Москва оседлала тигра

Однако побудили Египет к активным действиям не просьбы Сирии, а давление Советского Союза. После Синайской кампании в советской ближневосточной политике не произошло никаких значительных перемен. СССР продолжал оказывать безоговорочную дипломатическую поддержку действиям Египта, направленным на запрет прохода израильских судов по Суэцкому каналу, а также сирийским военным действиям в демилитаризованной зоне и в верховьях реки Иордан. Советские средства массовой информации вели непрекращающуюся пропагандистскую войну против Израиля как “оплота американского империализма”. Наряду с этим отмечалась заметная активизация советских действий, направленных на поддержку арабских стран, в первую очередь Египта и Сирии, что отражало растущее беспокойство Москвы в связи с крахом социалистических режимов в разных странах мира. Ведь это был период падения Бен Беллы в Алжире, после чего настала очередь Сукарно в Индонезии и Нкрумы в Гане. В Конго к власти пришли правые силы. В Греции военный режим растоптал левую оппозицию[165]. В Сирии зрело недовольство политикой баасистского правительства. В Кремле понимали, что все это происходит не без закулисного влияния Вашингтона. Но еще более угрожающими выглядели действия коммунистического Китая, чьи представители один за другим прибывали в арабские столицы, предлагая оружие, специалистов и экономическую помощь. Попав между двух огней, СССР видел единственный выход из ситуации в том, чтобы продолжить поддержку арабского “национально-освободительного” движения, причем в масштабах, превосходящих усилия конкурентов. Такая политика по-прежнему оставалась единственно возможным путем проникновения на Ближний Восток.

Насер был готов поощрить надежды Советского Союза. В 1965 г. в Каир прибыл с визитом первый заместитель министра обороны СССР А. А. Гречко[166], и Насер выразил ему самую теплую благодарность за советскую военную и финансовую помощь. После некоторого периода напряженных отношений между двумя странами Советский Союз снова стал для Насера “нашим истинным и бескорыстным другом”, тогда как американцы, соответственно, оставались “кровопийцами, эксплуататорами, величайшими преступниками XX века и безжалостными варварами”. В 1966 г. Насер и Гречко подписали новый договор о взаимной обороне, по условиям которого судам советских ВМС предоставлялось обслуживание в средиземноморских портах Мерса-Матрух и Сиди-Барани, в порту и в трех рыбацких деревнях на побережье Красного моря. Кроме того, Египет предоставил в распоряжение СССР три аэродрома. Взамен Москва обещала увеличить поставки вооружений и численность военных специалистов. И наконец, 15 мая 1966 г., в Каир прибыл председатель Совета министров СССР А. Н. Косыгин[167], чтобы торжественно заверить Насера, что Египет пользуется полной поддержкой Советского Союза в его “борьбе против империализма”.

В тот же год произошло несколько неожиданных событий, благоприятных для Советского Союза, что позволило ему резко увеличить темпы своего проникновения в ближневосточный регион. Во-первых, Великобритания объявила о намерении прекратить к 1968 г. свое военное присутствие в Адене. Если учесть, что египтяне уже обосновались в Южном Йемене, то для Советского Союза открывались широкие перспективы проникновения в Персидский залив после ухода англичан. Далее, в феврале 1966 г. Салах Джедид пришел к власти в Дамаске, и, под нажимом Москвы, в новом сирийском правительстве оказались два министра-коммуниста; кроме того, сирийские власти стали направлять в Москву “на учебу” молодежных лидеров. Национализация значительного числа крупных предприятий страны была еще одним доказательством того, что Сирия может стать первым коммунистическим государством в арабском мире, а это означало получение в Средиземном море баз для советских ВМС, еще более надежных, чем египетские порты. Советские связисты немедленно приступили к переналадке сирийского оборудования, и через полгода в стране уже функционировали центры связи и анализа разведданных, обеспечивающие советским военным и дипломатам надежные контакты по всему Средиземному морю и далее на восток, вплоть до Персидского залива.

