Аллен Даллес был умен. Он знал, какого рода политические проблемы более всего занимают мысли его брата — государственного секретаря, и президента Эйзенхауэра. Он хотел, чтобы ЦРУ было во всяческую им помощь, а через них — и всей стране. Разведывательная информация высокой пробы — это не все, что он им давал. Значительно больше он был поглощен разработкой и реализацией тайных акций в поддержку политики США — в сознании его они занимали преувеличенно большое значение.

Чем больше я узнавал Даллеса, тем больше уважал его. Он был убежден, что открытое общество дает неизмеримо больше возможностей для реализации интеллектуальных ресурсов, а потому оно одолеет деспотизм. Именно поэтому он настоял на том, чтобы мраморный вход в новое здание ЦРУ, импозантно расположившееся возле Потомака, украшали слова из Библии: «И познаете истину, и истина сделает вас свободными».

Братья Даллесы были по-настоящему близки друг с другом, что не мешало им время от времени ссориться — вполне по-семейному. Более всего мне запомнился один случай, связанный с текстом выступления Фостера, который он заранее послал Аллену для ознакомления. Аллен попросил меня изучить его с критической точки зрения, а потом настоял, чтобы я вместе с ним направился к Фостеру, собираясь высказать весьма серьезные возражения по поводу одного, касающегося СССР, положения.

Втроем мы уселись за небольшим столом в расположенном рядом с офисом государственного секретаря зале для конференций и начали просматривать текст выступления. Все шло хорошо, пока мы не дошли до того самого, вызвавшего мои сомнения положения, — тут Аллен заявил довольно бесцеремонно, что этот пункт надо убрать. Фостер вспыхнул: «Госсекретарь — я, а не ты, и это моя речь. Будь я проклят, если не скажу ее целиком, если захочу». Аллен парировал: «Мой эксперт по СССР — вот он, — и он считает, что это ошибка. Я не хочу, чтобы ты предстал дураком, — госсекретарь ты, или кто там еще!» Мне очень хотелось как-нибудь незаметно исчезнуть, а не сидеть между Даллесами, обменивавшимися свирепыми взглядами. К счастью, мне удалось предложить ряд поправок, удовлетворивших обоих. Это было величайшим испытанием моих дипломатических способностей. Таков один из примеров того, как взаимодействуют разведка и политика в рамках семейных отношений.

Нет необходимости рассказывать здесь обо всем, что мне удалось почерпнуть у этого поистине великого человека. Я считаю, что его энтузиазм по поводу тайных операций ради них самих был несколько излишним, но этот недостаток при всей своей серьезности компенсировался, по-моему, достижениями Даллеса в создании динамичной и эффективной центральной разведывательной системы, влияние которой на процесс принятия политических решений стало поистине благотворным. Благодаря Даллесу ЦРУ заняло заметное положение как в Вашингтоне, так и за границей — слишком заметное, может быть. Так или иначе, он делал все возможное для сбора и анализа всякого рода информации для Эйзенхауэра, Фостера Даллеса и Пентагона. Памятником ему служит не столько здание, воздвигнутое им в Лэнгли (Вирджиния), сколько нечто более существенное — то, что работа разведчика обрела ценность в глазах правительства.

Мне вспоминается один из примеров того, как в рамках СНБ действовала система брифингов, — это было в 1957 году, в конце моей работы в УТР. Летом того года наши специалисты по науке и экономике были озадачены данными довольно путанного рода, свидетельствовавшими о том, что СССР производит испытания управляемых ракет, запуская их с территории Казахской ССР и целя на Камчатский полуостров. Наступила заря ракетной эры, но преобладавший в Вашингтоне тип мышления фактически не был готов к ней. Я подготовил насыщенный изрядным числом технических деталей доклад относительно того небольшого количества фактов, что нам были известны о советских ракетных испытаниях; во время брифинга — накануне заседания СНБ — Даллес забраковал его, утверждая, что президент этот доклад ни в жизнь не поймет, что, собственно говоря, значило, что ему самому не вполне понятны все эти военные и технические спецификации. Я отстаивал свою позицию со всей энергией, но победил все-таки Даллес. Вместо этого доклада мы решили представить на заседание СНБ описание крутых мер, предпринятых Никитой Хрущевым для реорганизации бюрократического аппарата в производственной сфере.

Следующим утром мы, как обычно, направлялись в лимузине в Белый Дом — Даллес сидел рядом со мной и просматривал текст своего доклада, как водится, ворча по поводу тех или иных его положений. Вдруг он задумчиво спросил: «Вы в самом деле считаете вопрос о ракетных испытаниях важным?» Мы уже вылезали из машины, и я едва успел кивнуть ему утвердительно. Мы проследовали в министерскую комнату — рядом с Овальным кабинетом президента, — и брифинг начался. Директор ЦРУ сидел на дальнем конце длинного стола — возле камина, а президент восседал посредине, спиной к окнам.

Я сел на стул недалеко от двери и приготовился к демонстрации всяких наглядных пособий (для этой цели возле камина размещался небольших размеров стенд) и ответу на те вопросы, на которые сам Даллес затруднится ответить из-за обилия в них технических подробностей. Я так и замер, когда в конце брифинга Аллен Даллес заявил, что есть новые тревожные данные о советском ракетном оружии, о чем, закончил он, вам расскажет мистер Клайн.

Я вскочил и в растерянности взглянул на карту экономических районов СССР — она решительно не подходила для данного момента. Но у меня, слава Богу, был большой опыт участия в брифингах, так что я быстро взял себя в руки и с напускной храбростью ткнул указкой в карту, возлагая надежды на то, что ошибся не более чем миль на пятьсот. Я кратко изложил наши данные об испытаниях ракет, о запусках их с территории Казахстана на Камчатку и сообщил, что, по мнению наших специалистов, это ракеты малого размера, но, конечно, потенциально они могут стать грозным оружием.

Эйзенхауэр отнесся к этому сообщению внимательно — наклонившись вперед, он спросил меня, можно ли эти ракеты запустить также и с Камчатки, и если да, то достигнут ли они Соединенных Штатов. Я ответил, что теоретически ракеты могли бы достигнуть Гавайских островов, однако — не Калифорнии, и что вообще в данный момент цель советских испытаний другая. Президент вежливо поблагодарил меня, и СНБ пришел к обсуждению других проблем.

Насколько мне известно, это был единственный случаи представления заседанию СНБ вопроса о советских ракетах, перед тем как Хрущев взбудоражил весь мир в октябре 1957 года облетевшим земной шар Спутником-1. Позже Даллес сказал мне, что он чрезвычайно доволен, что мы все-таки не проморгали вопрос о ракетах.