Из январского номера журнала «Monthly Repository» (1836)
Любовник Порфирии[79]
Дождь рано начался вечор, Угрюмый ветер вдруг проснулся, Верхушки вяза перетёр И в злобе к озеру рванулся: Я слушал и душой замкнулся. Вошла Порфирия; она Дабы спастись от непогоды Очаг потухший докрасна Зажгла, и потеплели своды; С колен поднявшись, у комода Она свой мокрый плащ сняла, Перчатки, шляпку – тут каскадом Упали косы у чела; Потом со мною села рядом. Но я молчал. С горящим взглядом Обвив себя моей рукой, Плечом коснулась обнажённым, Стекали под моей щекой Златые косы оживлённым Потоком, голосом влюблённым Она шептала, что слаба Любовь избавить от гордыни, Что в сердце тяжкая борьба — Всё бросить ради благостыни И мне навек отдаться ныне. Ведь страсть должна торжествовать, И даже вечер наш прекрасный Не смог бы мысль мою сдержать Из-за любви к ней: ведь напрасно Пришла она в сей день ненастный. В её глазах я, у огня, Нашёл гордыню и влеченье: Боготворит она меня, Забилось сердце в удивленье: Что делать мне в таком волненье? В тот миг она была моей, Чиста, прекрасна и безгрешна; Я понял, что мне делать: ей Златыми косами поспешно Обвил три раза горло нежно И задушил. Держу пари, Не больно было нежной вые, И, как бутон с пчелой внутри, Открыл ей веки: неживые Глаза смеялась голубые. Я развязал косу, мертво В ней всё – лишь щёчка покраснела От поцелуя моего: Порфирии я обнял тело, Её головка то и дело У плеч моих свисала вниз С улыбкой розовой, чуть зримой; Её желания сбылись: Прошло всё презренное мимо, И я – взамен, её любимый! Не догадалась всё ж она, Что я её услышал волю. И вот мы вместе, ночь темна, И мы сидим бездвижно в холле; И Бог молчит о нашей доле!
Из сборника «Драматические романсы и лирика» (1845)
Ночная встреча
1 Тёмный берег и серый залив, Низко повисла луны половинка. Прыгают волны, проснувшись, легки, Яркие пляшут их завитки. К бухте я чёлн свой подвёл без заминки, В мокром песке его бег погасив. 2 Теплую отмель прошёл до конца. Через поля приблизился к дому. Стук по стеклу, вдруг чирканья треск, Синий, спички зажжённой всплеск, И голос, не громче, сквозь радость истомы, Чем бьются друг в друга наши сердца.
В гондоле
Целуй, как мотылёк! Чтоб я поверил: вечерком В сомненье ты немом; И как моё лицо, цветок Твой сморщен; смятый так небрежно, Но угадав, – меня кто нежно Желал – расправил лепесток. Целуй теперь пчелой! Как будто в сердце ты моём Жужжишь беспечно днём. Бутон, что под моей рукой Страдал, сдаётся без возврата: Его сгибаю венчик смятый Я над твоею головой.
Потерянная возлюбленная
Всё кончено; что правда – муки, Поверишь ли впервой? Чириканья ночные звуки Дом наполняют твой! Я на лозе пушисты почки Сегодня увидал; Потом появятся цветочки, Цвет серый станет ал. Мы завтра встретимся, всё также? Дашь руку мне потом? Ведь мы друзья, а другу даже Ты не откажешь в том: Взгляд подарить мне яркий или тёмный, Его я сердцем не отверг, И те слова: «Я жду подснежник скромный»: Они в душе моей навек! Скажу как друг простой – несложно, Но в мыслях – страсти суть: Сожму тебе я руку, сколько можно, Иль долее чуть-чуть!
Из сборника Мужчина и женщина» (1855)
Жизнь в Любви
Мне уйти? Никогда — Я влюблён. Коль я есть я, а ты есть ты, Пока на земле мы двое, Я – предан, ты – склонна быть злою, Ты – дичь, я – охотник: бежим сквозь кусты. Боюсь, что жизнь моя – заблужденье, Хотя, скорее, всё это рок! Я скудного счастья достичь лишь смог, А если ослабнет моё стремленье? Лишь только нервы держать в напряженье, Не плакать, крах осмеять и гнёт, Хоть с толку сбит, вновь начать движенье — Погоня ведь чью-то жизнь заберёт. Но глянь лишь раз на меня издалёка, В бездонной бездне, где прах и мрак, Старые чаянья в землю глубоко Сходят, как новые, где тот же знак: Я в пути — Навсегда Удалён!
