Такое отношение израильтян к Танаху свидетельствует о консенсусе между всеми группами общества — ортодоксами, центристами и партией Мапам — относительно того, что Библия должна оставаться основой основ еврейского образования и культуры в Израиле. Так, Библия занимает центральное место в учебных программах по еврейской истории и литературе всех израильских школ, в том числе и нерелигиозных. Не возникло особых протестов в обществе и в конце 1950-х гг., когда Министерство образования ввело в учебные программы светских школ, в ограниченном объеме, определенные знания, связанные с религиозными традициями (молитвы, еврейские обычаи и праздники). Признание необходимости этих знаний, способствующих развитию еврейского самосознания, стало отражением довольно широкого, пусть даже и не выражаемого вслух, признания того факта, что иудаизм не только помогал народу выжить и сохранить свою самоидентификацию на протяжении девятнадцати веков еврейского изгнания, но и в состоянии выполнять эту функцию еще на протяжении долгого времени. Практически все израильтяне согласны с тем, что овладение определенной суммой знаний, связанных с еврейской традицией, отнюдь не обязательно делает человека верующим в строго теологическим смысле этого слова.
Точно так же не следует увязывать одобрение этих мер общественным сознанием с широким распространением в стране еврейской религиозности. В ходе обследования, проведенного в 1963 г., лишь 30 % опрошенных израильтян отнесли себя к категории строго соблюдающих все религиозные ритуалы. С другой стороны, 24 % объявили себя не соблюдающими религиозные традиции. Из оставшихся 46 % примерно половина заявила, что соблюдает еврейские традиции “в известной степени”. Пять лет спустя, в ходе обследования учащихся средней школы, проведенного профессором Еврейского университета в Иерусалиме Шимоном Германом, большинство респондентов признали не только отсутствие у них каких-либо глубоких религиозных воззрений, но также и свое безразличие по отношению к евреям стран диаспоры. Кое-кто из этих юных израильтян был склонен отрицать свое еврейство, а точнее, просто игнорировать его. Собственно говоря, нетрудно было представить себе суть такого расхождения между практически всеобщей библейской культурой населения, с одной стороны, и ростом безразличия по отношению к иудаизму как к религиозной системе — с другой. Религиозность в Израиле понимается не как признание принципов и духовных ценностей еврейской веры, но как принадлежность к политическим партиям ортодоксальной ориентации. А эти партии традиционно требовали от правительства как обеспечения, в принудительном порядке, религиозных норм иудаизма, так и удовлетворения их собственных, сугубо материальных, запросов. Иными словами, именно политизация религии вызывала резко отрицательную реакцию мыслящей и социально активной части населения страны.
Так, например, еще в 1956 г. стало очевидным, что партия Агудат Исраэль не желает ни в малейший степени считаться с общественными нуждами. В мае этого года д-р Нелсон Глюк[127], известный археолог и президент “Хибру Юнион Колледж”[128], старейшего в США высшего еврейского учебного заведения, готовящего реформистских раввинов, обратился к городским властям Иерусалима с просьбой о строительстве археологического института на участке неподалеку от гостиницы “Царь Давид”, в юго-восточной части города. Сам по себе проект выглядел вполне достойным; что же касается земельного участка, то он, собственно говоря, был выделен правительством страны. Комиссия по строительным лицензиям мэрии соответствующим образом одобрила заявку Глюка, и в конце лета она должна была поступить на рассмотрение всего городского совета. Тут, однако, произошла некая утечка информации “щекотливого характера”. Стало известно, что проект предусматривает сооружение, в пределах археологического института, помещения для проведения религиозной службы — по всей вероятности, реформистской. Немедленно ортодоксальные газеты обрушились с яростной критикой на “еретические” планы Глюка. Га-Цофе, ежедневная газета партии Мизрахи, и Га-Модиа, орган партии Агудат Исраэль, заклеймили строительство помещения для религиозной службы как “попытку проводить реформистский обряд в Иерусалиме, что является гнусностью и бесстыдством в глазах Господа”. Ортодоксальные члены городского совета усилили нажим на Гершона Агрона, мэра Иерусалима и члена партии Мапай, требуя, чтобы он исключил рассмотрение заявки Глюка из повестки дня июльского заседания совета. Агрон ответил отказом. В ходе рассмотрения этого вопроса на июльской сессии Глюк получил лицензию на строительство, несмотря на отчаянное сопротивление ортодоксов, чьи бурные протесты продолжались все это время. Наконец религиозные члены городского совета решили объявить о своем выходе из правящей коалиции.
