Блезо, Планке и Жиль были одним миром мазаны, и Малерб заранее был готов к тому, что, имея дела с подобного рода людьми, он будет постоянно терять деньги. Вопрос был в том, как не запутаться во всех этих делах, в целой паутине взаимных финансовых обязательств, раскинувшейся между неприметными на первый взгляд ключевыми точками, разбросанными по рыночным площадям, сельским ярмаркам и придорожным гостиницам. В солидных фирмах, чьи магазины стояли на главных городских улицах, всерьез его никто не воспринимал. Так что на его долю оставалась только роль маклера, посредника между мелкими дельцами, копошившимися на самом дне общеевропейского книготоргового мира. «Как можно работать с этими бродягами, которые не желают платить по счетам? – жаловался он. – Я продаю им книги понемногу и тем не менее постоянно оказываюсь в дураках. Теперь вот обанкротился Ноэль Жиль. Почти все они – чистой воды мошенники, а солидные, устойчивые книготорговцы ломят такие невообразимые цены, что дело с ними иметь попросту невозможно».
С этого момента, то есть с ноября 1776 года, добрых слов для бродячих торговцев у Малерба не осталось, хотя желание вести с ними дела никуда не ушло и время от времени он поддавался этому искушению: «На тех торговцах, которые ездят дальше всех прочих, можно было бы зарабатывать какие-то деньги, но они все до единого суть существа ничтожные, не имеющие ни дома, ни постоянного адреса, так что три четверти из них непременно тебя обманут». В январе 1777 года он написал в STN, что продал кое-что из их книг «некоему Кеню, по прозвищу Англичанин, из окрестностей Мо», который затем исчез. То же самое сделал другой разносчик, «некий Дени Буйяр». К октябрю список безнадежных должников вырос настолько, что Малерб нанял судебного пристава, чтобы выследить их в нормандском диоцезе Кутанс, откуда многие из них были родом, хотя особо и не надеялся отыскать «людей без постоянного места жительства» по адресам в их родных городах. Проблема, судя по всему, оказалась неразрешимой; следовало либо вовсе отказаться иметь с ними дело, либо по крайней мере продавать им товар только за наличный расчет.
Малерб продолжал работать в качестве агента по доставке (commissionnaire), но одновременно с этим постепенно превратился в книгопродавца с достаточно серьезными оборотами. Иного пути у него не было, поскольку он успел набрать большой запас книг, который прятал от посторонних глаз на своем складе в Лудёне. И как только стало ясно, что его затея с разносчиками не удалась, ему пришлось искать другие варианты. Весной 1777 года его неугомонная мысль обратилась к «новому рынку, куда более безопасному, нежели разносчики», – расположенному в Американской республике, которой едва исполнился год от рождения. «Если эта нация преуспеет в достижении независимости, а все указывает именно на такой исход событий, у нас появятся прекрасные коммерческие перспективы». По мере того как виды на независимость становились все более основательными, его фантазия разгоралась все более ярким пламенем: «Англичане с завистью взирают на те преимущества, которые получает наша торговля от того, что мы с готовностью позволяем американским кораблям входить в наши гавани, а также от того, что свои товары мы отправляем непосредственно в Бостон и другие тамошние порты. Судя по всему, генерал Важинстон [sic] одерживает верх над братьями Хау208 и генералом Корнуоллисом209. Если все именно так и сложится, американцы выиграют кампанию, а англичане будут повержены… Этот конфликт – знак выгодного поворота в политических делах».
Однако «Важинстон» и мировая политика не давали надежды на немедленное разрешение проблем, связанных с книжной торговлей в Лудёне. Капитаны кораблей, бросивших якорь в Нанте, иногда брали на борт небольшие количества разного рода товаров (pacotilles)210 и продавали их в других портах по маршруту следования в порядке личной коммерческой инициативы. Благодаря посредническим усилиям одного из друзей Малерб избавился таким образом от книг на сумму в 1200 ливров. Затем он решил, что, пока рынки Нового Света не открылись в полной мере, он может расширить свои операции с Долины Луары на каботажную торговлю; в любом случае pacotilles были лучше, чем разносчики. «Если этот рынок даст доступ к еще большему количеству покупателей, он будет куда солидней любого предприятия, в которое вовлечены разносчики, потому что у этих людей нет ни очага, ни крова, а сами они зачастую жулики».
