Малик обратился к Того с просьбой об аудиенции только утром 9 августа. Сославшись на занятость, Того согласился принять его на следующий день. На этой встрече советский посол зачитал ноту об объявлении войны. Того гневно заявил о предательстве со стороны СССР. Он сказал, что японское правительство, прежде чем отреагировать на Потсдамскую декларацию, ожидало услышать ответ советского правительства на предложение об отправке в Москву чрезвычайного эмиссара. Поэтому содержавшееся в тексте объявления войны утверждение о том, что Япония отвергла декларацию, было ошибкой. Решение Москвы разорвать с Японией дипломатические отношения и напасть без предупреждения было «совершенно непостижимым и вызывающим сожаление». В ответ Малик сослался на заявление Трумэна, сделанное сразу после бомбардировки Хиросимы, в котором президент США сказал, что Япония отклонила Потсдамскую декларацию. Таким образом, искажение фактов, к которому прибег Трумэн, было ловко использовано Советским Союзом для того, чтобы оправдать нарушение пакта о нейтралитете.
Того проинформировал Малика, что японское правительство решило согласиться с требованиями Потсдамской декларации при условии сохранения прерогатив императора, подчеркнув важность неприкосновенности императорского дома. Он передал Малику переведенное на английский язык уведомление о согласии с требованиями потсдамского ультиматума и попросил советского посла как можно скорее переслать этот документ в Москву [Togo 1989: 361][389]. Того явно хотел довести до сведения союзников, что единственным желанием Японии было спасение императора и сохранение императорского дома. Суть поправки Хиранумы заключалась не в этом, однако Того в своих интересах придал его формулировке другой смысл.
Открыв газеты утром 11 августа, японцы вряд ли сразу поверили бы тому, что их правительство уже приняло решение о капитуляции. В своем официальном заявлении начальник Управления информации Симомура призвал народ Японии выстоять перед трудностями, чтобы сохранить кокутай. Однако он ни словом не обмолвился о принятии требований ультиматума союзников. Более того, в утренних газетах было напечатано воинственное обращение министра армии, призывавшее солдат продолжать сражаться, даже если японцам «придется есть траву, жевать грязь и спать под открытым небом»[390].
На самом деле заявление министра армии было передано прессе без согласия Анами. Рано утром Анами вернулся в Министерство армии и сообщил о священном решении императора всему старшему командному составу. Он сказал: «Будем ли мы искать мира или продолжим воевать, зависит от ответа неприятеля. Что бы ни произошло, мы должны действовать сообща и строго соблюдать военную дисциплину, чтобы не допустить никаких эксцессов». Один из офицеров, протестуя, вскочил с места и задал прямой вопрос: «Министр сказал “что бы ни произошло”. Вы имеете в виду возможную капитуляцию?» В комнате повисла гнетущая тишина. Это был явный вызов высшему командованию со стороны штабных офицеров, которые были готовы сражаться до конца. Анами резко ответил, что тому, кто осмелится действовать вопреки официальному курсу правительства, придется переступить через его труп.
Этот обмен репликами был предвестником грядущих событий. В течение 11 августа в здании, где размещались Министерство армии и Генеральный штаб, представители младшего офицерского состава постоянно встречались друг с другом и обсуждали происходящее. В этой крайне напряженной атмосфере созрел план заговора. Майор Macao Инаба предложил начальнику Военного управления выпустить от имени министра армии обращение, призывающее офицеров и солдат сохранять высокий боевой дух. Получив разрешение руководства, Инаба написал текст с призывом продолжить войну, который младшие офицеры передали в прессу[391].
Новости о заявлении министра армии встревожили партию мира. Однако Того отказался что-либо предпринимать, вероятно опасаясь того, что его вмешательство только подольет масла в огонь. Сакомидзу, Ёсидзуми и князь Коноэ пытались остановить публикацию этого обращения, но безуспешно. Кидо тоже отказался вмешиваться в эту ситуацию, заявив, что такой шаг может спровоцировать армию на активные действия. Анами же, в свою очередь, ничего не предпринял, потому что, по его словам, это заявление, сделанное от его имени, отражало его мнение[392]. Этот случай показывает, что капитуляция Японии была еще под большим вопросом. Один неверный шаг мог нарушить хрупкое равновесие, в корне изменить ситуацию и направить Японию по пути продолжения войны, которое дорого бы ей обошлось. Ключевая роль в этом раскладе сил принадлежала Анами, но он пока так и не определился, какую сторону занять.
Для того чтобы предотвратить этот разворот на 180 градусов, Мацумото и Хасэгава из агентства «Домэй» решили как можно скорее отправить союзникам уведомление о том, что Япония принимает требования Потсдамской декларации при одном условии. Поскольку все новости, передающиеся в коротковолновом диапазоне, должны были пройти военную цензуру, они тайно отослали морзянкой сообщение под заголовком «Япония принимает Потсдамскую декларацию». Им удалось передать текст сообщения трижды, прежде чем военные цензоры узнали об этом и прервали передачу Ёсидзуми возмущенно протестовал против этого. Он боялся, что известия о решении японского правительства остановить войну могут подорвать боевой дух солдат на передовой. Однако в течение следующего часа информационное агентство «Юнайтед Пресс» начало передавать новости о том, что Япония приняла требования Потсдамской декларации. Трумэн узнал об этом 10 августа в 7:33 утра (20:33 по времени Токио)[393]. Страшно подумать, что могло бы произойти, если бы в США узнали о воинственном обращении министра Императорской армии к солдатам до того, как «Домэй» передало сообщение о капитуляции. Благодаря Мацумото и Хасэгаве новость о том, что Япония согласилась на условия потсдамского ультиматума, мгновенно распространилась по всему миру.