После этого случая озлобленные и неумолимые ортодоксы только и ждали следующего повода для скандала — и дождались, меньше чем через год. На этот раз речь зашла о плавательном бассейне в Иерусалиме. Некий Хаим Шиф, владелец гостиницы “Президент”, собрал средства для строительства первого общественного плавательного бассейна в городе. Получив одобрение мэра Агрона, Шиф арендовал земельный участок в иерусалимском районе Мошава Германит и представил план в городской совет для утверждения. Блок религиозных партий первоначально дал свое согласие, при условии, что бассейн не будет открыт по субботам и что мужчины и женщины, а также мальчики и девочки не будут плавать в одно и то же время. Городской комитет по строительству рассмотрел заявку и отклонил обе оговорки ортодоксов, после чего документы были переданы на рассмотрение совета в полном составе, на январской сессии 1958 г. И тогда разразилась буря.
Все религиозные фракции, включая Мизрахи, объединили свои усилия в борьбе против строительства бассейна. В редакционных статьях религиозных газет высказывались резкие осуждения в адрес тех, кто вознамерился “осквернить” и “запятнать” святой облик Иерусалима. Газеты публиковали множество читательских писем, авторы которых протестовали против совместного посещения бассейна и поносили Агрона и Шифа в оскорбительных и непристойных выражениях, причем немало писем содержало и прямые угрозы в их адрес. Рабби Амрам Блой, духовный лидер экстремистской еврейской общины Наторей Карта[129], отколовшейся от Агудат Исраэль, подстрекал представителей других, менее фундаменталистских групп, к массовым демонстрациям. Выступления протеста проходили не только в ряде городов Израиля, но и в западных странах. Так, в США хасиды из нью-йоркского района Уильямсбург (в Бруклине) пикетировали в июне 1958 г. Белый дом, резко выступая против американской поддержки “деспотичного” Израиля. В конечном итоге протестующие потерпели неудачу. Правда, раввинат пригрозил Шифу, что свидетельство о кашруте для кухни его гостиницы не будет возобновлено, и он вынужден был продать свои акции бассейна нескольким кибуцам. Однако иерусалимская мэрия одобрила проект, и бассейн открылся в намеченный срок.
На этом ортодоксы не успокоились. В 1964 г., после двухлетней яростной политической кампании, Национальная религиозная партия (Мафдаль) вынудила правительство признать свое поражение: речь шла о строительстве океанского лайнера Шалом, который должен был стать флагманом израильской судоходной компании Цим и гордостью израильского флота на трансатлантических линиях. В проекте были предусмотрены две кухни — некошерная для большинства пассажиров и кошерная для тех, кто придерживается еврейского образа жизни. Религиозные оппоненты настаивали, что было бы “кощунством” готовить некошерную пищу на судне, плавающем под израильским флагом, и что весь процесс приготовления пищи должен находиться под контролем специалистов по кашруту. На этот раз представители светского лагеря потерпели поражение; при этом, однако, новый лайнер не пользовался популярностью у международной клиентуры, и его эксплуатация была убыточной. В конечном итоге судно пришлось продать. Надо заметить, что ортодоксы прилагали все усилия к тому, чтобы такие секторы, как пищевая промышленность, санитарный контроль и контроль качества пищевых продуктов, неизменно оставались самым надежным источником доходов для их электората. С этой целью верховный раввинат всячески препятствовал реализации планов по открытию современной скотобойни в Кирьят-Малахи — предприятия, которое могло бы обслуживать торговцев мясом по всей стране. Однако этот мясокомбинат нанес бы ущерб сотням маленьких, зачастую антисанитарных боен, существовавших в разных городах Израиля, и оставил бы без работы немало резников и инспекторов кашрута. В конечном итоге, под угрозой судебного процесса, был достигнут “компромисс”: продукцию нового мясокомбината стали продавать в Тель-Авиве, но не в Иерусалиме.