Все эти перспективы на поверку обернулись чистой фантазией. Малерб так и не смог выбраться из самых низов розничной торговли, где спрос был огромным, а вот наличных денег и кредита недоставало катастрофически. Солидные книготорговцы не желали иметь с ним никаких дел и жаловались в письмах, адресованных STN, что он подрывает им продажи, сбывая выпущенные издательством книги по заниженным ценам.
В 1778 году во время поездки по этим местам Фаварже слышал одно и то же от многих важных клиентов STN: от Пави в Ла-Рошели, Эли в Ньоре и от Шеврье в Пуатье. В Орлеане Куре де Вильнёв настоятельно рекомендовал STN держаться от Малерба подальше. Подобные ему самозванцы и сами-то по себе были вне закона, да еще и специализировались на торговле запрещенными книгами, сеявшими смуту: «Поскольку они во множестве продают книги, враждебные по отношению к морали, вере и правительству, такие люди редко избегают судебных исков и полного разорения».
Но Малерба так никто и не сумел поймать за руку, и, пообщавшись с ним в Лудёне, Фаварже отправил домой вполне благоприятный отзыв: «Собрав сведения о нынешнем положении дел этого человека, я уверился в том, что опасаться с его стороны нам нечего; что он действует очень обдуманно и напористо; что смерть отца принесла ему солидный доход, хотя ему и приходится выплачивать по 1200 ливров в год своей матери; и что товар он продает с умом. Мне показалось, что с головой у этого человека все в полном порядке». Впрочем, за пять месяцев до этого STN уже успела получить от Батийо-старшего, парижского банкира и коллектора, специализировавшегося на книжной торговле, предупреждение относительно Малерба: «Мне известно, что Малерб сейчас совсем ничего не стоит. Берегитесь его»211.
Так насколько же «солидным» в действительности был Малерб? Опираясь на обрывки информации, рассеянные по его письмам, можно заключить, что происходил он из образованной и относительно обеспеченной семьи, которая владела земельной собственностью в окрестностях Лудёна и каким-то образом была связана с трансатлантической торговлей в Нанте. Попросив STN в письме от 28 июня 1777 года расширить степень «доверия» по отношению к себе, он упомянул о том, что родители разрешили ему продать один из находившихся в семейном владении домов стоимостью в 11 500 ливров для того, чтобы выручить деньги и открыть свое предприятие. Кроме того, он владел двумя фермами, сдаваемыми в аренду за долю в урожае (métairies), которые пытался продать и тем обеспечить себе оборотный капитал. Попытка эта не увенчалась успехом, написал он, поскольку упадок колониальной торговли во время Американской войны настолько серьезно подорвал местную экономику, что цены на землю упали ниже приемлемого уровня. Он и сам вкладывался в торговлю кофе и сахаром, пояснил он далее, но так и не смог вернуть те деньги, которые ему задолжали в Порт-о-Пренсе, Кейптауне и Кадисе. Не сумев найти наличных денег, он попытался оплатить часть своего долга, предложив STN партию кофе. Издательство, однако, отказалось списывать ему сколько-нибудь существенную сумму, поскольку кофе оказался отвратительного качества. По мере того как один проект за другим не приносили ожидаемого дохода, Малерб все больше полагался на помощь родителей. Незадолго до смерти отца, последовавшей в 1778 году, он написал в STN: «Г-н Остервальд прекрасно осведомлен о том, что я небогат и что мои лучшие надежды по-прежнему зависят от воли отца и матери».
Взлеты и падения в деловой карьере Малерба после того, как Фаварже нанес ему визит в октябре 1778 года, можно отследить по его последующим письмам. Чтение это довольно утомительное, в основном из‐за многословия и скверного почерка. Даже директора STN его в какой-то момент попросили придерживаться тех договоренностей, которые были достигнуты по каждому из его заказов, «не утомляя нас длинными и многословными письмами, сквозь которые мы не в силах продраться». Но именно многословие Малерба и придает его письмам особую ценность, поскольку по ним можно делать выводы о том, как превратности книжной торговли воспринимались маргинальным дельцом. Поскольку Малерб был лично знаком с директорами STN, он и пытался обсуждать с ними свою ситуацию в доверительном и откровенном тоне, в отличие от солидных книготорговцев.