Твердо рассчитывая всеми силами удержаться на этом ближневосточном плацдарме, Советский Союз принялся высказывать в адрес Израиля едва прикрытые угрозы относительно “возможных последствий воинственной политики по отношению к Сирии”. Так, 21 апреля 1967 г., две недели спустя после вышеописанного израильско-сирийского воздушного боя, заместитель министра иностранных дел СССР Я. А. Малик[168] без обиняков заявил, что Израиль “ставит под угрозу само существование своего государства”. Это была самая зловещая угроза в адрес Израиля со времени Синайской кампании 1956 г. Кроме того, несомненную опасность представляла постоянно ухудшающаяся ситуация в приграничных регионах. Отряды ФАТХ все чаще и чаще проникали на территорию Израиля, и в этих вылазках уже участвовала регулярная сирийская армия. В январе 1967 г., после нескольких особенно яростных перестрелок в демилитаризованной зоне, премьер-министр Эшколь напрямую заявил сирийской стороне: “У нас не остается никаких других возможностей, кроме применения средств активного устрашения”. Воздушный бой 7 апреля стал грозным знаком, предвещающим нанесение более мощных ответных ударов. Впав в панику, сирийцы разместили тяжелую артиллерию непосредственно в демилитаризованной зоне, и израильтяне ответили на это концентрацией своих войск и вооружений. Наконец, 11 мая Иерусалим известил Совет Безопасности ООН, что, если сирийские провокации не прекратятся, израильское правительство будет считать себя “вправе принять меры самообороны с учетом своих интересов”. После этого заявления, будучи глубоко обеспокоенным судьбой своего самого ценного арабского ставленника, Советский Союз допустил самую большую ошибку за все время своего присутствия в ближневосточном регионе.

Насер возвращается в Газу и Шарм-аш-Шейх

В середине апреля 1967 г. советский посол в Израиле Дмитрий Чувахин обратился к премьер-министру Эшколю с жалобой относительно “значительной концентрации израильских сил вдоль сирийской границы”. Эшколь тут же предложил послу поехать вместе с ним в приграничный район и своими глазами убедиться в необоснованности этой информации.

Трудно сказать, действительно ли посол предполагал, что израильтяне намерены атаковать сирийские труднопреодолимые оборонительные сооружения. Помимо всего прочего, вряд ли израильтяне планировали проведение крупномасштабной военной операции буквально накануне празднования Дня независимости Израиля. Но для СССР сам факт обвинения Израиля в сосредоточении войск служил его дипломатическим целям. Ведь если израильская сторона в ближайшее время не станет подводить войска к границе, это можно будет представить сирийцам как результат успешной советской поддержки, оказанной режиму баасистов, что только укрепит положение просоветского правительства в Дамаске. В связи с этим посол СССР в Египте 12 мая сообщал в Москву: “Сегодня мы передали египетским властям информацию относительно массивного сосредоточения израильских войск на их северной границе с целью внезапного нападения на Сирию. Мы предложили правительству ОАР принять необходимые меры”.

Насер, в свою очередь, согласился дать указания сотрудникам египетской военной миссии. Однако, когда египетские военные прибыли в приграничный район, увиденное “сосредоточение” израильских войск отнюдь их не поразило. Давая показания на “процессе предателей”[169] в Каире 24 февраля 1968 г., один из подсудимых, бывший военный министр Египта Ш. Бадран, сказал: “Генерал Махмуд Фавзи [бывший тогда египетским главнокомандующим]… пришел к выводу, что эти предположения [относительно готовящегося израильского нападения на Сирию] лишены оснований”. Решение Насера раздуть кризис было обусловлено, скорее всего, иными факторами. По иронии судьбы одним из этих факторов стало крайне тяжелое финансовое положение страны. В 1966 г. Вашингтон информировал власти Каира, что приостанавливает американские поставки пшеницы до тех пор, пока Египет не откажется от попыток обзавестись ракетами дальнего радиуса действия и не приступит к сокращению своих вооруженных сил. Насер отказался, после чего США прекратили свою сельскохозяйственную помощь. То же произошло и с займами западных коммерческих банков и Международного валютного фонда — затраты Египта превышали его доходы. Практически сразу же в стране началась нехватка продуктов питания и увеличилось число безработных — все это только усилило недовольство населения и создало угрозу самому существованию насеровского режима. В прежние времена подобная ситуация могла бы привести к пересмотру линии политического авантюризма — теперь это, похоже, лишь подтолкнуло Насера к антиизраильским действиям, которые могли послужить в качестве отвлекающего маневра. Более того, иорданские и саудовские правители регулярно провоцировали Насера своими издевательскими замечаниями, упрекая его в “трусости”, готовности к урегулированию пограничных конфликтов с Израилем и терпимому отношению к пребыванию на египетской территории контингента сил ООН. Надо было продемонстрировать своим соперникам, что он по-прежнему является лидером арабского мира. Следовало учесть и то немаловажное обстоятельство, что египетский правитель осознавал, насколько он зависим от военной и экономической помощи Советского Союза. Ведь если Москва просила его поддержать баасистский режим, то вряд ли он может игнорировать такую просьбу.