Граждане Израиля страдали не только от экономического шантажа религиозных партий, но также и от посягательства ортодоксов на гражданские права, что зачастую представляло угрозу общественной безопасности и интересам отдельных лиц. Возьмем для примера проблему аутопсии. На протяжении ряда лет после создания государства в медицинских учебных заведениях Израиля было запрещено вскрытие трупов — в соответствии с предписаниями религиозных авторитетов. Наконец, в 1951 г., верховный раввин Ицхак Герцог согласился разрешить проведение вскрытия при соблюдении следующих условий: согласие на это было получено при жизни человека; ближайшие родственники не высказывали возражений; все части тела в конечном итоге погребались с соблюдением соответствующих церемоний. Это раввинское суждение стало основой принятого кнесетом в 1953 г. Закона об анатомии и патологии; этот закон также подтверждал возможность аутопсии “с целью установления причины смерти” — при условии, что соответствующий документ будет подписан тремя врачами, имеющими право принимать такое решение.
Вскоре, однако, ортодоксы стали распускать слухи о том, что тела подвергаются бесчестию и что аутопсия проводится не исключительно по требованию врачей, а уже стала рутинной операцией. К 1962 г. протесты ортодоксов стали принимать форму стычек с полицией у больничных ворот. Правительство, обеспокоенное ростом беспорядков, сформировало комитет, состоящий из врачей, раввинов и юристов, с целью внесения соответствующих дополнений и изменений в этот закон. Три года спустя комитет предложил поправки к закону от 1953 г., отражавшие достигнутые им компромиссы. В частности, аутопсия становилась невозможной, если сам человек высказывался, в письменном виде, против ее проведения, или если против высказывались его ближайшие родственники в течение установленного законом пятичасового срока после того, как была зафиксирована смерть; исключение составляли те случаи, когда “интересы общества были выше воли семьи”. Было также определено, в ясной и недвусмысленной форме, — хотя и не в тексте самого закона, а в сопутствующих комментариях, — что “запрещена аутопсия с целью изъятия какого-либо органа покойного для пересадки другому человеку, если против этого высказался сам человек или его родственники”. Такое “компромиссное решение проблемы” вряд ли пришлось по нраву ортодоксам. Группы ешиботников ужесточили свои протесты, устраивая демонстрации возле больниц, запугивая врачей, нанося ущерб их жилищам, рисуя свастики на дверях и порой даже не останавливаясь перед физическим насилием. Полиция усилила охрану врачей, однако судебные дела против ортодоксов возбуждались лишь в редких случаях.
Высказывая свою якобы озабоченность правами усопших, ортодоксы проявляли явное безразличие к правам и свободам живых — если только те не принадлежали к их общине. Наглядным подтверждением сказанному стало имевшее место за несколько лет до рассматриваемых событий так называемое “дело Иоселе”. Пожилой российский еврей Нахман Штаркес, отсидев срок в сибирском лагере, получил в 1957 г. разрешение репатриироваться в Израиль вместе со своей женой. Некоторое время спустя к ним присоединились их взрослые сыновья и дочери. Все члены семьи были людьми религиозными, за исключением одной из дочерей и ее мужа, по фамилии Шумахер. Супруги Шумахер решили, что двое их младших детей поживут пока у бабушки с дедушкой, чтобы жена могла не оставлять работу. В 1959 г. госпожа Шумахер забрала домой девочку, которой исполнилось тринадцать лет, а семилетний мальчик, по имени Йосеф, или по-домашнему Йоселе, пока оставался у бабушки с дедушкой и воспитывался там в строгом религиозном духе. Но когда, наконец, супруги Шумахер решили забрать домой и сына, дед ответил решительным отказом; более того, он попросил совета у нескольких ультрарелигиозных иерусалимских раввинов (двое из которых принадлежали к фанатичной общине Наторей Карта), и все в один голос заявили, что ни при каких обстоятельствах не следует возвращать ребенка в светскую семью. И после этого Йоселе исчез в неизвестном направлении.