Любовь в Жизни
I За залой зала, Я прохожу весь дом — Жилище наше. Не бойся, сердце, твой увидит взор Её саму, а не волненье штор, Кушетки запах! Задевала Она их – вновь зацвёл карниз кругом. Светилось зеркало от волн её плюмажа. II Почти нет света, Дверной я вижу ряд; С судьбою новой — Дом обхожу от центра до крыла. Удача; я вошёл – она ушла. Весь день ищу – кого волнует это? Смотри, уж сумерки, так много анфилад И ниш для поиска, для встреч – альковы.
Милашка
Воло́с – цвет лани – колыханье, Глаз её синь, Как у богинь, И свежесть детского дыханья! Мужам не взять тебя, Милашка, Обнять тебя, Держать тебя, Завоевать тебя, Милашка! Ты любишь нас за взгляд, ты знаешь — За страсть речей, За боль мечей: Всех равно, без преград, ты знаешь. И нас прельстила ты, мы скажем, Юна, чиста, Глаза, уста, Твоё лицо – цветы, мы скажем. Ты – наша, так начнём, Милашка — Петь, говорить, Смотреть, молить[80], Скрыть, иль кричать о том, Милашка! Но для любви ты – ноль, Милашка, Молили мы, Платили мы, Толкли и в ступе сколь[81], Милашка! Оставь себе свой образ нежный; Сиять красой — Лик должен твой! В нём будущих услад надежды. Пока лицо моё спокойно, Кого дивит Мой умный вид? Я вывод сделаю достойно. Пока любви нет – не преступно С милашкой быть! Гром может бить Лишь землю – небо неприступно. Зачем с красой нужны монетки, А с флиртом – страсть? Где мёда сласть? Пчёл нет; зачем же мухи в сетке? Влеченье – не цветочек милый, Коль страсть взошла, Её дела Разгладить ямки щёчек милой. Скажи, оно неидеально? Принять его, Унять его? Не вся добавка уникальна. Иль совершенство всё ж возможно, И потому Его уму Несёт блаженство всё ж, возможно. Мы вспыхнем ли, стирая сразу Лик этот в трут, Мешая тут Искре всё сжечь, играя, сразу? Иль душу целовать у девы? Любовный бред! Муж среди бед С горящим взглядом знает, где вы! Так мастер, чтоб улучшить розу, Рвал цвет простой — Чтоб цвет златой Создать, и тем разрушить розу. Рубины кубка словно розы, Златой листок Как лепесток — Но кубок царь припрятал, грозный. Как розу наградить? Я знаю! Бегите прочь. Сорвать помочь? Понюхайте и выбросьте, лобзая.
Последние слова женщины
Ах, зачем нам спор, милый, Что рыдать: Всё – как до сих пор, милый, Только спать! Что грубее слов этих? Я и ты Спорим, словно сов этих В нас черты. Как идём мы по следу — Наша речь! Тише, скрой же беседу В неге плеч. Стала истина ложью — Привлекла. Избегай змея всё же, Древа зла — Красный плод здесь, у края, — Боль твоя: Ведь лишимся мы Рая: Ева, я. Под личиною Бога Очаруй! Не мужчина убогий — Ночь даруй! Я хочу всё знать, милый, Чтобы как Ты могла сказать, милый, Думать так. Не отвергай просьб моих, Этих двух, Удержи в руках своих Плоть и дух. Я тебе буду рада, Завтра в ночь; Скорбь схоронить мне надо, Выгнать прочь. Глупо с судьбой, милый, Воевать! Любима тобой, милый, Лягу спать.
Из сборника «Драматические персоны» (1864)
Среди скал
О, бурой почвы добрая улыбка Осенним утром! Греешься на ней Под солнцем ты, у вытянутых ног Играют волны, радостно и зыбко, И слышно, как на груде из камней Щебечет сладко трепетный зуёк. То принцип древний: и простой, и верный, И опыт жизни, что знаком земле. Коль ты любил, что стоило любви, Любовь была и выгодой безмерной: Так поднимись, страдая, к той скале — Любовь к ней ради выгоды яви!
