Веста молчала. Когда она на рассвете шла из леса в деревню, она с едкой, как кислота, злобой повторяла про себя все те злые слова, которые хотела высказать в лицо этому отвратительному подлецу, который обидел и погубил её маму. Она мечтала наложить на него самое страшное проклятие, чтобы он корчился в муках на её глазах. Она желала ему страшной смерти, ненавидела его всей душой, проклинала.

И вот теперь, казалось бы, её душа должна была возликовать от того, что отец и без её проклятий мучается и медленно умирает от страшного недуга. Но вместо этого Веста почувствовала лишь скорбь и жалость.

– Прости меня. Я страшно виноват перед тобой. Моя вина всегда со мной, – он снова приложил худую, высохшую кисть к опухоли, и лицо его скривилось от невыносимой боли. – Я рад, что перед смертью ты всё же пришла ко мне. Прости меня, Любаша. Если можешь, прости…

У Весты на глазах выступили слёзы, губы её задрожали. Она вытерла мужчине лоб и отдёрнула руку, словно боялась замараться.

– Никогда я тебя не прощу! И она не простила бы, – прошептала девушка, чувствуя, что ещё чуть-чуть и разрыдается. – Я пришла, чтобы наказать тебя, но… Ты сам уже себя наказал.

Веста выбежала из комнаты, а в темноте коридора дала волю слезам. Зажав ладонями рот, она беззвучно рыдала, сидя на грязном полу. Она по-прежнему чувствовала внутри себя бесконечную чёрную злобу – тяжёлую, как камень. Вот только теперь она злилась не на отца, а на саму себя…

Входная дверь оказалась запертой. Веста изо всех сил дёргала замусоленную деревянную ручку, но все её усилия оказывались тщетными. Стоны, доносящиеся из комнаты умирающего мужчины, отзывались в душе тупой болью. Ей хотелось поскорее покинуть этот дом и больше никогда сюда не возвращаться.

– Куда же ты собралась? – скрипучий голос раздался прямо за её спиной. – А как же обещанный поклон?

Обернувшись, Веста наткнулась на холодный взгляд колдуна. Увидев растерянный взгляд девушки, старик захохотал так громко, что оконные стекла в доме задрожали.

– Как же я узнаю, что ты выполнил своё обещание и что Елисей здоров? – спросила она.

Колдун подошёл к окну и посмотрел внимательно куда-то вдаль.

– Узнаешь. Скоро ему полегчает и он сам придёт сюда за тобой.

– Поклонюсь, когда увижу его своими глазами, – строго ответила Веста.

– Эх, надо было прикончить тебя в лесу тогда, двадцать лет назад. Меньше было бы хлопот! Знал ли я, что дикий зверь пожалеет тебя?

– Ты не человек, Захар, – произнесла Веста, – даже дикий зверь способен испытывать доброту и сострадание, в отличие от тебя. Это не Ярополк погубил мою мать. Это сделал ты его руками. И он страдает сейчас по твоей вине. Ты…

Веста не договорила. Колдун щёлкнул пальцами, и на её голову посыпалась белая, невесомая пыль. Веста почувствовала, как её язык прилип к нёбу, а руки и ноги стали тяжёлыми, неподъёмными. Она не могла пошевелиться, не могла вымолвить ни слова, только стояла и смотрела на тёмную фигуру седовласого старика, который уселся перед ней на лавку с усталым лицом.

– Мы ведь с тобой похожи, – произнес Захар, – когда-то и я был наивным и полным надежд на обычное человеческое счастье. Только это было так давно, что уже не похоже на правду.

Голос колдуна звучал низко и тихо. Веста не знала, кому он рассказывает свою историю – то ли ей, то ли себе самому. Но она не могла пошевелиться, и ей ничего не оставалось, как стоять и слушать.

– Я рос с матерью, которая ненавидела меня. Вместо еды она «кормила» меня подзатыльниками и оплеухами, заставляла спать на голом полу и всячески издевалась надо мной. Немощная бабушка, наблюдая за моими бесконечными страданиями, призывала меня молиться. И я молился.

Дети добры к своим родителям, но рано или поздно эта слепая доброта заканчивается. Закончилась и моя. Однажды, страдая от боли после очередных побоев, я вместо слов молитвы произнёс страшные слова: я пожелал своей матери зла и сказал, что отдал бы всё, чтобы увидеть, как она умирает в муках. И тут же мне явился бес, который обещал исполнить моё желание и наградить колдовской силой, если я взамен соглашусь служить злу – совершать зло и плодить зло…