Шумахеры обратились в суд, и начался громкий процесс. Когда Штаркес отказался вернуть ребенка родителям, его приговорили (в феврале 1960 г.) к тюремному заключению за неуважение к суду. Религиозная пресса превозносила Штаркеса как мученика за веру, а ешиботники устраивали демонстрации в его поддержку; при этом никто не проявлял ни малейшей симпатии по отношению к обезумевшим от горя родителям мальчика. Возмущенные таким поведением ортодоксов светские граждане в начале 1961 г. организовали специальный комитет, который начал решительную антиклерикальную кампанию, включая созыв пресс-конференций, запросы в кнесете и распространение печатных материалов. Накал борьбы между религиозными ультраортодоксами и неортодоксальным большинством достиг высот, неслыханных до сих пор в истории израильского культуркампфа. Опасаясь встречных действий, направленных против всех без разбору представителей религиозных кругов, Национальная религиозная партия резко ограничила свою поддержку Нахману Штаркесу. Любое выступление ортодоксальных евреев в кнесете или на публике немедленно встречалось криками: “Где Йоселе?” и “Похитители детей!” Наконец, в апреле 1962 г., агенты израильских спецслужб обнаружили мальчика в Нью-Йорке, где его содержали в заточении, и он был возвращен родителям. Однако Штаркеса тут же выпустили на свободу, и расследование по делу “любящего деда” и его сообщников было спущено на тормозах. Впрочем, эта история оставила глубокий след в памяти светского большинства Израиля. Наряду с другими многочисленными случаями нарушения гражданских прав и свободы совести, “дело Йоселе” способствовало созданию такого негативного образа ортодоксального еврея, который не могли изменить к лучшему никакие самые глубокие библейские ассоциации и убедительные результаты археологических раскопок.
Кого считать евреем?
Проблема еврейской идентификации в Израиле является в высшей степени сложной — в силу наличия трех отчасти совпадающих аспектов юрисдикции. Первый — это гражданство как таковое. Гражданами Израиля, несомненно, являются евреи, христиане, мусульмане, друзы. Все они равны перед законом, все обладают одинаковыми правами и имеют одинаковые обязанности — за одним исключением. Этим исключением является воинская обязанность — арабы не служат в Армии обороны Израиля[130]. Таким образом, здесь определяющим является второй аспект — национальность, то есть этническая принадлежность, не совпадающая с гражданством. Вопрос национальности непосредственно связан с тем, каким образом было получено гражданство Израиля. Израиль — это еврейское государство. На практике это означает, что его двери открыты для этнических евреев, то есть евреев по национальности — но лишь для тех евреев, которые приняли решение сделать Израиль своим домом, и об этом ясно сказано в Законе о возвращении[131].
Третий аспект — религиозная принадлежность, которая определяется принадлежностью к автономной религиозной общине; в сущности, это современный вариант принятой еще в Османской империи системы религиозных общин. Нет сомнений, что эта унаследованная от турок система хорошо проявляла себя на групповом уровне. Так, например, еврейская религиозная община не обладает никакими особыми преимуществами по сравнению с мусульманской или христианской общинами. На индивидуальном уровне, однако, вопросы брака, развода, погребения и ряд других вопросов, связанных с личным статусом, рассматриваются в соответствии с религиозным законом — и, таким образом, их решение отдается на усмотрение зачастую отнюдь не столь уж прогрессивных религиозных властей той или иной конкретной общины. Более того, если говорить о еврейской общине, то благодаря стараниям раввинской иерархии продолжает существовать целый ряд архаизмов, уходящих корнями в глубокую древность, — в том числе левиратный брак и запрещение когенам[132] жениться на разведенных женщинах (Гл. XIV. Двуглавая судебная власть). Надо признать, что эти анахронизмы применяются в довольно редких случаях. Существует, однако, одна очень серьезная проблема, связанная со смешанными браками, которая, затрагивая вопрос еврейства как национальности, наносит серьезный ущерб религиозным правам израильских евреев.
