Едва узнав об этом запросе, я тут же обратился к Лангеру с просьбой отпустить меня из УНО, все формы деятельности которого к тому времени уже вполне определились (чтобы оставаться почти неизменными в течение последующих двадцати лет). Назначение в Лондон дало бы мне — а следовательно, и ЦРУ — возможность понять, как то, что мы считаем общими стратегическими проблемами, смотрится с точки зрения другой страны, нашего близкого союзника со сходными — но все же особыми — интересами.
Я полагал, что от моего пребывания в Лондоне выиграет и УНО, и все ЦРУ, да и самому мне было бы полезно изучить, как работают британцы. Думаю, что я был прав: обмен аналитическими и оценочными материалами с Лондоном продолжается и по сей день на базе системы неформальных связей между аналитическими службами США и Великобритании. В период наиболее интенсивных контактов в Лондоне трудилось восемнадцать аналитиков из ЦРУ, сверяя свой анализ разведывательных данных стратегического, экономического и научного значения с аналогичным анализом британцев. Этого рода связь между США и Англией до сих пор сильна и ценна. Дальновидность Смита, Лангера и Беттса принесла щедрые плоды.
В Лондоне я был поистине поражен, узнав до какой степени полезны наши контакты с разведкой Великобритании — даже на чисто формальном уровне, не говоря уже об обмене аналитическими материалами. В качестве начальника Том Беттс был человеком легким — он дал мне полную свободу действий во всем, в том числе в моих стараниях оказывать различного рода содействие другим подразделениям ЦРУ в Лондоне. Повезло мне и с секретаршей — самой лучшей в УНО. Это была Барбара Ивен, перед прелестями и южным акцентом которой не мог устоять ни один англичанин во цвете лет. На ней лежали все секретарские хлопоты и составление графика моей работы, в чем она была большой мастерицей.
Я упомянул об этом не только для того, чтобы объяснить, почему в Лондоне у меня было много свободного времени, но и для того, чтобы высказать соображения общего порядка о секретарской работе, об особой важности ее, тем более когда секретарша имеет дело с такими деликатными вопросами, как разведывательные материалы и контакты между различными разведслужбами. Последствия любого промаха такой секретарши могут быть весьма серьезными — если она, к примеру, в разговоре с высокими чинами, особенно иностранцами, даст понять, что знает некие сведения, которые ей знать не положено.
С секретаршами мне везло — все они были очень компетентны (хотя надо сказать, всем им платили куда меньше того, что они заслуживали, учитывая груз ответственности, лежавшей на них). Всем им я многим обязан, и прежде всего моей секретарше еще времен УСС Пенни Райт, моей первой секретарше в ЦРУ Марселле Рачковски, Барбе Ивен, Рози Сарсон на Тайване и Долорес Уник — моей последней секретарше, последовавшей за мной в Германию. В число лиц, коим посвящен сей панегирик, следует включить и Тхайял Холл — секретаршу времен моей работы в Госдепартаменте в 1969-73 годах. Все они фактически были в известном смысле не просто секретаршами, но и помощниками в исследовательской работе, моей опорой в управлении административными делами и моими представителями в контактах с внешним миром.
Итак, с помощью Барбары Ивен я вступил в интенсивные контакты не только с разного рода представителями британской разведки, но и со службой связи ЦРУ в Англии. Сотрудничество с англичанами, установившееся во время войны, все еще щедро плодоносило. Британцы, понимая важность активного участия США в деле противостояния советской подрывной работе, охотно делились с нами своими секретами и вообще проявляли щедрую готовность сотрудничать в делах разведки. Они не только знакомили нас с большей частью аналитических материалов самого секретного свойства, но и предоставляли в распоряжение начальника лондонской базы ЦРУ почти все доклады агентурной разведки MI-6.
