Какой-то знаменитый спортсмен, между прочим. Она посмотрела на меня с затаённой гордостью, готовая уже произнести имя. Но это было бессмысленно — спортом я совершенно не увлекался (чем в детстве очень раздражал отца, «Твоя чахоточная наследственность», — говорил он матери, а она отвечала: «Скажешь, это я хотела сына?»).

У Лилии со спортсменом случилась страстная любовь на берегу моря. По-взрослому, вот так-то. Она полчаса делилась подробностями душераздирающей любви, точно сценарий писала. Должен признать — в этом что-то было, что-то волнующее.

В какой-то момент я всерьёз сомневался, всё ли у меня в порядке. С точки зрения психической прежде всего, потому что отклонения начинаются в голове, физиология только подчиняется. Я думал, не гей ли я. Всё сошлось. Женское воспитание — раз. Никакой тяги к спорту и прочим увлечениям под «гормоном риска» — два. Девчонки меня занимали, да, но с ними мне хорошо просто болтать, три. Это самое главное. Даже после поцелуев с Лилией у меня ничего не колыхнулось, не было ничего, что говорило о возбуждении. Единственное, что утешало, — представители моего пола тоже нисколько меня не волновали.

Когда Лилия в красках описала все эти песчинки на коже и мускусный запах (бог мой, мускусный запах! Она так и говорила), я вдруг задышал чаще. Глупость, конечно, несусветная.

Под конец лета пылкая любовь их переросла в яростные ссоры и закончилась расставанием. Родители Лилии ничего так и не заметили.

— Я к экстрасенсу ходила, — сказала она, опустив руку в пакетик с арахисом. — Такая милая женщина. Спросила: хочешь его приворожить? А я ей: нет, лучше избавьте меня от привязанности. Тогда она включила магнитофон. Застучали барабаны. Я лежала на таком коврике, который как будто из травы сделан. Да, циновка. А она раскурила благовония, приказала дышать «по-собачьи» и представлять, что он уплывает вдаль на лодке. Я сразу стала отключаться… Знаешь, как это называется? Холотропное дыхание. Метод гипноза.

— Помогло? — спросил я.

— Пока непонятно, — ответила она и вынула наконец руку из пакета.

Лицо её было нечистым, но всё ещё красивым и даже по-новому притягательным от тайного женского знания. Видимо, я входил в курс терапии. Потому что Лилия вдруг спрыгнула со скамейки и изменившимся деловитым тоном осведомилась, к кому мы пойдём. Можно к ней, у неё никого не будет дома до шести часов.

Мы ехали в полупустом автобусе. Какой-то дылда, усыпанный перхотью, дышал на нас перегаром, то и дело оборачивался и спрашивал, не проехал ли он библиотеку технологического института. Волнение, появившееся во время её рассказа, улетучилось. Я глядел в окно и боялся, что не смогу вернуться к тому состоянию, ведь с него всё и начинается. Лилия молча смотрела вперёд. Наверное, она думала об океане, досках для сёрфинга и низком двухместном автомобиле на бешеной скорости.

Ей было всё равно. Это я понял, когда она достала из ящика почту. Вряд ли девчонка вспоминает о письмах, если ей предстоит уединиться с кем-то, кто её возбуждает. Мне бы уйти, честное слово. Не знаю, зачем я поднялся. Самое смешное, что по лестнице она шагала уже не как Мэрилин Монро, а как обычная шестнадцатилетняя девчонка, которую никто не видит, а потому нечего и выделываться. Она даже не особенно смутилась, когда сняла ботинки, и я увидел стрелку на её чулке.

Я не люблю чужие дома. Вместо наигранных восторгов по поводу вкуса хозяев всегда думаю, что бы тут выбросить, чтобы дышалось легче. Из квартиры Лилии я бы с удовольствием вынес жуткий восточный диван на полкомнаты. Правда! Глядишь, и люди стали бы чуть более энергичными. Ведь о чём ещё думать, если ты каждый день видишь огромный диван — короля диванов! — который так и манит лечь и не вставать? «Тысяча и одна ночь» какая-то. Я не знал родителей Лилии, но подозревал, что они довольно толстые и ленивые. И дочка будет такой же. Пока её спасает буйный обмен веществ, но это ненадолго. Вот такой я отвратительный гость. Меня нельзя приглашать в дом, знаю.

Лилия не повела меня в свою комнату. Демонстративно закрыла туда дверь, над которой висели полые китайские трубочки. Это тоже было неприятно, как будто у неё от меня секреты. Думаю, мы начали раздражать друг друга уже с первых минут нахождения в квартире. Она развалилась на мягком диване, ноги задрала выше головы. И вправду похудела в этом кемпинге, кожа да кости. Если бы можно было сказать о девчонке «постарела», я бы так сказал!

Платьице на ней было короткое, голубое, а поверх — свитерок с какой-то надписью. Прочесть её было нельзя.

— Иди сюда, — тускло сказала Лилия.

Мне стало жаль, что у неё такие красивые глаза. «Верни эти глаза другой девчонке, серьёзной и умной, — хотел я сказать ей, — потому что ты — глупая механическая кукла». Но она уже целовала меня бесстрастными солёными губами, а я искал у неё на спине ключ, которым она заводится. Напрасная возня длилась минут пять, пока ей не надоело. Потом она оттолкнула меня, стянула свитер, платье и осталась голой. Только полоски от купальника ярко белели на ещё загорелом костлявом теле.

Я часто думал, как это будет в первый раз. Ну, когда я удостоверюсь, что точно не гей, и влюблюсь в какую-нибудь девчонку. Решил, что не стану строить из себя бывалого мачо, а признаюсь девчонке честно. В моих фантазиях в этом признании была какая-то трепетная нежность, которая должна была сделать нас ещё ближе и сразу заглушить все страхи. Больше, чем простое и умелое обладание.

Сейчас же — я «утопал» в чужом диване, рядом с голой девчонкой, и не мог шевельнуться.

— Ты чего? — хрипло спросила Лилия.

— Болеешь, что ли? Хрипишь, — я беспомощно переводил тему.