Для примера рассмотрим следующую ситуацию: местный раввинский суд отказался дать разрешение на брак фалаша[133], эфиопскому еврею, с израильской еврейкой, пока тот не пройдет ортодоксальный гиюр. Эфиопские евреи, как подозревает раввинат, вступали в Эфиопии в смешанные браки на протяжении нескольких поколений и, таким образом, они не могут считаться евреями по национальности (по своей этнической идентификации), а значит, не имеют еврейских религиозных прав. Еще более запутанной являлась проблема Бней Исраэль[134], членов еврейской общины Индии. Эта община на протяжении столетий жила изолированно от основной массы мирового еврейства. Они ревностно соблюдали все еврейские традиции — однако, поскольку в течение длительного времени они не придерживались ряда галахических предписаний, касающихся брака и семьи, было высказано сомнение относительно законности их браков и разводов, и потому некоторые израильские раввины отказывались заключать брачные союзы между членами общины Бней Исраэль и членами других еврейских общин. Надо признать, что Верховный раввинат Израиля, не откладывая, рассмотрел эту проблему и к 1961 г. вынес постановление о том, что члены этой общины являются евреями, но, однако, перед заключением их браков с представителями другой (еврейской) общины следует изучить, в максимально возможной степени, их происхождение. Неудивительно, что члены Бней Исраэль почувствовали себя оскорбленными, и в начале 1963 г. два десятка семейств этой общины в знак протеста разбили палаточный городок напротив здания Еврейского агентства в Иерусалиме и потребовали, чтобы постановление Верховного раввината было отменено — в противном случае они желают получить возможность вернуться в Индию. На протяжении нескольких недель десятки мужчин, женщин и детей, поселившись на тротуаре в центре столицы и проводя ночи в палатках, требовали справедливости. Наконец, под нажимом кне-сета и после личного вмешательства премьер-министра Эшколя, раввинат принял компромиссное решение, предусматривающее проведение изучения родословной перед вступлением в брак “во всех сомнительных случаях”, без конкретного упоминания общины Бней Исраэль. Сомнительно, чтобы верховный раввинат пошел на попятную, если бы эти простые люди не проявили настойчивость и мужество.
Самые серьезные проблемы, порождаемые раввинскими ограничениями, налагаемыми на еврейские религиозные права, связаны, таким образом, с основополагающим вопросом установления еврейской национальности. В Законе о возвращении не определено понятие “еврей” в его национальном (этническом) смысле. Однако, пока это понятие не получит официального и формального определения, раввинат будет по-прежнему отказываться предоставлять тем, кого он подозревает в нееврейском происхождении, все религиозные права и привилегии (включая права, связанные с браком, разводом и погребением), то есть те права, которые предоставляются членам национальной (этнической) еврейской общины; и исключение будет делаться только для тех, кто прошел официально признанную процедуру гиюра. Верховный суд Израиля предпринял первую попытку дать такое определение при рассмотрении дела Руфайзена (1958 г.). Освальд Руфайзен[135], польский еврей, во время войны скрывался в католическом монастыре в Польше; он принял католицизм и стал кармелитом. Но, даже сделавшись братом Даниилом, Руфайзен по-прежнему ощущал себя евреем и потому со временем решил репатриироваться в Израиль, чтобы там жить и работать. Он заявил о своем праве на репатриацию в рамках Закона о возвращении — то есть о своем праве как еврея по национальности. Когда же власти отказали ему в этом, он обратился в суд. Согласно Галахе, Ру-файзен действительно был евреем по национальности (этническим евреем), поскольку он был рожден матерью-еврейкой. Однако Верховный суд постановил, что понятие “еврей по национальности”, хотя обычно и применимое ко многим людям, которые на практике не придерживаются законов иудаизма, не может “в повседневном человеческом языке” быть применимо к человеку, который добровольно принял другую веру. Таким образом, галахический — ортодоксальный — закон был вынужден отступить перед самоидентификацией человека. Это решение удивило многих, поскольку таким образом было официально заявлено, что — во всяком случае, для гражданских целей — государство, а не раввинат вправе решать, кто является евреем по национальности. Однако ортодоксы согласились (пусть и неохотно) с таким решением — возможно, потому, что в данной ситуации это был вопрос, связанный с отрицанием сомнительного еврейства, а не с его признанием.
