Из сборника «Легенды и лирика: книга стихотворений» (1858)
Вопрос женщины
Пока тебе не отдала Я руку и судьбу, Пока меня не привязал Ты к своему столбу, Пока мне горе не принёс, твоей душе задам вопрос. Все узы хрупкие порву Без сожаленья я: Но с Прошлым связана ль одним Звеном душа твоя? Или свободна, и в ответ, как я, ты можешь дать обет? И есть в твоём ли тусклом сне Заря грядущих дней, Где б жизнь твоя могла дышать, Не слившись там с моей? Скажи, хоть это боль и страх, пока не потерпели крах. Но если чувствуешь в душе, И в самой глубине, Что при открытости моей Ты не открылся мне? О ложной жалости забудь, правдиво объясни мне суть. Желает сердце ли твоё, Что не могу я дать? Аккорд, что под иной рукой Разбудит, даст поспать. Скажи сейчас, чтоб как-то, вдруг, не стала сохнуть я от мук. Внутри тебя живёт ли дух Злосчастных перемен, Кого всё новое влечёт И забирает в плен? Но это не твоя вина – себя я защитить должна. Но мог бы руку ты отнять, Ответить на вопрос: Рок иль ошибка, нет, не ты — Основа всех угроз? Утешит совесть так иной, но будешь ты правдив со мной. Не отвечай, я слов боюсь, В них поздняя мольба; Твоих раскаяний не жду, Смотри, моя судьба Пусть разобьёт мне сердце, но, я всем рискнула б всё равно!
Символ любви
Ты печален, что для девы Дар роскошный не готов? Принимают королевы Лишь дары богов. Ты серебряное сердце Тяжким молотом отбей, В горн Любви горячий, яркий Брось его скорей. Проколи его пребольно, Вязью вырежи на нём Негу снов, чудные знаки, Сладость дум кругом. Внутрь поставь сапфир Надежды И опалы страшных грёз, Мужества рубин кровавый, С ними жемчуг слёз. А когда ты приготовишь Свой подарок точно в срок, Положи его смиренно Деве той у ног. Коль она проявит милость, То, направив гордый взгляд, Дар твой спрячет в побрякушках, Что на ней блестят.
Артур Хью Клаф[99]
(1819–1861)
Из сборника «Амбареалиа» (1849)
Любовь, не обязанность
Можно в мыслях – колебаться, В рассужденьях – ошибаться, неумелый труд, В деле – опытность награда; Всё по правилам, как надо Ты обязан сделать тут; Время вышло – дел конец! Но иное для сердец: Или отданы навечно, Иль не отданы, навечно; Всё ж иное для сердец. Слиться душам по уставу — Это праздная забава! Как и счастье жизни всей Доверять капризам; право, Что же может быть подлей! Парень! дева! знайте это; Дали вы любви обеты, Но и долг за нею где-то! Ведь его причуды вмиг Направляет страсть в тупик. И влюблённый – коль в ответ Может быть, услышит: «Нет» — Всё ж в надежде и волненье; Бойся, бойся тех сомнений! Если дал любви обеты, Долго помни, помни это!
Чарльз Кингели[100]
(1819–1875)
Из сборника «Андромеда и другие стихотворения» (1858)
Сапфо[101]
Она лежит средь миртов на утёсе; Над нею – жаркий полдень, ниже – море, В горящей дымке белый пик Афона Вздымается, застыли ветерки. Цикада спит средь прядей тамариска; Устав, замолкли птицы. А внизу Лениво блещет водоросль на солнце, Лениво чайка отряхает крылья, Лениво что-то шепчут рифу волны, Вновь уходя. Великий Пан чуть дремлет; И Мать-Земля хранит его покой, Бесчисленных детей своих смиряя. Она лежит средь миртов на утесе; По сну печалясь, что несёт молчанье, Оставив лишь тоску; и днём и ночью Желания в её врывались сердце. Вся кровь её зажглась: и тонкость рук, И белоснежность ног, и щёк румянец Исчахли с изнурённою душой. Её лицо пылало раздражённо; Закрыв глаза от солнечного блеска, Она травы касалась, охладить Жар уст пытаясь о горячий дёрн. И голову подняв, бросала вверх Неистовые взгляды странных глаз, Мерцавших средь иссиня-чёрных прядей, Как блески двух озёр средь тёмных гор Парнаса при унылом лунном свете. Она ракушкой провела по лире, Серебристых струн напев раздался дикий; Но бросила играть. «Молчи! – вскричала. — Плод мёртвый черепахи[102] и меня! Ну что не в лад с тобой я исполняла? Хоть ты была в Олимпии[103], звеня, Три раза, ты ответь мне каждым тоном, Но более живым и утончённым.
Прощай
Дитя, тебе не подготовил строк я: Нет жаворонка в небе – только тень: Всё ж на прощанье дам тебе урок я, На каждый день. Будь доброй, дева, умных знай, конечно, Дела верши, а не мечтай о них: Звучат пусть жизнь, и смерть, и мир твой вечный — Как сладкий стих.
Из книги «Дети воды, волшебная сказка для земных детей» (1863)
Юность и старость
Когда мир молод, парень, И зеленеет древо, И гусь как лебедь, парень, А девы – королевы. Коня взнуздай-ка, парень, И обскачи весь мир! Свой путь узнай-ка, парень, И ты придёшь на пир. Когда мир старый, парень, И дерева опали, Пусты забавы, парень, И все колёса встали, Ползи к теплу и крову, Больной, лишённый сил; Бог тебе явит снова Лицо, что ты любил.
Данте Габриэль Россетти[104]
(1828–1882)
Из сборника «Стихотворения» (1870)
Лесной молочай[105]
Метался ветер, и застыл В лесу, в полях, лишённый сил; По воле ветра я бродил, Присев, когда он сбавил пыл. Не поднимал я головы, Сжав губы, не шептал: «Увы!» Копна волос – среди травы, В ушах стихает гул молвы. Взгляд пробегает стороной По сорнякам в тени дневной, И вдруг – три чашечки в одной — Цветущий молочай лесной. Здесь я забыл свою беду И мудрость, но всегда найду В осколках прошлого звезду — Тройных соцветий череду.
Из цикла «Дом жизни» (1881)
Сонет 19 – Тихий полдень[106]