Малерб аккуратно платил по векселям четыре года до тех пор, пока в 1777‐м не набрал неоплаченных долгов на весьма серьезную сумму в 1494 ливра. В июне 1777 года STN предупредило его, что прекращает отправлять ему книги, пока не сдвинется с места вопрос с платежами, поскольку у того «доверия», которым он пользуется, есть свой предел. Малерб прислал обнадеживавший ответ со словами о том, что после смерти отца, которая теперь уже представляется неизбежной и скорой, он получит солидное наследство. Это счастливое событие произошло 21 апреля 1778 года212. Малерб смог сразу погасить один из неоплаченных векселей и написал, что полон надежд на возрождение своего предприятия благодаря активам, унаследованным от отца, а также новым схемам тайной переброски товара.
В самом начале 1779 года, через несколько месяцев после визита Фаварже, Малерб согласился приобрести большую партию из запасов, хранившихся на складе издательства, с тридцатипятипроцентной скидкой. Книги отправились в дорогу в мае, в семи больших тюках, и благополучно прибыли в пункт назначения в сентябре. Счет пришел на 3356 ливров, то есть на очень большую для тогдашней книготорговли сумму. Малерб выдал обязательство оплатить долг векселями с последовательными датами погашения, разнесенными на срок до трех лет. Когда в марте 1780 года подошел срок платежа по первому векселю, его парижский банкир отказался принять его к оплате.
На протяжении последующих шести лет письма Малерба состояли в основном из попыток любым способом как-нибудь добиться списания долга, увильнуть от его выплаты или хотя бы отложить ее. Причины он выдумывал самые разнообразные: общий упадок торговли из‐за Американской войны, отсутствие наличных денег и трудности с их получением от его должников, рост цен на перевозки, особенно после эдиктов 1777 года, и, наконец, падение его продаж в сочетании с невозможностью получить деньги за уже проданные книги. Понятно, что и само STN страдало от точно таких же трудностей, и, по мере того как усложнялась собственная финансовая ситуация «Общества», у директоров оставалось все меньше сочувствия к проблемам Малерба. В мае 1780‐го издательство отказало ему в просьбе о реструктурировании части долга. В ноябре его парижский банкир отказался принять к оплате еще один вексель, на сей раз на сумму в 408 ливров. Малерб заявил, что эти деньги можно покрыть за счет средств, причитавшихся ему со стороны Прюдона, владельца книжного магазина в Мо, одного из множества книготорговцев, которые задолжали ему в общей сложности около 1500 ливров. Его положение осложнялось тем, что он не мог выручить наличные деньги за счет продажи части своей земли, поскольку земля резко упала в цене, а потенциальные покупатели точно так же не могли найти звонкой монеты для оплаты ее даже по бросовой стоимости.
В декабре 1780 года STN предупредило его, что Батийо уже отправлены распоряжения предпринять все необходимое, вплоть до преследования по суду, чтобы заставить Малерба заплатить требуемое. Батийо пользовался в торговых кругах славой бульдога, который не станет выбирать средств для выбивания денег из задолжавших его клиентам книготорговцев. За свои услуги он брал немало, и эти расходы добавлялись ко все увеличивавшемуся дефициту на банковском счете Малерба, так же как и неподъемная стоимость юридической процедуры (protêts), которая вступала в силу в том случае, если кредитор предъявлял к оплате вексель в срок погашения, а должник или его агент (чаще всего владелец коммерческого банка, в котором должник, предположительно, держал деньги) отказывался этот вексель принимать. В феврале 1781 года STN предупредило Малерба, что скоро наступает срок погашения его векселя на сумму в 1318 ливров и ему надлежит заплатить по этому обязательству.
