Книги

Иллюзия правды. Почему наш мозг стремится обмануть себя и других?

22
18
20
22
24
26
28
30

Здравый смысл требовал не убивать людей, чей труд можно было бы использовать на нужды войны. Однако, несмотря на протесты некоторых высокопоставленных офицеров, военных чиновников и представителей военной промышленности, СС отправил евреев-рабочих, многие из которых были квалифицированными специалистами, в лагеря смерти, а затем, когда положение Германии в войне стало отчаянным, продолжал использовать военнослужащих и железнодорожные вагоны для отправки евреев в газовые камеры Освенцима. Они делали это вопреки здравому смыслу, так как считали уничтожение евреев главной военной целью, которая оправдывала их приверженность делу.

Один из основополагающих мифов Третьего рейха строился на вере в то, что евреи были злом, главной причиной упадка Германии после Первой мировой войны, и что их истребление необходимо для успеха Германии. В 1944 году нацистский министр пропаганды Йозеф Геббельс отмечал: «В случае с евреями есть не просто несколько преступников (как у любого другого народа), но все еврейство произрастает из преступных корней и по самой своей природе преступно. Евреи – это люди, непохожие на других, это псевдолюди, объединенные своей врожденной склонностью к преступности. Уничтожение еврейства – это не потеря для человечества, а такая же польза, как смертная казнь или содержание под стражей других преступников».

Отсюда можно извлечь урок, что даже совершенно безумные национальные мифы могут обладать могуществом. Случай нацистов – радикальный, но на примере ненавистных нам групп проще всего увидеть, как работают мифы. (В целом легко разглядеть ошибки самовосприятия у наших оппонентов, но крайне трудно увидеть мифы наших собственных групп, команд и наций). Пример фашизма поучителен еще и тем, что показывает, как те же самые мифы, которые лежали в основе создания нацистской идеологии, позволившей Гитлеру прийти к власти, затем помогли уничтожить Третий рейх.

Почему Гитлер не отказался от мифов о евреях даже на грани провала? Ведь и серийные убийцы-психопаты способны действовать разумно, преследуя свои интересы. Несомненно, в 1944 году разумным поступком для Германии, учитывая надвигающуюся катастрофу, было бы полное сосредоточение на военных действиях. Но первостепенная причина могущества основополагающих мифов заключается в том, что над ними не властен разум. Другими словами, нации появляются и существуют годами, десятилетиями или столетиями благодаря устойчивости своих основополагающих мифов, их способности противостоять скептицизму, возражениям и сомнениям. Разумеется, если функциональным преимуществом несокрушимых мифов является то, как они сплачивают людей, то обратная сторона медали – в том, что они могут мешать нациям развиваться и адаптироваться к стремительно меняющимся обстоятельствам.

Столкнувшись с выбором между собственным уничтожением и отказом от мифов о евреях, нацисты выбрали уничтожение. Разумеется, произошло это потому, что их мифы казались им не выдумкой, а вечной истиной. Они убедили себя и миллионы немцев в правдивости антисемитских теорий. Подобные мифы способны создавать нации, потому что кажутся бессмертными истинами – черно-белыми ответами в сером мире. Даже если изменения неизбежны, устойчивость мифов требует от нас верить в их невозможность.

Наш разум уязвим для мифов, лжи и вымыслов не потому, что мы недалекие или скудоумные. Дело в наших слабости, несовершенстве и пугливости. Пропаганда бесстрашного рационализма, расправляющегося с сотворением мифов и верой в них, – не только вопрос ума. Это вопрос привилегий. Если у вас в избытке воды и еды, есть безопасное жилище, а в случае чего по первому вашему звонку приезжают полицейские, вы можете и не ощущать необходимости обращаться к мифам, логическим обоснованиям и ритуалам. Вам не нужно звать соплеменников на помощь, если вы заболели, потому что есть доктора и больницы, которые лучше справятся с этой работой. Если вы считаете себя гражданином мира, потому что границы иллюзорны, а люди везде одни и те же, то, скорее всего, вы не пережили таких гонений, которые вынуждают в отчаянии искать защиты у собратьев. Светские космополитические взгляды – это прекрасно. Но когда рационалисты смотрят свысока на людей, нуждающихся в чудодейственной пустышке о племенах и нациях, они напоминают Марию-Антуанетту, недоумевающую, почему крестьяне, которым не хватает хлеба, не утоляют голод пирожными. Им непонятна жизнь большинства людей на планете.

