Шелдон был гением в деле руководства командой профессионалов-аналитиков, печать мастерства лежала на продукции УТР. У него был уникальный нюх на все, что может привлечь внимание стоящего на более высокой ступени иерархической лестницы, — на каждом уровне ее он и предлагал соответствующий «лакомый кусочек», и это открывало ему доступ к следующей ступени. Тут требовалось мастерство игрока, и Шелдон был игроком высшего класса. В этом смысле он и Макмэхэн обслуживали весь Вашингтон по высшему разряду. И стали незаменимыми. Тот и другой были неутомимы в работе.
Другой человек, пришедший в ЦРУ со стороны — профессор Макс Малликан (экономист из Массачусетского технологического института, — организовал из остальных аналитиков, работавших в УР, Управление исследований и документов (УИД). Они занимались глубинным исследованием (на базе географических характеристик) различных регионов, особенно — развитием экономики Советского Союза и Китая. Аналитики УИД, кроме того, выполняли экономические исследования для НОРДа, причем значение этой функции все более возрастало по мере роста стоимости производства оружия, когда оценка производственных мощностей советской экономики стала критически важной для долговременной оценки советской военной мощи. Вероятно, именно эти экономические исследования более всего прочего обеспечили ЦРУ возможность влияния на военные ведомства и понудили их к эффективному сотрудничеству в рамках НОРДа.
Другим участником этого исследовательски-аналитического процесса было Управление научной разведки — специализированная группа аналитиков, дававшая ЦРУ возможность быть в курсе технологических новинок в таких важнейших областях, как атомная энергетика и (с середины 50-х годов) ракетная техника. Старшие офицеры ЦРУ, специализировавшиеся в этих вопросах, приняли на себя руководство межведомственными комитетами. Предмет забот этих комитетов в течение многих лет вся межведомственная разведывательная система именовала «Мистер ядерное оружие» и «Миссис управляемая ракета». Аналогичную роль в сфере экономики и географии выполняли Отто Гати, Эдвард Аллен и Уильям Морелл — тогда как УТР поставляло Вашингтону ежедневные сводки; глубинные исследования аналитиков, работавших в области экономики и науки, запечатлевались в многостраничных томах.
Помимо составления докладов, исследовательские и аналитические отделы ЦРУ осуществляли еще две важные задачи. Начать с того, что аналитики, работавшие в сфере науки и экономики, были первыми в разработке техники составления детальных руководств по сбору информации, относительно тех или иных специфических вопросов. Конечно, от такого рода обобщенных ориентировок, как правило, немного толку сборщикам информации, работающим в полевых условиях, но любому аналитику способны многое открыть сведения о том, где и как отыскать конкретный факт или цифру, которые могут стать ключом к успеху в поиске нужной ему информации. Позже этот тип работы я институционализировал в рамках УР, где им и по сию пору занимается особый штат сотрудников, старающийся в той или иной форме перевести весь объем актуальных нужд политиков и аналитиков-разведчиков на язык детальных запросов, которые способны сориентировать на сбор нужных данных находящегося в полевых условиях агента или станцию электронного перехвата.
Когда в 50-е годы ЦРУ начало заниматься аэрофоторазведкой, такого рода руководства оказались крайне полезными. Компьютеризированное управление разведывательными спутниками, этим чудом техники, позволило связать воедино агентуру, службы перехвата и специфические нужды аналитиков. В разведке нет более важного дела, чем тесная связь между этими звеньями единой цепи, но, увы, нет дела, которое бы столь же недостаточно ценили, как это.
Вторая выгода, проистекающая из интереса ЦРУ к исследованиям в сфере экономики и науки, — это создание системы контактов с миром университетских исследовательских центров, то есть неправительственных учреждений. К примеру, Макс Милликан, вернувшись в Массачусетский технологический институт в 1953 году, наладил отношения — на уровне консультаций — между учеными из УР и профессорами из Центра международных исследований в своем институте (CENIS). ЦРУ оказывало этому Центру существенную финансовую помощь, но после того как это начинание стало объектом общественной хулы, пришлось его прекратить.
Весьма сожалительно, что ЦРУ вынуждено держать в секрете множество своих исследовательских проектов — если бы они осуществлялись полностью открыто, это, конечно, стало бы большим вкладом в труды академических кругов. Я думаю, что связь между лучшими аналитическими умами из разведки и академическими кругами должна быть более прочной, нежели это было возможно до сих пор из-за владеющего интеллигенцией страха, что обмен информацией и мнениями с ЦРУ — это нечто вовлекающее в тайную деятельность. На мой взгляд, ученым, работающим как в правительственных, так и в независимых учреждениях, такие консультации только на пользу. И нет никакой надобности причащаться к тайной деятельности или разделять взгляды ЦРУ и пропагандировать их.
Так или иначе вопреки всем трудностям, ЦРУ (прежде всего специалисты по экономике и науке, и в меньшей мере политологи) наладило интеллектуальные связи с внешним миром.