Хотя сам начальник базы — в соответствии с традицией разведчиков — не был слишком-то откровенен со мной, мои репутация ветерана УСС, мои знакомства в самых высоких кругах американских военных (которыми я обзавелся, когда работал над историей армии) и то, что я имел доступ к высокопоставленным лицам в Англии. — все это сделало меня persona grata в глазах его подчиненных, в том числе и его заместителя, который — с молчаливого согласия своего шефа — тесно сотрудничал со мной. И сотрудничество это позволило мне многое узнать.
Один из самых больших секретов ЦРУ состоит в том, что его разведывательная деятельность в значительной степени опирается на помощь разведывательных служб дружественных стран. Существенная часть получаемых от этих служб разведывательных данных распространяется в Вашингтоне в качестве обычных информационных докладов ЦРУ, так что мало кто знает, в чем тут разница. Само собой разумеется, что огромное множество материалов, поступающих от тех или иных правительств, остается неиспользованным, поскольку они или недостаточно надежны или не представляют интереса. Но даже и эти материалы полезны, ибо так или иначе дают самим сотрудникам ЦРУ какие-то ориентиры в работе по сбору разведывательной информации.
Некоторые из материалов, которыми обменивались службы связи разведок США и дружественных им стран, строились на сведениях, почерпнутых из перехваченных радиосообщений. В конечном счете большая часть этих материалов использовалась в рапортах Управления национальной безопасности — созданной в 1950 году сводной (в рамках военных служб) организации, занятой дешифровкой и радиоперехватом. Сведения, добываемые службой перехвата, бесценны — говорим ли мы о тех временах или о сегодняшних. И, кстати, многие в Вашингтоне, кто имеет возможность знакомиться с результатами работы служб перехвата, не знают, что таковые не были бы возможны, когда бы не контакты с нашими союзниками. В частности, ценнейшие данные поступали от разведки средствами связи и другого рода служб перехвата (радар, ракетная телеметрия и т. д.), базирующихся вдоль границ Советского Союза и Китая.
Значение этих баз то возрастало, то падало в зависимости от технологических и политических факторов, но правда состоит в том, что официальные связи ЦРУ с дружественными разведслужбами давали (благодаря этим базам) надежные материалы аналитикам в Вашингтоне — более надежные, чем какие-либо другие источники информации. Многие союзники США помогали нам именно таким образом в вопросах обеспечения национальной безопасности.
Для меня было невероятно полезно обрести возможность взглянуть на разведывательные проблемы с точки зрения контактов между двумя самыми продуктивными в мире разведывательными системами. У англичан я усвоил один важный урок: если вы намерены успешно справляться с проблемами разведки, не существует другого пути, кроме сбора куда большего количества информации, чем это может быть оправдано с бухгалтерской точки зрения.
Эту мысль, выраженную предельно лаконично, я почерпнул на одной из вечеринок в Лондоне — не то в 1952-ом, не то в 1953 году. И высказал ее сэр Кеннет Стронг — аристократ, в лице которого было что-то ястребиное. Во время второй мировой войны он служил под командованием Эйзенхауэра в G-2, а потом так и остался в разведке на целых 25 лет. будучи там весьма заметной фигурой[3]. Сэр Кеннет Стронг заметил, что «разведчику просто следует приучить себя к мысли, что девяносто пять процентов всех усилий его организации бесплодны, хотя и необходимы для того, чтобы заполучить пять процентов информации, полезной для руководителей государства».
Кто-то из молодых людей уныло спросил: «Генерал, вы, конечно, преувеличиваете процент бесплодных усилий?» Стронг выпрямился во весь свой немалый рост и произнес — отчасти играя на публику, но тем не менее вполне серьезно: «Вероятно, я должен внести поправку. Подумав, следовало бы сказать: девяносто семь процентов бесплодных усилий. Но наша национальная безопасность зависит от умения найти остальные три процента». Это неплохая формула.
