Но следователи оставались глухи к любым моим возражениям. Мне категорически заявили, что я профессиональная шпионка и занимаюсь вредоносной деятельностью с самого первого дня, как только моя нога ступила на китайскую землю.

– Мы все это знаем наверняка – ведь наши органы следили за тобой с самого начала

– Так что же вы молчали эти двадцать лет, не разоблачали меня?! Надо было доложить сразу кому-нибудь из секретарей Северо-Восточного бюро, и меня тут же выслали бы из страны.

– А кому это, скажи, мы должны были доложить? – с подковыркой спросили меня.

– Ну, Линь Бяо, например.

Боже праведный, что тут началось! Буря негодования – как это мой поганый рот осмелился произнести святое имя! Ведь в то время Линь Бяо официально был объявлен наследником Мао Цзэдуна, и здравицы ему провозглашались с такой же частотой, как и самому Председателю. Мне приказано было отвесить низкий поклон и попросить прощения у Председателя Мао за такое преступление. Удивляясь человеческой глупости, я плюнула про себя и поклонилась: отвяжитесь – у меня голова не отвалится.

Медленно и уныло текло время. Один день накладывался на другой, похожий на него как две капли воды. Из дней-близнецов складывались месяцы и годы. Раз в несколько месяцев обо мне вспоминали и вызывали на допрос. Все те же темы, все те же вопросы и те же ответы. Но вот как-то раз мне пришлось снова помянуть имя Линь Бяо. Памятуя о своем «преступлении», я теперь всегда произносила с необходимым пиететом: «заместитель нашего Верховного главнокомандующего Линь». И вдруг опять слышу крик:

– Какой заместитель Верховного главнокомандующего! Не сметь! – Этот Линь Лысый – негодяй! – Давай рассказывай о его злодеяниях!

С ума сойти! Может быть, я ослышалась, неправильно истолковала слова следователей о верном соратнике Мао Цзэдуна, наследнике Великого кормчего (о чем даже было записано в новом уставе партии)? Нет, мне еще раз повторили целый ряд нелестных для маршала эпитетов и заявили, что он пытался совершить военный переворот, потерпел неудачу, пытался бежать и разбился вместе с женой и своим самолетом.

Значит, возможны и такие крутые виражи истории?! Не веря своим ушам, я попросила разрешения справиться у сидевшего за столом переводчика, правильно ли я поняла сказанное. Оказалось, все так. Голова у меня пошла кругом: слишком стремительным было падение верного сподвижника с политического олимпа!

Вид у меня, наверное, был такой ошеломленный, что приставать ко мне с вопросами насчет опального теперь маршала следователи не стали и вскоре отпустили, уразумев, что ничего путного я все равно сказать не смогу.

А что я могла сказать? Кто в те далекие времена, когда мы с Ли Лисанем запросто ходили в дом к Линь Бяо, мог заподозрить в чем-либо этого человека, который победоносно продвигался с вверенной ему армией по территории Северо-Восточного Китая, сметая вражеские полчища! Его авторитет был неоспоримым. А тут вдруг такое! И в камере я долго не могла прийти в себя, нервно шагая из угла в угол, размышляя над превратностями человеческих судеб и непредсказуемостью капризов истории.

Думала я и о муже, с которым судьба не раз играла злые шутки: «то вознесет его высоко, то бросит в бездну без стыда». В голову пришли слова Ли Лисаня о его взлетах и падениях. Когда он был еще юным, в родных краях один гадальщик предсказал ему судьбу: будет у него три взлета и три падения. Оглянувшись на историю Ли Лисаня, можно убедиться, что так оно и получилось: первый взлет в 20-е годы, когда он стремительно поднялся к руководству КПК; резкое падение в 1930, покрывшее его в партии несмываемым пятном; второе падение – в 1938, когда он в Москве оказался за решеткой; затем взлет после возвращения в Китай в 1946 году – и новое падение, начиная с профсоюзных событий 1952 года.

А где еще один взлет? Помню, когда Ли Лисань рассказал мне об этих предсказаниях, я только усмехнулась:

– Чушь! Мистика!

Но теперь, в несчастьях, я вспоминала об этой «мистике» и надеялась, что будет, будет еще один взлет у Ли Лисаня. И, надо признаться, эта мысль меня морально поддерживала.