3 марта 1781 года Малерб разослал своим кредиторам циркулярное письмо, объявив, что он приостанавливает все платежи и готовится к процедуре банкротства. Он сдал балансовый отчет в торговый дом «Вдова Буте, Дайе и Дюпюи» в Сомюре и попросил основных кредиторов решить дело о внесудебном разрешении спора (arrangement à l’ amiable) в частных письмах, которые приложил к письму циркулярному. Согласно циркуляру, его долг составлял 58 000 ливров, сумму, покрываемую, по крайней мере теоретически, за счет имевшихся активов, оцененных в 73 002 ливра. Последние включали 36 000 ливров, вложенных в недвижимость (три métairies, виноградник и дом в Лудёне) и мебель стоимостью в 400 ливров «в комнате, где я живу, поскольку ни собственного дома, ни семьи у меня нет, а столуюсь я у матери, что само по себе должно устранить подозрения, которые вы, возможно, питаете, о том, что разорился я потому, что живу в роскоши». Прочие активы состояли из сумм, которые третьи лица задолжали Малербу, хотя многие из этих долгов были «сомнительными», а списать он успел еще того больше: 25 785 ливров в качестве «неоплатных долгов, и за некоторыми стоят люди, которые платить не в состоянии». Балансовый отчет отражал не только книготорговые операции, но и всю его деятельность в качестве агента по доставке. Долги, которые все еще можно было собрать за уже проданные книги, он оценил в 800–1000 ливров. Однако в отдельном письме с мольбами о пощаде, направленном в STN, он признавал, что надежды что-либо получить в ближайшем будущем немного. «Я уже не знаю, кому мне и верить, поскольку опыт ведения дел с книготорговцами у меня крайне скверный. Те, что посолиднее, платят кое-как или вообще не платят. Разносчики у меня воруют. Они прибрали к рукам уже 10 000 ливров». Катастрофическое падение цен на землю привело к тому, что продать свою он просто не мог. Единственным способом хоть как-то сократить долг перед STN была возможность договориться с друзьями в Нанте и отправить в Нёвшатель партию кофе или местных товаров, производившихся в окрестностях Лудёна: орехового масла, воска и меда. Как и было сказано в циркулярном письме, он предлагал погасить долг ежегодными выплатами, каждая из которых будет составлять треть от общей суммы, в период с 1782 по 1784 год. Тем временем он будет продолжать вести дела, прилагая все усилия к тому, чтобы заставить собственных должников вернуть ему деньги. «Таков единственный способ предотвратить мое полное разорение и не принести убытков вам, и это после того, как десять лет я потратил в тяжких и неустанных трудах».
Ответ из STN был датирован 8 мая 1781 года. Малербу дали понять, что еще раз навели справки о состоянии его дел и собрали достаточно сведений для того, чтобы с полным правом требовать незамедлительной и полной выплаты. Но издательство согласится на отсрочку, если он заплатит по первому из просроченных векселей на сумму в 1318 ливров, который не был принят к оплате несколько месяцев назад. Это никак невозможно, ответил Малерб. Он не сможет собрать нужное количество денег. Фошу он должен больше, чем STN, но Фош проявил гибкость. Если «Общество» продолжит настаивать на судебном преследовании, это его раздавит, а серьезных выплат по иску не принесет. Он всегда был искренен и честен и стал жертвой несчастливых обстоятельств. Он станет работать денно и нощно и выплатит все до последнего денье. И по-прежнему не будет тратить денег на себя, как всегда и поступал. «Я усердный работник и ничего не трачу на роскошь или на какие-нибудь излишества. Я не женат, а готовит мне мать. Моя свобода и все мои начинания теперь в руках моих друзей. И все, чего я хочу, – продолжать работать вместе с ними».
