Теперь, получив вместе с чином генеральскую витушку, он очень был доволен, когда кадеты величали его превосходительством.

Мы проходили у него синтаксис, но каким-то особым образом. Например, он спрашивал:

— Ну, милый мой, скажи мне, как древние определяли добродетель?

— Проведут прямую линию, окрасят ее с обеих сторон и полагают на одном ее конце скупость, а на другом — глупость, — то средняя точка этой линии представить добродетель, — отвечает вызванный.

— Прекрасно, — говорить Г., — а почему же это так?

— Кто равно удаляется от скупости и глупости вашего превосходительства, тот есть добродетельный человек, — поясняет ученик.

— Чудесно! — вот тебе, милый мой, и заключение силлогизма, — добавляет учитель.

Такими-то мудрыми и поучительными примерами напичканы были наши тетради.

У этого преподавателя была еще одна слабость: он чуть ли не родился в корпусе, а потому очень любил рассказывать истории этого заведения. От воспитанников других классов мы уже знали его рассказы о том, что на месте корпуса прежде был сахарный завод, за какую цену он был куплен казною при императрице Елисавете Петровне, и как основан был тут потом морской кадетский корпус.

Пользуясь этим, один из коноводов класса, некто Воейков, и говорит раз:

— Господа, надеюсь, что силлогизмы всем надоели, — будем его занимать сами? Во-первых, если он придет к нам в ударе, то есть в хорошем расположении духа, — начнем деликатным образом с сахарного завода, а если нет, — то я первый подаю ему свое сочинение в стихах; разбор их займет с полчаса, ну, а потом кто?

— Я, — откликнулся Безумов, — он задал мне басню Крылова, — надеюсь угостить его минуть на двадцать.

— А у меня сочинение в прозе, — говорит Саломахин, — да такое, что он его и в час не раскусить.

Приходить Г., явно не в духе. Должно-быть шильнички-мыльнички сильно огорчили его в первые часы. О сахарном заводе нечего было и вспоминать…

— Ваше превосходительство, вы приказали мне написать сочинение, — говорить Воейков, — и я написал, в стихах…

— Вот уж стишков-то ваших я сильно недолюбливаю, — морщится Г., однако берет тетрадь и читает громко:

— Что за дичь написал ты, неразумная голова! Как же ветер-то у тебя дует мимо классов?

— Да так, Федор Васильевич, — вот мы сидим теперь в классе, а ветер дует вдоль набережной, — отвечал Воейков.

— Очень разумно! — продолжал Г., — ну а соловей-то — «свистит дугой»?

— Подымет голову и свистит, а звуки, но тяготению земли, принимают фигуру дуги — параболы…