Вопрос, собственно говоря, заключался в том, какую форму должна принять эта поддержка. Посетив Сирию в апреле и мае 1967 г., члены египетских военных миссий были буквально шокированы общим состоянием сирийской армии и удручающим уровнем ее офицерского состава. В этом не было ничего удивительного, если учесть, что в ходе каждой из сирийских революций физически уничтожался весь командный состав вооруженных сил. Однако для того, чтобы направить сейчас в Сирию своих военных, требовалось слишком много времени. Вместо этого Насер решил сконцентрировать главные силы своей армии на Синайском полуострове — такой ход мог одновременно уменьшить потенциальную израильскую угрозу на сирийской границе, удовлетворить Москву, привести в замешательство американцев и, возможно, заставить навсегда замолчать его арабских критиков. Таким образом, 15 мая в Египте было объявлено чрезвычайное военное положение, и две бронетанковые дивизии, напоказ и с помпой прогромыхав по бульварам Каира, пересекли затем Суэцкий канал и двинулись в направлении Израиля. Эта дата была выбрана не случайно — на 15 мая в этом году пришелся День независимости Израиля, и элитные подразделения израильской армии проходили парадом по улицам Иерусалима. Собственно говоря, генерал-лейтенант Ицхак Рабин[170], начальник Генерального штаба Израиля, получил сообщение о развертывании египетских сил как раз во время иерусалимского парада. Хотя Рабин и отдал приказ о немедленном направлении танковой бригады в сторону сектора Газа, он все-таки посчитал этот маневр египтян блефом. Израильское правительство тем не менее постаралось довести до сведения Великих держав, что реакцию Израиля следует расценивать как исключительно оборонительную; при этом, впрочем, Израиль обратился к Вашингтону и Москве с просьбой убедить Насера прекратить концентрацию египетских войск.

А Насер, в ночь на 16 мая, неожиданно потребовал, чтобы группа Чрезвычайных сил ООН численностью 3400 человек, дислоцированная возле Газы, была отведена в казармы, расположенные в секторе Газа. Узнав об этом требовании египтян, Генеральный секретарь ООН, бирманец У Тан[171], немедленно пригласил в себе своего заместителя Ральфа Бунча и египетского представителя в ООН Мухаммеда Авада аль-Куни. По совету Бунча Генсек ООН поставил аль-Куни в известность, что ООН не намерена ограничиваться “полумерами”: либо Чрезвычайные силы ООН выполняют свою миссию в полном объеме, либо они будут выведены из Египта. Эти два высокопоставленных ооновских чиновника не сомневались, что Насер не заинтересован в выводе Чрезвычайных сил ООН и потому пойдет на попятный. Сам, однако, того не зная, У Тан сдвинул с места камень, падение которого положило начало лавине: проведя несколько продолжительных заседаний, египетское правительство 17 мая, после полудня, объявило о своем требовании полностью вывести ооновский контингент с египетской территории и из сектора Газа.

Как уже говорилось, после Синайской кампании 1956 г. было принято решение, что пребывание Чрезвычайных сил ООН на Синае и в Газе не ограничивается во времени; более того, США, Великобритания, Франция и ряд других стран-членов ООН расценивали эту резолюцию Генеральной Ассамблеи ООН от 4 ноября 1956 г. как подтверждение того факта, что ооновский контингент не может быть выведен без согласия на то Генеральной Ассамблеи. Именно такое понимание текста резолюции было подтверждено в феврале 1957 г. Дагом Хаммаршельдом, который был тогда Генеральным секретарем ООН, после его длительного личного совещания с Насером. Учитывая все эти обстоятельства, У Тан назначил на 18 мая 1967 г. экстренное совещание с участием представителей семи стран, военнослужащие которых входили в состав Чрезвычайных сил ООН. В ходе совещания Генеральный секретарь ООН с изумлением узнал, что представители всех этих стран, по инициативе Индии и Югославии, намерены немедленно отозвать своих военнослужащих из состава Чрезвычайных сил ООН, поскольку их правительства приняли решение ни при каких обстоятельствах не рисковать жизнями своих солдат на Ближнем Востоке. Поняв, что все дальнейшие переговоры будут бессмысленными, У Тан оставил без внимания призывы США и Израиля не капитулировать перед египетским диктатом. К вечеру этого же дня “голубые каски” ушли со своих позиций в Аль-Кунтилле и Джебел-аль-Хамре, и тяжеловооруженные египетские части немедленно заняли их место. Однако еще большую тревогу вызвало последующее событие: египетский оперативный отряд отдал распоряжение об эвакуации небольшой группы ооновских войск, расположенной в Шарм-аш-Шейхе, в задачу которой входила охрана Тиранского пролива. Таким образом, из-за того, что У Тан не пожелал в полной мере следовать ооновским правилам, Чрезвычайные силы ООН рассыпались как карточный домик, что привело к срыву, пожалуй, самой эффективной за всю историю ООН миротворческой операции.