В июне присланный Батийо судебный пристав постучался в дверь Малерба и потребовал выплаты по новому векселю, выписанному на его имя на сумму в 1318 ливров, и покрытия дополнительных расходов. Заплатить Малерб не смог. Все, что он мог представить STN в качестве оправдания, – это отсутствие наличных денег. «Жестоко набрасываться на человека в стесненных обстоятельствах, когда он исполнен доброй воли». Через две недели он прислал еще одно письмо с жалобами на злую судьбу, на сей раз тон был уже совсем отчаянным. Батийо изъял три тюка с книгами от STN, которые лежали у Малерба на складе нераспечатанными. Стоили они 1559 ливров, но Батийо пригрозил выставить их на аукцион и продать по любой цене, которую там предложат. «Эти книги на 1559 ливров и 10 су, будучи проданы в Лудёне, не принесут и 300 ливров, и вы прекрасно знаете, что сам товар совсем не того свойства, чтобы имело смысл выставлять его на публику. В подобном случае на меня обрушатся жестокие кары со стороны закона, возможно, ко мне даже придет полиция, конфискует книги и станет обыскивать дом – сколько же еще боли вы готовы мне причинить?»
Трудно сказать, как Остервальд и другие члены правления STN восприняли эту мольбу о помощи. За долгие годы они уже привыкли получать от Малерба чрезмерно эмоциональные, многословные послания и, вполне возможно, научились им не доверять. В конце концов, это мог быть просто блеф. Другие погрязшие в долгах книготорговцы также умели быть весьма красноречивыми, а затем, столкнувшись с перспективой неминуемого банкротства, иногда (как в случае с Кальдезегом из Марселя) пытались стравить кредиторов между собой, предлагая одним из них заплатить по счетам втайне и в обмен на благоприятные условия, а всех прочих оставляя с носом. Угроза со стороны Батийо как раз и могла быть способом разоблачить этот блеф. Однако отрицать правоту Малерба в том, что публичный аукцион ничего путного не даст, тоже было нельзя. Так что в конце концов STN отправило ему предупреждение, что не потерпит особых соглашений с каким-либо другим кредитором (предположительно с Фошем) в ущерб собственным интересам, и предоставило отсрочку на три года. Малерб ответил в июле 1781 года, что у него просто камень с души упал и что он очень благодарен, – а также прислал в счет погашения долга четыре новых векселя на срок до трех лет с трехпроцентной надбавкой к основной сумме.
Впрочем, даже и после этого торг относительно условий соглашения продолжился. Принимать векселя в STN отказались, настаивая на том, чтобы получить вместо них три платежных документа на более крупные суммы и с пятипроцентной надбавкой, сроки погашения которых должны наступить соответственно в 1782, 1783 и 1784 годах. Малерб согласился, но срок погашения продлил до 1785 года. В октябре 1782‐го он не смог рассчитаться по платежному обязательству, связанному с другой сделкой, на сумму в 490 ливров, и в ответ на претензии со стороны STN прислал вексель с более поздней датой выплаты. По мере того как близились сроки погашения задолженности по трем крупным векселям, ситуация становилась все хуже. К 1783 году обанкротился сам Батийо, а STN все труднее становилось платить по собственным обязательствам, прежде всего потому, что оно столкнулось с тем же бедствием, что подкосило Малерба, но в гораздо больших масштабах: с неоплаченными долгами наполовину разорившихся книготорговцев. В апреле 1783-го, когда вышел срок уплаты по первому из трех векселей, Малерб снова не смог рассчитаться и снова прислал вексель с более поздней датой погашения. В мае 1784 года он оказался не в состоянии заплатить по второму векселю. На сей раз он попытался уклониться от претензий со стороны STN, выписав платежное обязательство на имя некоего Кабоша из Байоля, расположенного далеко, во Фландрии, на сумму в 500 ливров. Кабош отказался принимать документ к оплате, а затем и сам исчез, уехав, по слухам, в Швецию, в Готнебург, хотя Малербу кто-то сказал, что он должен вскоре вернуться в Байоль, чтобы вступить в права наследования, которые имел на имущество, оставленное недавно умершими матерью и дядей. Третий вексель Малерба остался неоплаченным в 1785 году. К этому времени он уже перестал делать вид, будто у него есть корреспонденты, готовые выкупать его долги.