Такое вот уважение к учености, будучи одной из основных отличительных черт ЦРУ, обеспечило ему значительное интеллектуальное превосходство над КГБ и разведками других тоталитарных государств. Но надо еще очень многое сделать для того, чтобы ослабить ограничения, которые налагаются на контакты между сотрудниками ЦРУ, занятыми осуществлением тайных операций, и учеными. Хотя на самом деле уже и сегодня до сведения ученых за пределами разведки доводится значительно большее число исследовательских работ, чем об этом знает широкая публика, и такая практика оправдана, поскольку дает аналитикам-разведчикам возможность ознакомиться с мнением экспертов в науке, бизнесе и прочих областях — экспертов со всех концов необъятной Америки. От этого выигрывают все стороны. Общие контуры такого рода контактов вырисовывались еще в 50-х годах в ходе открытых консультаций с учеными, которым способствовали Битл Смит и Аллен Даллес.
Для всех нас, работавших тогда в разведке (особенно — в аналитических ее отделах), ЦРУ представлялось интегральной частью американского общества, питающейся его силой и возвращающей в общую сокровищницу знаний все, что можно, все, что не ставит под угрозу источники разведывательной информации. Взаимосвязь между ЦРУ и обществом ослабла в последние годы из-за подозрений и страхов, порожденных в интеллектуальной среде Америки россказнями о тайных акциях разведслужбы. Широкая публика не видит разницы между работой аналитиков ЦРУ и подразделений, осуществляющих тайные операции. Когда бы можно было устранить это недоразумение, то выиграли бы все граждане Соединенных Штатов.
Работа над оценочной сеткой дала мне возможность лучше узнать Аллена Даллеса. Еще во времена УСС я знал о его подвигах в качестве разведчика, случалось мне и присутствовать — обычно в задних рядах — на заседаниях Консультативного комитета по делам разведки, члены которого, совместно со Смитом и Даллесом, обсуждали работу НОРДа. Правило предписывало штабным офицерам размещаться в задних рядах и не выступать, если к ним специально не обращаются с просьбой высказаться. Однако мой статус изменился, когда я начал трудиться над разработкой оценочной сетки, поскольку мне надо было объяснять то, что я делаю, не только Кенту и Эмори, но и Даллесу.
А потом я стал встречаться с Даллесом еще чаще — это случилось, когда я решил перейти из УНО в УТР, где под обходительным, интеллигентным руководством Найта Макмэхэна работало множество людей, которых я знал еще по временам УДО. Тинг Шелдон, вечно озабоченный поисками специалистов, способных «продавать товар» Управления текущей разведки, предложил мне должность, словно специально созданную для меня. Я стал начальником штата аналитиков, специалистов по Советскому Союзу и Китаю, и проработал около трех лет в качестве старшего аналитика ЦРУ, ответственного за составление докладов о данных текущей разведки по СССР, Восточной Европе, КНР, Северной Корсе и Северному Вьетнаму. Мы занимались оценкой новых данных, которые включались в ежедневные и еженедельные сводки и, что более существенно, подготавливали для Аллена Даллеса описания новых тенденций в изучаемой ситуации. А Даллес представлял эти документы СНБ, заседания которого во времена генерала Эйзенхауэра собирались с военной точностью, каждую неделю.
Я перебрался из Южного здания, в верхних этажах которого размещалось УНО. в ветхое сооружение, наскоро построенное во время второй мировой войны и называвшееся просто «M». Вместе с соседним, столь же неприглядным строением — «Q» — оно служило пристанищем для УР. Мною владело некое чувство ностальгического удовлетворения, ибо разместился я теперь в офисе, который несколько лет до того занимал Тэд Бэббит, неудачливый руководитель УДО во времена Хилленкеттера, а рядом находилась контора, где в 1949-м и 1950 годах я трудился над составлением ежемесячных «Оценок мировой ситуации» для Отдела глобального обзора УДО. Но со значительно большим удовлетворением я воспринимал то, что УТР было поистине организацией, работавшей с информацией, собранной из всех источников, — в ход шли данные службы перехвата, агентурные донесения и доклады военных атташе и всех наиболее важных посольств.
Новая работа доставляла мне удовольствие еще и потому, что мне удалось добиться того, чтобы УТР подходило ко всему коммунистическому миру с единой аналитической меркой, выработанной специалистами по Китаю и СССР. Это давало возможность выявить как сходство между различными диктаторскими режимами, так и (что более существенно) разницу между ними. Мне такой подход кажется полезным с аналитической точки зрения, так как он понуждает советологов и синологов тщательно сопоставлять особенности изучаемых ими стран, вместо того чтобы считать жителей их всего лишь обитателями двух категорически несравнимых частей света. Как и сегодня, основная стратегическая проблема, стоявшая тогда перед США, была проблема конфликта между свободным миром и коммунистическими державами. На мой взгляд, политико-экономический анализ всех частей обширной коммунистической империи должен строиться на базе точно сформулированных общих стандартов. При всем том, я всегда был убежден, что коммунистический мир вовсе не является неким монолитом — хотя в те времена модно было рассуждать о нем именно как о монолите.