Люди находят смысл жизни и обретают чувство предназначения, погружаясь в мифы, истории и ритуалы своих племен. Перед лицом непостоянства и потерь сообщества напоминают, что нам всегда доступна некая форма бессмертия. Принося жертвы на благо священной миссии, мы знаем, что память о нас сохранится в местах, подобных Арлингтонскому кладбищу. Верования, лежащие в основе наций, можно справедливо назвать иллюзиями. Но страны, в которых мы живем, которые называем домом – чьи достижения наполняют наши сердца гордостью, чьи национальные гимны наполняют наши глаза слезами, – не существовали бы без такого рода самообманов.

В будущем, если нации исчезнут как основной способ самоорганизации людей на планете, можно поспорить: мы выдумаем новые истории и мифы, чтобы любые вновь созданные системы казались нам вечными истинами. Я разными способами пытался показать, что формы, которые принимают группы – племена, нации, союзы, – постоянно сменяют друг друга. Но лежащая в их основе наша способность изобретать мифы, верить в них, сражаться и умирать за них переживет все вышеперечисленное.

Не стоит забывать, что национальное государство само по себе – относительно недавнее изобретение. Задолго до того, как у нас появились национальные границы, флаги и гимны, людям приходилось объединяться в группы, чтобы помогать друг другу и противостоять врагам. Тогда, как и сейчас, стремление человека быть частью чего-то большего, чем он сам, помогало выживать.

Глава 10. Величайшее заблуждение

Хорошая книга, таким образом, частично является актом обмана, паутиной лжи – шуткой. И впрямь, она подшучивает над самой человеческой природой находить, или открывать, или привносить смысл в бессмысленный узор из хаоса, рыбок, принцесс и небесных чудовищ. В своей основе этот акт обмана является самообманом, сознательным или бессознательным, и без него жизнь была бы ужасным, никуда не годным процессом от оргазма до разложения, чем она и является.

Майкл Шейбон. Из предисловия к «Плуту, правящему миром»[121] Льюиса Хайда[122]

Долина Царей лежит у основания исполинской горной вершины, напоминающей пирамиду и известной под названием Рог, на пересечении двух разительно непохожих природных зон, какими славится Египет. К востоку расположен Нил и его пышущая жизнью дельта; на западе – необъятные дали Сахары, простирающиеся бескрайним безжизненным морем. Перекресток жизни и смерти – подходящее место, чтобы разместить гробницу фараонов, символическую границу между живыми и мертвыми.

Египтяне, как когда-то отметил древнегреческий историк Геродот, были «самыми богобоязненными людьми из всех»[123]. Такую репутацию они заслужили прежде всего благодаря своей одержимости загробной жизнью. Забота о бессмертной душе стала серьезным бизнесом в Древнем Египте, и каста жрецов развернула громадную индустрию магических заклинаний и амулетов, церемониальной утвари, погребальных обрядов и тайных знаний. Обеспечение бессмертия было делом огромной важности для всей страны, но в особенности – для ее правителей.

Египетские фараоны веками возводили массивные пирамиды, служившие им усыпальницами. Но пирамиды были уязвимы перед расхитителями гробниц – на каждой из них будто сияла огромная неоновая надпись: «Здесь хранятся сокровища, которые вы не могли себе представить даже в самых смелых мечтах!»; это обрело печальную известность. Потому со временем фараоны переключились на Долину – пустынную, не привлекающую внимания и удобно расположенную в непосредственной близости от древней столицы Луксора – и стали втайне строить свои гробницы под землей.

Первая гробница в Долине царей появилась в XVI веке до нашей эры. В ходе следующих пятисот лет долина превратилась в своеобразное королевское кладбище, и каждое новое поколение стремилось превзойти предыдущее размерами и величием своих построек. В определенный момент долина стала местом упокоения Рамсеса II, величайшего правителя в истории самой могущественной цивилизации, которую к тому времени знал мир.