Скрытый смысл этого судебного решения со всей наглядностью проявился 10 марта 1958 г., когда министр внутренних дел от Ахдут га-авода Исраэль Бар-Иегуда принял решение относительно систематизации и упорядочения официальной регистрации еврейского населения страны. Проблема возникла из-за того, что многие репатрианты из стран Востока, численность которых постоянно увеличивалась, привозили с собой жен и детей, неевреев по Галахе. Для того чтобы избавить смешанные пары от неясностей и неразберихи, Бар-Иегуда издал следующую директиву, на основании которой должна была отныне проводиться регистрация. Израильские удостоверения личности имеют две связанные между собой графы: “вероисповедание” и “национальность”. Некоторое время тому назад в стране началась было дискуссия относительно упразднения графы “национальность” — высказывались опасения, что ее наличие может расцениваться как дискриминация арабского населения. Однако правительственные чиновники утверждали, что благодаря этой графе можно проводить различия между арабами и евреями и что она необходима по соображениям безопасности. Бар-Йегуда отдал распоряжение чиновникам Министерства внутренних дел просто записывать информацию относительно национальности в том виде, в каком репатриант сообщает ее при регистрации: “Всякий человек, который чистосердечно заявляет, что он является евреем по национальности, должен записываться как еврей, и не следует требовать от него каких-либо дополнительных подтверждений его заявления”. Если оба супруга заявляют, что их ребенок — еврей, регистратор должен принимать это утверждение в буквальном смысле и не задумываться о галахическом законодательстве, согласно которому национальность ребенка, рожденного в смешанном браке, записывается по матери. Министр полагал, что Галаха должна служить религиозным целям, а для целей регистрации населения достаточно убежденности заявителя относительно его национальной принадлежности. Ведь, в конце концов, ничто не помешает раввинам в дальнейшем уточнить национальность человека, если это потребуется в случае оформления брака или развода — такие вопросы, по сути дела, имеют чисто религиозный характер.
Не успело Министерство внутренний дел разослать свою директиву, как раввины немедленно выступили с ее резкой критикой. Дело государства — определять, кто является гражданином, заявили они; определять, является ли человек евреем, можно только на основании галахического законодательства, руководствуясь лишь следующими непреложными критериями: человек должен быть рожден матерью-еврейкой; либо же он должен перейти в иудаизм согласно ортодоксальной процедуре. По требованию двух министров от религиозных партий кабинет немедленно приступил к обсуждению этой неоднозначной директивы. Был сформирован министерский комитет для изучения юридических аспектов проблемы. Основной вопрос, подлежащий обсуждению, формулировался следующим образом: можно ли отделить еврейскую национальность от еврейской религии? Такого никогда не бывало в странах диаспоры; религиозные нормы и традиции всегда определяли национальную идентичность. Что же касается Бар-Иегуды и его товарищей по партии, то создание еврейского государства, свободного от каких бы то ни было формальных связей с религией, являлось для них неотъемлемой частью социалистического сионизма. Если кнесет не смог определить, кого следует считать евреем по национальности в нерелигиозном смысле и с учетом соображений безопасности, и если в такой ситуации возникает необходимость применения критериев ортодоксального законодательства, то, значит, сионизм оказался не в состоянии высвободить статус еврейской нации из традиционных пут религии.
