В голосе старшего лейтенанта слышалось неверие. И Петр понимал командира. Действительно, все уже вроде бы обдумано, выверено. Каждый узелок распутан. Нет возможности воспользоваться мостом, нет! А тут — на-ко тебе! — предложение...
И все же...
— Я тут к разведчикам после второй атаки забежал. — Начал Трайнин, придвигаясь ближе к Назаренко. — Схемку с их слов набросал. — Достал из кармана листочек бумажки, разгладил его на колене. — Так, для себя... А потом стал прикидывать так и эдак... Получается, командир, что по мосту все-таки пройти можно. Хоть и рискованно, едва ль не на одной гусенице, но — можно.
— Ой ли! — покачал головой Назаренко. — Там ведь тол почти на середине навален.
Но он все же вгляделся в нацарапанную Петром схему. Петр Бережнев и Виктор Ляхов тоже заинтересовались, подвинулись ближе.
— Да нет, не совсем на середине, — уточнил Трайнин. — Он правее. Поэтому левую гусеницу нужно пускать вот так, по самому что ни на есть краю...
— Ты, старшина, говоришь так, будто фашисты тебя беспрепятственно к мосту подпустят, — усмехнулся ефрейтор Бережнев. — Сам ведь сказал, что три орудия на прямой наводке. Да они на дальних подступах к мосту сожгут.
— А если эти орудия огнем с места уничтожить? Их же, говорят, даже видно, — предложил стрелок-радист Ляхов.
— Нет, это не дело, — отрицательно мотнул головой Петр. — Уничтожить их — не проблема. Но фашисты тут же взорвут мост. А нам он нужен!
— Ну так что же ты тогда предлагаешь? — посмотрел на своего механика-водителя старший лейтенант Назаренко. — Прямо в открытую к мосту идти?
— И обязательно днем, — подтвердил Петр.
— Да ты что, Петро, в своем уме? — Назаренко пристально посмотрел на Трайнина. — На верную смерть парадным маршем!
— Так я ж сразу и предупредил — на это решиться надо. Шансов — из ста один. А может, и того меньше! Здесь, командир, все от психологии немцев будет зависеть.
— Ничего не понимаю, — с досадой отбросив окурок, сказал старший лейтенант. — Теперь еще и психологию приплел... — Подался к Петру. — Слушай, не мудри, выкладывай, что надумал.
И Трайнин выложил. Его предложение сводилось к следующему: утром они должны двинуться к мосту, конечно, без стрельбы, не спеша. Пушка — в крайнем верхнем положении, можно даже башенные люки открыть. Первое, что могут предположить фашисты — этот советский танк не иначе как заблудился. Остановился из-за технической неисправности и отстал от основной колонны. Ну а теперь отремонтировался и догоняет своих. Считает, что русские уже в Страхолесье, поэтому идет без опаски. А коль так, то — пожалуй-ка сюда, через мост, голубчик. Да мы тебя здесь голыми руками возьмем.
Возможно и другое: немцы могут не клюнуть на эту удочку. Но все равно они вряд ли будут стрелять по одиночному советскому танку на подходе к мосту. Зачем? Для трех орудий, стерегущих буквально каждое его движение, он — цель легкая. С дороги не свернет, некуда. Ну а затем, увидев сложенный на настиле тол, танкисты, конечно, остановятся. Тогда с двух десятков метров по гусенице вряд ли промахнешься. А там и экипаж можно в плен взять.
Ну а если нервы у фашистов не выдержат... Так на то и риск...
После того как Трайнин изложил свой план, члены экипажа долго молчали. Первым затянувшуюся паузу нарушил старший лейтенант Назаренко. Спросил негромко:
— Ну что решим, братцы? Принимаем план механика?
— А что тут решать? — пожал плечами башнер Бережнев. — Задумка стоящая, надо спытать.