Однако книготоргового дела он не оставил. Поставок от STN он уже получить не мог и начал заказывать товар в Брюсселе и Авиньоне. Складывается впечатление, что теперь он и сам подался в разъездные торговцы, поскольку в последних письмах в STN упоминаются поездки с товаром в Пуату и Сентонж. В этих письмах он повторяет привычные жалобы на неоплаченные долги, отсутствие наличных денег, низкие цены на землю. Хотя STN продолжало пугать его судебным преследованием, сколько-нибудь действенных рычагов, при помощи которых можно было бы заставить его заплатить, у нёвшательцев не было. Едва ли имело смысл обращаться во французский суд с иском, предметом которого были книги, подлежавшие, с точки зрения французских властей, конфискации. «Мы устали от этой бессмысленной переписки», – сообщили из STN в июле 1785 года. К той поре Малерб уже успел пропустить платеж еще по одному векселю, выписанному взамен неоплаченного платежного поручения на 500 ливров на имя Кабоша. В качестве знака доброй воли он послал в Швейцарию немного отвратительного кофе и немного материи, также очень скверного качества; получив товар, из STN ответили, что постараются выручить за все это хоть какие-то гроши. Он так никогда и не прислал наличных денег и не перестал приводить доказательства своих правоты и порядочности: «Мне все равно, кто и что обо мне говорит. Я веду крайне скромную жизнь в доме у матери, которая предложила мне делить с ней стол после того, как умер отец. Домашних расходов у меня практически нет, я живу холостяком. На себя денег я почти не трачу. Деньги идут только на то, что необходимо для моего предприятия, – на поездки и почтовые расходы».
Умер Малерб в январе 1787 года. Нёвшательцы попытались получить хоть что-нибудь из его собственности, но их агент, купец из Пуатье, сообщил, что надежды на это немного213, а корреспондент в Лудёне подтвердил, что все активы Малерба погребены под целой горой долгов. Трое поверенных потратили двадцать три дня на то, чтобы составить опись его имущества и оставшихся после него бумаг. Книги ушли с аукциона, судя по всему, без каких бы то ни было возражений со стороны субинтенданта, и принесли 5202 ливра. Его мебель и прочая собственность могут дать порядка 20 000 ливров, написал лудёнский корреспондент, но на другой чаше весов лежат 60 000 долга214. В конце концов STN списало Малерба по графе «безнадежных должников» с потерей в 1368 ливров 15 су и 3 денье. Заказы, присланные Малербом, дают нам представление о том, какого рода литература расходилась по капиллярной системе книготорговли, а сопровождающие их комментарии показывают, как он оценивал спрос на эти книги. Складывается впечатление, что книжный рынок он знал очень хорошо, к тому же у него были свои информаторы в Париже, включая одного из его родственников, Жака-Анри Мейстера, друга и сподвижника Дидро. До того как STN окончательно рассорилось с Малербом, директора издательства принимали во внимание его советы относительно того, что именно следует переиздать пиратским способом. Рекомендовал он труды философов и либертенскую литературу: «Ходят разговоры о новом трактате г-на де Кондорсе. Еще есть издание скабрезных пьес, в двух томах in octavo, много лучше тех, что я получил от вас. Еще спрашивают „Картины Святых таинств, или Разоблаченное христианство“ (Tableaux des saints mystères, ou Christianisme dévoilé)». По ранним письмам Малерба можно было бы заключить, что основной сферой его интереса является рынок протестантской литературы, но к 1775 году их тон меняется, и он пишет о том, что новые сочинения Вольтера «определенно будут пользоваться большим спросом», тогда как книги благочестивого содержания представлены на рынке в избытке, а «религиозность утратила прежний пыл». Во многих его заказах виден интерес к политическим памфлетам, направленным против Людовика XV и его министров. Новое издание «Исторического дневника о перевороте, произведенном в устройстве французской монархии месье де Мопу» наверняка будет хорошо продаваться, написал Малерб 4 ноября 1775 года. Его клиенты постоянно требовали такие книги, в которых политический протест соседствовал со скандальными разоблачениями, и в первую очередь речь заходила о «Мопуане, или Тайной и интимной переписке между канцлером Мопу и его фаворитом Соруэ» (Maupeouana, ou correspondance secrète et familière du chancelier de Maupeou) и «Газетчике в доспехах, или Скандальных анекдотах из жизни французского двора».