Во время работы в УТР я поставил дело так, чтобы аналитики, располагавшие детальной информацией о советских руководителях, отлично знавшие как советскую доктрину, так и все ее — чуть ли не ежедневные — зигзаги, работали совместно с теми, кто столь же великолепно знал маоистский Китай. Вместе с несколькими специалистами по Восточной Европе и азиатскому региону (помимо Китая), эта группа начала интенсивное изучение китайско-советских отношений — изучение, которое продолжается еще и сегодня. Я настоял на том, чтобы эта группа ничего не писала для нашей периодики, а вместо этого целиком посвятила себя тому, чтобы стать самыми лучшими знатоками коммунистического мира.
Именно эта группа специалистов, позже численно разросшаяся, уже в 1956 году выступила с осторожными предположениями о китайско-советском расколе, обратив внимание на разницу в реакции Москвы и Пекина на беспорядки в Польше и Венгрии. Благодаря собранным этими спецами данным, ЦРУ — несмотря на яростное сопротивление всех и вся начало исходить из наличия конфликта между советским и китайским типом диктатур, конфликта между разными типами коммунистических доктрин, то есть из того, что стало причиной открытого раскола между Москвой и Пекином в 1960 году. В течение последних двадцати лет наша глобальная стратегия опирается именно на понимание этого раскола. О существовании восьмиметровой книжной полки, на которой разместились детальные исследования коммунистических доктрин и данные о руководстве коммунистических стран, фактически мало кто знает, хотя содержимое ее — существенный вклад в понимание американскими правительственными лицами разного ранга фундаментальных особенностей этих режимов.
Самой захватывающей частью моей работы был отбор данных текущей разведки для представления их директору ЦРУ. который затем предлагал их вниманию СНБ. Шелдон требовал, чтобы аналитики УТР не жалели трудов при подготовке для Даллеса по-настоящему интересных материалов, а поскольку мы знали, что изрядная часть этих материалов попадает через Даллеса к Эйзенхауэру, это придавало нашей работе особый смысл. Раз в неделю, обычно ближе к вечеру, Шелдон отправлялся с бумагами для СНБ в штаб-квартиру ЦРУ. Наш офис располагался внизу, возле пивоваренного завода. а штаб-квартира СНБ — на холме, так что Шелдон, можно сказать, устремлялся вверх, как в топографическом, так и в бюрократическом смыслах.
Аллен Даллес, насколько я могу судить, добрых три четверти своего времени и энергии посвящал вопросам, связанным с агентурным сбором информации и тайными акциями. Он любил то, что связано с заморскими операциями — экзотичность, налет опасности и необходимость усиленно шевелить мозгами, распутывая различные хитросплетения ситуаций. Мне случалось присутствовать при разработке ряда агентурных ходов — и если Даллес чувствовал, что какие-то детали этих разработок не соответствуют его стандартам профессионализма, он с подробнейшими деталями, в свойственной ему царственной манере излагал свои соображения Дику Хелмсу и другим оперативным офицерам высшего ранга. Даллес знал, что существенной частью возложенных на него обязанностей является анализ и оценка разведывательных данных, однако никогда, в сущности, не вникал глубоко в работу этого типа. К досаде Шермана Кента и Боба Эмори, он, полагаю, разве что пять процентов своего времени посвящал работе УНО. Остальное время он отдавал делам текущей разведки, особым проектам, связанным с СНБ (разработке оценочной сетки, например), подготовке материалов для публичных выступлении (что бывало редко) или для разного рода бесед с различными зарубежными представителями.
Контингент УТР во главе с Бобом Эмори, а то и Шерманом Кентом, за день до очередного заседания СНБ собирался в кабинете Даллеса — мы себе сидели кружком, а босс в это время изучал подготовленные нами материалы. Зачастую участвовал в этих собраниях и генерал ВВС Пирр Кэбелл — заместитель директора ККР и главный администратор при Даллесе, на котором лежали хлопоты, связанные со всем кругом административных обязанностей последнего. Следует отметить, что все участники этих собраний заранее тщательно готовились к ним, зная, что уровень предъявляемых Эйзенхауэром требований к заседаниям СНБ очень высок. Шелдон, будучи человеком проницательным, приглашал на эти собрания старших аналитиков, поскольку они могли ответить на возможные вопросы и отстоять ту или иную оценку более убедительно и аргументированно, нежели их начальство. Даллес относился к текущей разведке с доброжелательностью — он любил короткие, яркие, энергичные сюжеты. Нередко он находил злорадное удовольствие в пренебрежении мнениями своих высокопоставленных советников и принимал сторону аналитиков, несмотря на малые чины последних.