Три египетских дивизии и более 600 танков продолжили свое движение по Синайскому полуострову. В это же время в Дамаске была проведена мобилизация батальонов курсантов военных училищ, а к иорданской границе двинулись иракские бригады. О своей готовности отправить в Египет и Сирию войска и самолеты заявили правительства Кувейта, Йемена и Алжира. Как стало ясно впоследствии, полдень 17 мая стал поворотным пунктом ближневосточного кризиса. До этого момента Насер еще мог отступить без позора и потери лица. Продемонстрировав силу и удовлетворившись этим, египетский президент мог бы отдать приказ о возвращении войск в Каир, оставив при этом впечатление, что они предотвратили нападение сионистского врага. Но ответ его правительства У Тану и неожиданная капитуляция последнего — все это означало, что он перешел роковую черту. Насер, к своему собственному изумлению, обнаружил, что ему удалось одержать блестящую победу, буквально не пошевелив пальцем. Он был, как никогда, близок к тому, чтобы вернуть себе славу непобедимого лидера арабского мира. Теперь ему не оставалось ничего иного, как и далее играть эту роль.

К 19 мая египетские части заняли свои старые позиции в Шарм-аш-Шейхе, тогда как в Газе палестинская армия Ахмеда Шукейри, состоящая в основном из палестинских беженцев, готовилась к тому, чтобы занять приграничные укрепления, где до сих пор располагались ооновские силы. В то же время радиостанция “Радио Каира” сообщала о подготовке “ответных ударов” по главным израильским городам и военным базам. Другие арабские правительства также объявляли о своих намерениях “перерезать еврейские глотки”. До этого времени Рабин и премьер-министр Эшколь рассматривали действия Насера как маневр, направленный на отвлечение Израиля от нападения на Сирию. Но теперь не оставалось никаких сомнений в том, что у арабских стран — другие планы. Тогда, 20 мая, в Израиле была объявлена всеобщая мобилизация. Однако правительство старалось не отказываться от мер дипломатического характера. Через посла в Париже была передана просьба де Голлю — помочь в установлении контактов с СССР. Ответа не последовало. В Вашингтоне израильские дипломаты обратились в Государственный департамент с напоминанием о декларации Эйзенхауэра от 1 марта 1957 г., в которой подтверждалось право Израиля на “свободный и мирный” проход через Тиранский пролив и говорилось о готовности США поддержать это право, послав американский военный корабль через Акабский залив в Эйлат. И здесь помощник Государственного секретаря Юджин Ростоу, занимавшийся вопросами средиземноморского региона, ответил, что США намерены действовать в рамках решений ООН.

Другие обращения Израиля также не нашли благоприятного ответа. В Лондоне премьер-министр Великобритании Гарольд Вильсон[172] заверил израильского посла, что его правительство поддержит любые меры ООН по защите свободы судоходства в Тиранском проливе. Однако вслед за этим заверением последовал упрек: Израилю следовало бы пересмотреть свою точку зрения на размещение Чрезвычайных сил ООН на территории Израиля — в противном случае у Насера имеется юридическая возможность потребовать вывода Чрезвычайных сил ООН из Египта. Аналогичный ответ был получен израильскими представителями и от канадского правительства. Потрясенный такой реакцией и осознавший нежелание стран Запада занять однозначную позицию, Эшколь обратился к кнесету с примиренческой, почти самоуничижительной речью:

Очевидно, что такого рода заявления вряд ли могли остановить Насера в его намерениях.