Во время пребывания в Лондоне я, кроме всего прочего, узнал кое-что о том, как ЦРУ подходит к необходимости вести психологическую и политическую войну со своими противниками. Я хорошо знал двоих людей, посланных в Лондон Управлением координации политики; однако в Англии они поступили в распоряжение начальника базы и были заняты работой, довольно отличной от той, которой в свое время занимались подразделения УСО. В американском посольстве у них был особый статус, как и у меня. С точки зрения общего подчинения, нашим начальником был Беттс, но мы обладали дипломатическими паспортами и, как правило, держались на некотором расстоянии от сотрудников ЦРУ, осуществлявших контакты с английской разведкой и контрразведкой. Это, кстати сказать, было не так уж и сложно, благо офис начальника базы и его заместителя находился не в здании посольства, равным образом и американский военный персонал размещался в другом здании. Так или иначе от моих друзей, о которых я упомянул выше, я узнал много интересного.
УКП под руководством Фрэнка Уиснера не только снабжало деньгами и информацией некоммунистические партии, газеты, профсоюзы, церковные круги и писателей Западной Европы, но и следило за тем, чтобы правдивая информация и анализ политической ситуации доходили до населения как Западной, так и Восточной Европы, — особенно Восточной, чьи народы томились под советским игом. Информация о происходящем в открытых обществах передавалась посредством радио «Свободная Европа». И «Свободная Европа», и «Свобода», вещающая на Советский Союз, были созданы ЦРУ и находились под его управлением в течение двадцати лет. Укомплектованные преимущественно беженцами из стран, на которые рассчитаны их передачи, «Свободная Европа» и «Свобода» транслировали за «железный занавес» объективную информацию, оказывая на правительства диктаторских режимов тонкий психологический нажим, умеряющий их методы контроля своего населения. ЦРУ создало эти радиостанции по просьбе представителей правительства США, ибо считалось, что радиопередачи окажутся более эффективными, если связь этих радиостанций с американским правительством будет замаскирована.
Хотя трудно определить меру влияния такого психологического оружия, как радио «Свободная Европа» и «Свобода», не подлежит сомнению тот факт, что множество людей «за железным занавесом» регулярно слушали и слушают эта радиостанции. Советское руководство совершенно отчетливо боится влияния на подвластное ему общество идей извне; оно тратит миллионы и миллионы на глушение этих передач, иногда прекращая его лишь в краткие периоды «мирного сосуществования», чтобы потом вновь глушить и глушить.
В те времена, в периоды наибольшей активности этих радиостанций, они обходились США примерно в 30 миллионов долларов в год; штат их составляли несколько тысяч аналитиков и лингвистов уникальной квалификации. Поскольку деятельность этих радиостанций соответствовала понятию свободы информации и стремились они к такой достойной цели, как либерализация коммунистических режимов, Конгресс США в 1973 году учредил общественный совет для руководства этим средством политических действий.
ЦРУ с радостью отказалось от этой ответственности, поскольку деятельность радиостанций слишком объемна и существовали они уже так долго, что отнести их работу к разряду вполне тайных операций не было никакой возможности. В данном случае отказ от секретности — пример того, что неизбежно ждет проекты ЦРУ, когда таковые становятся слишком известными, чтобы оставаться тайными, и в то же время все еще полезными для США с политической точки зрения. Радио «Свободная Европа» и «Свобода» — это пример тайной операции ЦРУ из разряда успешных, преследовавших демократические цели и никогда не вызывавших такой полемики, как это было с проектами полувоенного толка.
Наблюдать за тем, как в начале 50-х годов разворачивались в Европе тайные операции, как велась психологическая война, было весьма интересно. Кроме создания радиостанций, было разработано и реализовано множество других проектов — не таких крупномасштабных, а порой и вовсе малюсеньких. В результате помощи США многие международные профсоюзные и юношеские движения смогли более успешно противостоять напористым усилиям коммунистов захватить контроль над органами формирования общественного мнения. Конечно, в этом процессе основную роль играли сами жители Европы, но помощь ЦРУ посредством субсидий и информации о деятельности коммунистов сыграла решающую роль в борьбе за то, чтобы Западная Европа не утратила многопартийной политической системы.