высоком уровне, но одновременно с этим все отчего-то начали спрашивать книги по черной магии, что само по себе довольно странно: «Не найдутся ли у вас „Естественная политика“ (Politique naturelle) [анонимный трактат, написанный кем-то из круга д’ Ольбаша], сочинения Фрере215, Буланже, Гельвеция, Шефтсбери (голландского издания), „Истинная тайна Альберта Малого, проверенная в нескольких городах и деревнях, с заклинаниями и заговорами“ (Véritable secret du Petit Albert éprouvé dans plusieurs villes et villlages avec appellation et conjuration)216, „Красный дракон“ (Le Dragon rouge), „Великий гримуар“ (Grand grimoire)217 Агриппы, Enchéridion218? Последние книги – глупость полная, но пользуются большим спросом». К концу 1781 года, когда Малерб начал испытывать серьезные финансовые затруднения, вдруг выяснилось, что Вольтер стал продаваться гораздо хуже, чем раньше, и крупная партия livres philosophiques, которую Малерб в 1779 году приобрел у STN по сниженным ценам, распродается с трудом: «Жанр этот более не в моде». Утешением служил только постоянный высокий спрос на эротику: «Галантная литература идет прекрасно».

Комментарии Малерба относительно потребностей читающей публики не слишком отличаются от тех замечаний, которые делали на ту же тему солидные книготорговцы, но в них присутствует четко выраженный интерес к запрещенным книгам: именно их предпочитали разъездные торговцы, по отношению к которым Малерб выступал в роли посредника. Его заказы в STN дают весьма обильный статистический материал, поскольку вплоть до 1785 года, как сам Малерб не уставал подчеркивать в письмах, все свои запасы он получал либо от STN, либо от бывшего партнера компании Самюэля Фоша (для того чтобы составить более точное представление о его предприятии, для статистической обработки брались только собственные заказы Малерба; те, что он передавал STN от торговцев вроде Блезо, Планке и Жиля, не учитывались; равным образом не включен в данные и особо крупный заказ от февраля 1779 года, поскольку он не отражает текущий спрос: речь шла о разовой сделке, путем которой в STN попытались избавиться от залежавшихся на складе книг, выставив их на продажу с серьезной скидкой).

Помимо протестантских изданий Библии, псалмов и проповедей, главными «бестселлерами» среди тех книг, которые Малерб заказывал чаще всего, были политические памфлеты, направленные против самых заметных политических деятелей последних лет правления Людовика XV. Далее по списку шли труды философов-материалистов («Система природы» д’ Ольбаша, «О человеке» (De l’ homme) Гельвеция), художественная литература антирелигиозной направленности («Орлеанская девственница» Вольтера, «Кум Матье» (Le Compère Mathieu) Анри-Жозефа Дюлорана), некоторое количество игривой поэзии (анонимная антология под названием «Собрание комедий и кое-каких забавных песен» (Recueil de comédies et de quelques chansons gaillardes) и эротический роман Николя-Эдме Ретифа де ля Бретона («Развращенный поселянин, или Опасности города»).

Выраженная тяга Малерба к запрещенной литературе, которая продавалась под общим наименованием livres philosophiques, не должна заслонять от нас того факта, что он во множестве покупал и вполне легальные книги, пусть и в пиратских изданиях. Из беллетристики он предпочитал легкие пьесы, поэзию Клода-Жозефа Дора и сентиментальные буколики Саломона Гесснера, переведенные на французский язык. В общей сложности он заказал 127 экземпляров «Основ всеобщей истории, древней и новой», Клода-Франсуа-Ксавье Мильо, пятнадцатитомного обзора западноевропейской истории, и заказывал он эту книгу постоянно – восемь раз с 1775 по 1785 год. Повторные заказы вообще всегда крайне информативны, поскольку свидетельствуют об устойчивом спросе. В пяти заказах Малерб просит двадцатитомную «Историю Франции» Поля-Франсуа Велли. Двенадцатитомный «Всеобщий словарь естественной истории» Жака-Кристофа Вальмона де Бомара он заказывал восемь раз. А шеститомник Монтескье встречается в списках шесть раз.

Общая структура заказов свидетельствует о том, что публика, запросы которой удовлетворяли Малерб и его разносчики, наряду с пряным ассортиментом скандальных и антирелигиозных книг, требовала литературы основательной и серьезной и что радикальные тексты распространялись даже по самым узким капиллярам тогдашней книжной торговли.

Поскольку Малерб постоянно имел дело с разносчиками, его досье служит прекрасным введением в исследование разъездной торговли, самого смутного и наименее изученного сектора книжной торговли при Старом режиме. Такие разносчики в документах из полицейских архивов фигурируют часто, но всякий раз в рамках короткого эпизода – в лучшем случае речь идет о допросе в Бастилии, – а затем исчезают. Как уже было сказано, самые солидные из них, известные как marchands forains (иногда foirins, по созвучию с ярмарками – foires, – где они продавали книги), кружили по стране на своих повозках, иногда следуя привычными маршрутами, иногда сворачивая с проторенных торговых путей. Среди прочих французских бродяг XVIII столетия, не привязанных к какому-то конкретному месту и зачастую не учтенных ни в каких переписях и цензах, они проявляются настолько мимолетно, что если кто-то из них упомянут в нескольких источниках, к нему наверняка имеет смысл присмотреться поближе. Торговец, имя которого встречается мне чаще прочих, был marchand forain, время от времени закупавший товар у Малерба в Лудёне: Ноэль Жиль по прозвищу La Pistole (слово «пистоль» означало иностранную монету или сумму в десять ливров, но помимо этого так назывался особый способ тюремного заключения, при котором заключенный мог заплатить за улучшение условий своего содержания).

