Книги
Идеологическая диверсия. Америке нужен мир! Желательно, весь
В течение следующих одиннадцати недель, сдавая дела на Тайване и принимая в Вашингтоне, я семь раз пересек Тихий океан, пока наконец не угомонился в кабинете, прежде принадлежавшем Бобу Эмори. Я обосновался на седьмом этаже нового здания штаб-квартиры ЦРУ, откуда открывался отличный вид на Потомак. Шел июнь 1962 года.
С Маккоуном мы условились, что он будет советоваться со мной относительно проектов УП в тех случаях, когда возникнет необходимость в мнении аналитиков. Насколько мне известно, он скрупулезно соблюдал эту договоренность. Единственный важный проект, к которому в тот период было причастно УП и о котором меня не поставили в известность, был проект, связанный с продолжением разработки плана убийства Кастро. Мне трудно понять, как это случилось, но факт остается фактом — Маккоун поставил меня в известность об этом проекте только в августе 1963 года.
Маккоун всегда категорически возражал против таких акций, как убийство. Возражал как с моральной, так и с политической точек зрения. Он ни разу не дал мне понять, что ЦРУ как раз тогда занималось планированием такой акции, и это, несмотря на то, что он откровенно делился со мной своими соображениями об операции «Мангуста», — направленной против режима Кастро программе экономических мер и диверсионных актов, одобренных президентом Кеннеди 30 ноябре 1961 года и осуществлявшейся под личным наблюдением Роберта Кеннеди в качестве члена Специальной группы (расширенного состава). Другие проекты тайных операций, как правило, относились к компетенции Специальной группы обычного состава (Макджордж Банди, Алексис Джонсон из Госдепартамента, Роузвелл Гилпатрик — помощник министра обороны и председатель ОКНШ), переименованный в Комитет-303 (при Эйзенхауэре это была Группа-5412).
Об операции «Мангуста» мы с Маккоуном всегда говорили как о программе тайного давления на кастровский режим — программе создания экономических трудностей и серии диверсий на фабриках и в системе путей сообщения. Все это меры не из серии слабых, но в число их никак не входили убийства. И когда 10 августа 1962 года вопрос о подготовке покушения на Кастро был поднят на заседании Специальной группы (расширенного состава), Маккоун выступил с категорическим протестом. После кубинского ракетного кризиса в октябре 1962 года Специальная группа (расширенного состава) была распушена, намерение разделаться с Кастро постепенно забылось, и ЦРУ занялось более соответствующей его природе работой.
Все эти накладки и ошибочные решения все же вторичны по сравнению с фактом, что во всех прочих смыслах ЦРУ при Маккоуне работало отлично и вновь завоевало расположение президента. Фактором, сыгравшим основную роль в том, что ЦРУ удалось вновь обрести престиж и стать активным участником политического процесса, оказалась деятельность его в ходе ракетного кризиса. В значительной степени благодаря тесным контактам с людьми Макджорджа Банди (да и с ним самим я встречался два-три раза в неделю) Управление разведки оказалось непосредственным участником процесса подготовки ответов на стоявшие перед президентом вопросы, связанные с выработкой политической стратегии. Маккоун всячески поощрял мое стремление к максималыю тесному сотрудничеству с Белым Домом и просил ставить его в известность о том, как это дело движется.
О ракетном кризисе писали много, так что я не буду повторяться[11]. Главное, что следует отметить: ЦРУ координировало работу всех разведывательных агентств согласно всеохватывающей программе сбора и анализа данных, позволяющих выяснить, какого рода оружие СССР поставлял Кастро летом и осенью 1962 года. Аналитики не верили, что Хрущев окажется настолько глуп, чтобы послать на Кубу ядерное оружие. Хрущев со своими советниками плохо рассчитал, решив, что или американская разведка не обнаружит ракет до момента их прибытия на точку дислокации (когда над США уже нависла бы серьезная угроза ядерного удара), или у Кеннеди просто не достанет мужества эффективно ответить на этот вызов. Во всем ЦРУ только Маккоун считал, что ракеты уже размещаются на Кубе. И ЦРУ не прекращало охоту за фактами. Охота завершилась успехом, когда 14 октября 1962 года U-2 пролетел прямо над ракетной установкой в Сан-Кристобале, возле Гаваны.