Большинство членов комитета поддержали директиву Бар-Иегуды с одной оговоркой: лицо, утверждающее, что является евреем по национальности, не вправе исповедовать никакую иную религию, кроме иудаизма. Возмущенные министры от Национальной религиозной партии немедленно вышли из коалиции. Вся эта ситуация не понравилась Бен-Гуриону. Последнее, к чему он стремился в складывающейся ситуации, — это размолвка с надежными религиозными партнерами, тем более что Хе-рут, Общие сионисты и Прогрессивная партия были готовы поддержать ортодоксов по этому вопросу. И премьер-министр, в своей примирительной манере, заверил старейшего лидера ортодоксов рабби Иегуду Маймона[136], что в намерения правительства отнюдь не входит отказ от религиозного законодательства. При этом он, однако, указал, что в Декларации независимости Израиля гарантируется свобода совести и вероисповедания и не сказано, что страна должна руководствоваться религиозным законодательством. Во всяком случае, заверил Бен-Гурион, в вопросах ритуала, браков и разводов правительственные решения не будут обязательными для раввината. Эта аргументация, однако, не произвела впечатления на Маймона и его коллег по партии. Напротив, они призвали всех евреев мира провести акции протеста в связи с действиями израильского кабинета министров. В свою очередь, все социалистические партии сплотились вокруг Бен-Гуриона. Это уже был вопрос не о том, кто является евреем, а о том, кто будет править Израилем — кнесет или раввины.
Министры от Национальной религиозной партии вышли из состава правительства, и 15 июля все религиозные депутаты кнесета поддержали вотум недоверия, выдвинутый партией Херут. Дебаты в кнесете продолжались две недели; наконец Бен-Гурион в полном отчаянии выступил с предложением образовать специальный комитет, который должен будет выяснить мнения по этому вопросу религиозных авторитетов не только Израиля, но и стран диаспоры. Инструкции Министерства внутренних дел относительно регистрации будут сформулированы на основе международного консенсуса, а до тех пор указания Бар-Иегуды будут отсрочены. Такое компромиссное предложение было принято. Тогда комитет обратился к 43 видным религиозным авторитетам Израиля и ряда других стран с просьбой высказать свои соображения. Их ответы собирались в течение нескольких месяцев, и стало ясно, что преобладает точка зрения, согласно которой государство не вправе выступать против традиционного галахического подхода к определению еврейской национальности. Тем временем Национальная религиозная партия снова вошла в коалицию, и ее представитель Хаим Шапиро получил пост министра внутренних дел. На основе высказываний религиозных авторитетов, которые Бен-Гурион вынужден был признать, Шапиро в 1960 г. приступил к подготовке новых инструкций. Согласно этим инструкциям, человек мог быть зарегистрирован как еврей — по национальности либо согласно религиозной принадлежности, — только если он отвечал галахическим требованиям, а именно: был рожден матерью-еврейкой и не принадлежал к другой религии либо был обращен в иудаизм по ортодоксальному обряду. Религиозная община одержала несомненную победу.
Такая формулировка национальности, данная ортодоксами, обрела силу административного закона страны и была действенной до января 1970 г., когда Верховный суд вынес свое постановление по еще одному историческому делу. Случилось так, что некий Биньямин Шалит, кадровый офицер израильских ВМС, женился на шотландке; они поселились в Хайфе, и она родила ему двоих детей. Жена Шалита не принимала иудаизм, но оба ребенка, появившись на свет в Хайфе, автоматически получили израильское гражданство. Затем возник вопрос не относительно гражданства, на которое они имели право по месту рождения, а относительно их национальности. Супруги Шалит, Биньямин и Энн, оба будучи атеистами, при заполнении документов на своих детей написали “нет” в графе “вероисповедание”. Вместе с тем они настаивали, чтобы в графе “национальность” было написано “еврей”. При этом чиновник Министерства внутренних дел, следуя инструкции от 1960 г., написал детям в графе “национальность”: лорашум — “без национальности”. Шалит немедленно опротестовал такую запись, и через какое-то время дело дошло до Верховного суда. Там морской офицер заявил, что его дети всегда воспитывались в соответствии с национально-историческими ценностями еврейской общины, что все окружающие израильтяне воспринимают их как евреев и что, соответственно, они имеют право на запись “еврей” в своих удостоверениях личности.