Лик
О, если б мы смогли её головку Писать на фоне бледно-золотом И с мастерством тосканцев ранних[82] ловко! Не властны тени над прекрасным ртом, Чьи губы открываются так нежно — Но не при смехе: всё испортит он, А будто гиацинт пророс безгрешный, Склонив в порыве страсти свой бутон, Медово-красный, чтобы целоваться: И губы стали тихо раздвигаться. У тонкой, гибкой шеи чудный вид, Она на блеклом золоте дрожит, Вплоть до прекрасной формы подбородка! На фреске у Корреджо[83] есть находка: На небе лики ангелов, тела Без очертаний, в свете тает мгла; То лишь толпа, но я узреть мечтаю, Как чудо вдруг родится напоказ, Бледнея среди неба каждый час (На блеклом фоне – милый нам анфас); Тут сжались небеса в единый глаз, Чтоб чуда не терять, ему мигая.
Элизабет Баррет Браунинг[84]
(1806–1861)
Из сборника «Стихотворения» (1844)
К Флэшу, моей собаке[85]
Милый друг, подарок той[86], Кто пролил свой дух святой Сквозь твою природу, Я тебя благословлю, По головке потреплю Славную породу! Словно женщин пряди, вниз Шёлк ушей твоих провис Обрамленьем ровным На серебряную грудь, Засверкавшую, как ртуть, В теле чистокровном. Ты коричневый, пока Не зацепит луч слегка Сей окрас унылый, Залоснится, заискрит Блеском золота твой вид С небывалой силой. Под моей рукой тотчас Блеск пугливых карих глаз Вспыхнет, возрастая. Ты подпрыгнешь, непосед, Словно сделала курбет Лошадь строевая. Прыг! Твой хвост блестит, широк, Прыг! Сияет шёрстка ног С бахромой атласной. Прыг! И кисточки ушей, Брызнув золотом огней, Вниз летят прекрасно. Мой игривый, нежный друг, Я хвалить не брошу вдруг Облик твой редчайший. Много есть собак других, Так же уши виснут их, Тот блеск ярчайший. Только ты, мой милый пёс, У кровати как прирос, День и ночь сонливый, Вечно в комнате, где мрак Не разгонит свет никак, Грустный и тоскливый. Розы, что собрали мы, Все завяли среди тьмы Без ветров и солнца. Только знает пёс давно, Если стало вдруг темно — Свет Любви в оконце. Псы другие по росе Гонят зайцев сразу все Через буераки; Ну а пёсик мой ползёт, Вялый, спящий круглый год, Жизнь его во мраке. Предан, весел, как артист, Пёс иной под звонкий свист Прыг через ограду; Мой же – рядом целый день, Уж ему и лаять лень, Вздох – его отрада. Если на уши ему Упадёт слеза во тьму, Иль звучит стенанье; Станет прыгать он потом, Лаять и вилять хвостом, В чутком ожиданье. И он рад наверняка, Если тонкая рука Грудь ему погладит; Поднимая чёрный нос, На ладонь мне этот пёс Мордочку приладит. А когда знакомый звук — Голос мой – раздастся вдруг: «Спящий мой калачик, Выйди!» – просьба у дверей — Он ко мне бежит скорей, Прыгает, как мячик. Потому мне этот пёс Негу с радостью принёс, Он мне мил сердечно; Я его благословлю, И, конечно, полюблю Потому навечно. Ведь меня он любит так: Лучше, чем весь род собак Женщину с мужчиной; И ему верну я вновь Много большую любовь По сравненью с псиной. Пёсик мой, будь счастлив, жив, Ты в ошейнике – красив, Сливки пьёшь, жирея! И хвостом виляешь вслед, Руки нежно, много лет Гладят твою шею. На подушке пуховой, В шёлк укрытый с головой, Спишь ты к счастью близко! Мух не слышишь ты полёт, И никто не разобьёт Голубую миску. Убегут от нас коты, Не почуешь запах ты От одеколона; Здесь орехов – полон дом, А печенье с миндалём — Главность рациона. Разве я, дружок, смеюсь? Ведь меня терзает грусть, Что тебе всё тяжко. Свой порыв умерю я, Радость хоть мала твоя, Ты любим, бедняжка. Пусть же Неба благодать Будет счастьем воздавать Всю твою природу; Я хвалу тебе пою, И в ответ люблю твою Верную породу!
Из сборника «Сонеты с португальского» (1850)