Дело было в понедельник, 15 октября, далеко за полдень. Неожиданно эксперты по расшифровке фотографий взбудоражили меня сообщением о результатах работы U-2, а мои специалисты по ракетам заверили, что из снимка следует, что СССР располагает усовершенствованным видом ракет, который позволит ему удвоить число ядерных боеголовок, нацеленных на США.
Аэрофотоснимок позиций советских баллистических ракет в Сан-Кристобале
В тот же вечер, 15 октября, я по телефону известил о кризисной ситуации Банди в СНБ. Одновременно я позаботился о том, чтобы генерал Картер (в тот день — исполнительный директор ЦРУ, вместо отсутствовавшего Маккоуна) дал сигнал тревоги в Пентагон. Под конец я позвонил Роджеру Хилсману, начальнику разведывательного бюро Госдепартамента, проинформировал его о ситуации и попросил, чтобы он сообщил о том же государственному секретарю Дину Раску. Хилсман выполнил мою просьбу в тот же вечер. На следующий день, 16 октября, я в сопровождении нескольких штабных офицеров отправился демонстрировать фотоснимки Макджорджу Банди, Роберту Кеннеди и ряду других высокопоставленных лиц, а потом Банди взял их у меня, чтобы показать президенту.
На заседании СНБ был образован Исполнительный комитет, который в качестве совещательного органа состоял при президенте все «Тринадцать дней», описанных в книге Роберта Кеннеди под таким именно названием.
Это был уникальный случай отличной координации работы всех разведывательных агентств, пример быстроты, с которой разведывательное сообщество раздобыло точную информацию о вопросе важнейшего стратегического значения. Мы заполучили нужные данные как раз вовремя, так что у президента еще оставалась возможность разобраться в них, пока мир пребывал в неведении. Это большое дело, когда политик имеет возможность тщательно изучить все варианты решения стоящей перед ним задачи и втайне подготовить соответствующие шаги.
После мне случилось спросить Банди и Кеннеди, во сколько они оценили бы ту одну-единственную фотографию, и оба они сказали, что она полностью окупила все, что страна затратила на ЦРУ за все предыдущие годы. Копия снимка, сделанного 14 октября самолетом U-2, до сих пор висит у меня на стене. Для меня это символ того, чего может достичь слаженная команда: разведчиков, которые сообщили о деятельности советского военного персонала в районе Сан-Кристобаля, специалистов по сбору информации техническими средствами, благодаря которым в наших руках оказался тот самый фотоснимок и результаты его дешифровки, и ученых, которые день за днем, пока длился кризис, всесторонне информировали Кеннеди и Исполнительный комитет СНБ о всех аспектах нависшей над США угрозы.
Маккоун участвовал в заседаниях политической группы СНБ — Исполнительном комитете, а я практически каждый день являлся туда с сообщениями о разведданных и для проведения брифингов.
22 октября 1967 года я помогал составлять проект публичного выступления президента о создавшейся кризисной ситуации. В те годы Макджордж Банди мог показать секретнейшую переписку Хрущева с Кеннеди не только послу Левеллину Томпсону (которому это нужно было для подготовки соответствующих дипломатических ходов), но и мне — замдиректора ЦРУ по разведке, — на предмет выяснения, не проливают ли эти документы хоть какой-то дополнительный свет на политику СССР и его намерения. Возможность для аналитиков ЦРУ изучить эти секретные документы позволила мне ориентировать разведывательные усилия моих людей в важном в данный момент, с политической точки зрения, направлении, а кроме того, приоткрыла разведчикам-аналитикам кое-что о Хрущеве как политике, что им было крайне нужно и полезно знать. Трудно вообразить более тесную связь разведки с самым верхних эшелоном политической власти. С того момента и до самой гибели Кеннеди мы с Маккоуном чувствовали, что Белый Дом считает нас «командой класса А», и это давало ЦРУ (тогда уже зрелой организации, в расцвете сил) возможность наилучшим образом служить интересам нашей страны.