Впервые Жиль появляется в полицейских архивах219. В июле 1774 года, 23‐го числа, Жозеф д’ Эмери, опытный парижский инспектор книготорговли, застал его за продажей книги с лотка за церковью святой Магдалины в Монтаржи, небольшом провинциальном центре в сорока трех милях от Орлеана. Д’ Эмери был специально направлен из Парижа, чтобы расследовать подозрительную активность на ярмарке святой Магдалины в Монтаржи, и с ходу наткнулся там на Жиля. Он досмотрел книги, выложенные на лотках, общим числом от восьми до девяти сотен, обнаружил несколько запрещенных и вызвал четверых местных полицейских для того, чтобы те конфисковали книги и сопроводили Жиля по месту жительства, в дом его тестя на улице Пюи де л’Анкан. Обыскав все шкафы, д’ Эмери нашел еще несколько книг, из коих ни одна не представляла особого интереса, если не считать экземпляр «Нескромных сокровищ» Дидро. Он взобрался на третий этаж, где у Жиля и его жены, работавшей вместе с мужем, была своя маленькая спальня, окнами на улицу. Д’ Эмери велел им обоим вывернуть карманы и забрал несколько писем и расписок. Затем он потребовал показать ему бухгалтерские книги и деловые письма. Согласно отчету д’ Эмери об имевшем место сразу после этого допросе, Жиль ответил, «что он не умеет писать и что пишут за него жена или шурин, по профессии сапожник… что никаких бумаг у него нет и нету даже ни перьев, ни письменной доски». Звучало это подозрительно, заметил д’ Эмери, хотя тут же прибавил, что, когда допрос подошел к концу, расписывался Жиль с трудом и подпись на вид была весьма неумелой. Писем от книготорговцев и поставщиков д’ Эмери нашел вполне достаточно для того, чтобы с полным на то основанием начать расследование. Так что Жиля он отправил в местную тюрьму, а сам вернулся на постоялый двор, чтобы поужинать и выспаться после с пользой проведенного дня.

Изучив изъятые бумаги, д’ Эмери следующим утром, в девять часов, пришел в тюрьму, чтобы устроить допрос по всей форме. Протокол, аккуратно выполненный рукой писца, выглядит точно так же, как большинство подобных протоколов: диалог, состоящий из вопросов и ответов, записанных в прошедшем времени и представляющих собой игру в кошки-мышки. Задавая вопросы, д’ Эмери пытался заставить Жиля выдать какую-нибудь компрометирующую информацию; Жиль, на эти вопросы отвечая, пытался этих ловушек избежать. Пересказать этот диалог можно следующим образом:

Возраст? Тридцать. Место рождения? Монсюрван, неподалеку от Кутанса, в Нормандии, сын сапожника. Место проживания? В доме тестя, также сапожника, впрочем, дома Жиль появлялся нечасто. Будучи colporteur или marchand forain, он путешествовал с ярмарки на ярмарку и с одного рынка на другой. Когда он начал торговать книгами? В двадцать лет, продавал вразнос альманах и народные гравюры. А через шесть или семь лет стал продавать обычные книги, последовав примеру двоих своих братьев, таких же бродячих торговцев. Один из них потерял на войне руку и получал пенсию, один пистоль в месяц: отсюда и прозвище Ла Пистоль, которое юный Ноэль унаследовал от старшего брата. Где он жил все это время? Нигде не жил. Жил в дороге и бывал повсюду, в Нормандии, Иль-де-Франс, Шампани, Анжу, с телегой и лошадью. Какое право он имел заниматься книжной торговлей? «Он считал, что книготорговцем является по той простой причине, что торгует книгами».

Ответ был весьма нахальный, и Жиль прекрасно отдавал себе в этом отчет: для того чтобы заниматься этим делом, нужно было принадлежать к книготорговой гильдии или по меньшей мере иметь на руках официальную лицензию (brevet de libraire). Тем не менее д’ Эмери пропустил его мимо ушей, предпочтя сосредоточиться на ключевом вопросе об источниках поступления товара. Жиль сказал, что книги покупал в Париже, а еще у вдовы Машюэль в Руане и старательно избегал всего недозволенного.

А не было ли у него каких-нибудь других поставщиков? Никаких. Не помнит ли он некоего человека по имени Адам? Ну… был один Адам, который служил приказчиком у вдовы Машюэль, но Жиль уже год как ничего о нем не слышал. Это ложь! Просматривая бумаги Жиля, д’ Эмери нашел письмо от Адама, написанное всего несколько недель тому назад. Наверное, оно было в кармане у жены, попытался выкрутиться Жиль, потому что сам он ничего об этом письме не знает. А как в таком случае он объяснит тот факт, что в этом письме Адам, вполне приятельским тоном, предлагает снабжать его книгами непристойного содержания? Ну… Жиль признал, что купил несколько экземпляров «Дамской академии» (книги, которая в наши дни проходила бы по категории жесткой порнографии). А кому он их продавал? Деревенским священникам в тех местах, по которым ездил, и разным другим людям.

Здесь защита Жиля затрещала по швам, а вопросы стали бить в самые слабые точки. Нижеследующий пересказ, в форме диалога, максимально близко следует оригиналу.