Завоевания Рамсеса II расширили границы Египта, принеся погибель его врагам и немыслимые богатства его народу. У себя же на родине он прославился тем, что активно запускал проекты общественных работ в масштабах, которых страна до сих пор не знала. Важнейшим из них оказалась его собственная гробница, самая большая из когда-либо возведенных в Долине царей, – многоуровневый лабиринт по меньшей мере из 132 помещений (по некоторым данным, это число доходило до двухсот), где фараон погребен вместе со многими из своих 52 сыновей. На момент его погребения – до того как многовековые труды затоплений и расхитителей гробниц взяли свое – помещения полнились всевозможными предметами роскоши: золотом, драгоценными камнями и чудесными произведениями искусства. Были там и различные повседневные, бытовые предметы: чаны с вином и пивом, одежда, парфюмерия, оружие и даже еда. Три тысячи лет спустя может показаться, что все это в могиле ни к чему. Но для древних египтян эти предметы являлись необходимой частью достойного погребения. Загробная жизнь для них ничем не отличалась от мира, который их фараон только что покинул. Смерть была не концом, а просто переходом в новый мир, где еде, вину и оружию нашлось бы применение.

Этот переход в подробностях описан в гробнице Рамсеса II – на замысловатых красочных иероглифах, кропотливо вырезанных на стенах, осколках керамики и глиняных табличках, переживших столетия. Сцены взяты из разных книг, написанных древними египтянами для описания происходящего с человеческой Ка – по сути, душой – после смерти. Важнейшую из них египтяне называли «Главы о выходе к свету дня», а европейские исследователи позже окрестили ее «Книгой мертвых». Фрагменты, тщательно перерисованные на стены гробницы Рамсеса II, описывали шаги, которые фараон должен предпринять для благополучного прибытия в мир загробной жизни. Это был путеводитель, наполненный полезными советами о том, как преодолеть все трудности, ожидающие фараона, включая итоговый загробный суд, на котором его сердце взвешивала на весах богиня Маат.

Эта озабоченность загробной жизнью привела к появлению самой известной из древнеегипетских погребальных практик – мумификации. Считалось, что после смерти человека Ка время от времени возвращается в его тело. Хорошо сохранившаяся мумия Рамсеса II является наглядным примером мастерства и заботы, проявленных по отношению к царскому трупу. Даже спустя три тысячи лет после смерти, со своим узким лицом и симпатичным крючковатым носом, он выглядит удивительно хорошо для человека, дожившего до девяноста лет. У него до сих пор сохранилась приличная копна волос, рыжих от посмертного ритуального окрашивания, окольцовывающих голую, как у постриженного средневекового монаха, макушку.

Погоня Рамсеса II за бессмертием не ограничивалась мумификацией его земных останков. Фараон и при жизни делал все возможное, чтобы оставить наследие. Построенные им великие сооружения и храмы часто украшаются рельефными изображениями, в подробностях повествующими о его героических подвигах и достижениях. Он воздвиг в свою честь бесчисленное множество статуй, зачастую колоссальных. Один из самых больших монументов – весом в тысячу тонн – изображал правителя в молодости и был расположен в Рамессеуме, громадном храмовом комплексе, который Рамсес II построил рядом с Долиной царей. Часть этой статуи, в XIX веке привезенная в Британию, вдохновила Перси Шелли на написание одного из самых знаменитых поэтических размышлений о тщетности поиска бессмертия – сонета «Озимандия» (такое имя Рамсесу II дали греки):

И письмена взывают с пьедестала: «Я Озимандия. Я царь царей. Моей державе в мире места мало. Все рушится. Нет ничего быстрей Песков, которым словно не пристало Вокруг развалин медлить в беге дней»[124].

Одержимость загробной жизнью характерна не только для Древнего Египта. Каждая религиозная традиция включает в себя те или иные представления о том, что нас ждет после смерти. Насколько мы знаем, религиозные верования существовали в каждой культуре и любом обществе. Философы, писатели и ученые веками погружались в вопросы о том, почему религия существует и каким образом она так распространилась. Карл Маркс считал религию «опиумом для народа». Зигмунд Фрейд однажды назвал ее «общечеловеческим навязчивым неврозом». Ричард Докинз и другие представители «нового атеизма» описывают религиозную веру как «бред»[125].