Одним из широко известных шпионских дел начала 60-х годов было дело советского полковника Олега Пеньковского, благодаря которому в руках ЦРУ и военной разведки США оказалось множество полезной информации. Имевший доступ к засекреченным публикациям о военных, научных и технологических данных, Пеньковский, исходя из идеологических соображений, предложил свои услуги американским и британским разведывательным агентствам. Кстати говоря, многие из самых лучших агентов ЦРУ были такого рода добровольцами или, как их называли на нашем жаргоне, пришельцами. От Пеньковского из Москвы поступали тысячи скопированных им документов о советских достижениях в военной сфере, и, благодаря тесному сотрудничеству между американским и английским правительствами, разведывательные агентства обеих стран сумели извлечь из этих документов все что возможно.
М.Банди
Доклады о поступавших от Пеньковского данных были доступны в Вашингтоне лишь очень ограниченному кругу аналитиков, получивших на то специальный допуск. Документы эти являлись крайне ценным источником для оценки военного потенциала СССР. Благодаря похищенным Пеньковским документам, обрели свое объяснение многие, до того нерасшифрованные, данные, полученные посредством аэрофотосъемок или радиоперехвата, не говоря уже о том, что не будь этот источник информации столь обильным, мы вообще никогда не узнали бы о массе важных вещей. Данные Пеньковского о типах советских ракет сослужили американским разведчикам-аналитикам бесценную службу во время кубинского ракетного кризиса осенью 1962 года. Возможно, именно сообщения о ракетах и погубили Пеньковского — каким-то образом он был раскрыт, арестован (22 октября 1962 года), а спустя несколько месяцев осужден и расстрелян. «Бумаги Пеньковского» (сборник полученных от него Вашингтоном документов) — свидетельство того, что сумел сделать для Америки этот человек, самый ценный из агентов ЦРУ периода последних дней эры Даллеса и начала эры Маккоуна.
В эпоху Кеннеди другой, помимо Кубы, проблемой стратегического значения была ситуация в юго-восточной Азии. Тут успехи ЦРУ не были столь впечатляющими. Мы с Маккоуном неоднократно обсуждали вьетнамские дела и пришли к выводу, что американское вмешательство в них будет оправдано лишь при условии, что США готовы участвовать в длительном и трудном процессе укрепления южновьетнамской государственности, чтобы Южный Вьетнам обрел достаточную для противодействия партизанской войне политическую и экономическую мощь.
Оценки ЦРУ в эпоху Кеннеди — Джонсона были более трезвыми и менее оптимистичными, чем таковые министерства обороны, и особенно Макнамары, который в сентябре 1963 года предсказал, что к концу 1965 года Северный Вьетнам потерпит поражение. Вместе с Десмондом Фицджеральдом я пытался предупредить, что над партизанским движением в Азии не так-то легко одержать победу при помощи обычных вооруженных сил, но наша докладная не нашла должного отклика. Плюс ко всему команда Кеннеди допустила роковую ошибку, когда разрешила Авереллу Гарриману, Роджеру Хилсману (тогда помощнику госсекретаря по вопросам Дальнего Востока) и Генри Кейботу Лоуджу (американскому послу в Сайгоне) предпринять шаги, подстрекавшие вьетнамские вооруженные силы против президента Нго Динь Зьема — самого сильного из наличествовавших в то время во Вьетнаме лидеров. Осуществленный при поддержке Госдепартамента переворот завершился убийством Нго Динь Зьема. Он погиб 1 ноября 1963 года — всего за несколько недель до убийства Кеннеди. Маккоун, я и начальник местной базы ЦРУ выступали категорического против такого направления американской политики в этом регионе.