Трумэн отказывается принимать капитуляцию Японии с одной оговоркой
10 августа в 7:30 утра по вашингтонскому времени американские службы радиоконтроля перехватили сообщение, переданное информационным агентством «Домэй». Это были те новости, которых Трумэн ждал с таким нетерпением. Хотя пока что это заявление не было официально передано по дипломатическим каналам, Трумэн немедленно созвал срочное совещание с участием Бирнса, Стимсона и Форрестола, велев им явиться к нему в кабинет в 9 часов, чтобы обсудить ответ. В тот миг, когда Стимсон увидел текст японского уведомления о принятии ультиматума, он понял, что сбылись его худшие опасения. Прокручивая в голове воспоминания о своих потсдамских встречах с президентом и госсекретарем, он устремился в Белый дом, где Трумэн, Бирнс, Форрестол, Леги и советники президента уже ждали его[394].
Историки единодушно сходятся во мнении, что главная роль в том, что США отклонили капитуляцию Японии с одной оговоркой, принадлежит Бирнсу. Однако одно обстоятельство, проливающее свет на то, каков был ход мыслей госсекретаря, осталось ими незамеченным. Джозеф Баллантайн получил информацию о небезоговорочной капитуляции Японии по коротковолновому радио в 7:30. Японское условие о сохранении императорских прерогатив сразу же насторожило его. Баллантайн поспешил в Госдеп, чтобы встретиться с Грю и Думэном, и сказал им: «Мы не можем пойти на это, потому что прерогативы императора безграничны, и, если вы согласитесь с этим, вашей борьбе с японцами не будет конца». По иронии судьбы, именно проимператорски настроенная троица из Госдепа (Баллантайн, Думэн и Грю) первой поняла важность поправки Хиранумы.
Теперь необходимо было убедить Бирнса, изначально склонного согласиться с этим требованием японцев, что сохранение императорских прерогатив, на котором настаивал Токио, будет несовместимо с достижением основной задачи США в этой войне. Грю вместе с Думэном и Баллантайном дважды разговаривали с госсекретарем, пока Бирнс наконец не согласился с тем, что, несмотря на усталость от ведения войны, они не могут принять капитуляцию Японии с такой оговоркой[395].
Тот факт, что Бирнс был готов заключить сделку с Японией, несмотря на свою приверженность требованию о безоговорочной капитуляции, малоизвестен. Зная о предыдущих заявлениях Бирнса о безоговорочной капитуляции и о его возвращении к этой точке зрения, трудно поверить в то, что госсекретарь США собирался принять капитуляцию Японии со встречным условием. Тем не менее нельзя считать свидетельство Баллантайна полной выдумкой и отмахнуться от него. Бирнс знал, что Трумэну не терпелось поскорее закончить войну. Несмотря на две атомные бомбардировки, Япония не капитулировала и Советский Союз продолжал захватывать Маньчжурию. Бирнс рассчитывал на то, что Стимсон, Форрестол и Леги будут настаивать на том, чтобы принять предложение японцев. Тем не менее, даже если на какой-то миг он склонился к тому, чтобы согласиться с условием Японии, он быстро передумал[396].
Президент начал совещание с того, что задал его участникам ряд вопросов. Должны ли они счесть это сообщение из Японии уведомлением о согласии с требованиями Потсдамской декларации? Могут ли они допустить сохранение императорского строя и при этом выкорчевать японский милитаризм? Должны ли они вообще принимать капитуляцию Японии, учитывая существенное встречное условие, выдвинутое Токио? Бирнс ответил, что его беспокоит это условие и что он сомневается в необходимости соглашаться на него после всех публичных заявлений Рузвельта и Трумэна о безоговорочной капитуляции. В своих мемуарах он, однако, приводит другую причину:
Хотя я точно так же желал завершения войны, мне пришлось возразить ему, сказав, что нам было необходимо, чтобы это соглашение было утверждено британцами и русскими; так как они одобрили Потсдамскую декларацию, в которой были слова «безоговорочная капитуляция», то любое отклонение от этой формулировки могло привести к задержке, связанной с получением их согласия на это [Byrnes 1958: 305][397].
Если Бирнс и выдвинул такой аргумент, то только как предлог для того, чтобы ответить отказом на предложение японцев, поскольку он знал, что Великобритания согласится на это условие. Что касалось Советского Союза, то Бирнс не видел никакого смысла в том, чтобы обсуждать этот вопрос с русскими. Странно, что он не сделал акцент на самом сильном доводе против принятия предложения японцев: оно шло вразрез с главными целями, которых добивались США в Тихоокеанской войне.
После Бирнса слово взял Леги. Он сказал, что «с позиции простого здравого смысла» сохранение за императором его места является пустяком по сравнению с перспективой затягивания войны. Тогда президент попросил высказаться Стимсона. Военный министр сказал, что, даже если бы этот вопрос не был поднят самими японцами, Соединенным Штатам все равно пришлось бы оставить на троне императора, чтобы убедить многочисленные разрозненные японские армии сложить оружие и уберечь американцев «от множества новых кровопролитных Иводзим и Окинав в Китае и Голландской Ост-Индии». Японские армии признают только авторитет императора. В своем выступлении Стимсон ничего не сказал по поводу того, поможет ли принятие предложения японцев решить те задачи, которые стояли перед США в этой войне. Он также предложил, что, поскольку, «пока будут решаться все эти вопросы, неизбежно наступит своего рода перемирие, и <…> [поскольку] такое решение будет гуманным и повлияет на достижение мира, необходимо немедленно прекратить бомбардировки». Форрестол «душой и сердцем» поддержал предложение Стимсона о прекращении бомбардировок. По словам военно-морского министра, если эти бомбежки продолжатся, «вся ненависть японцев обратится на Соединенные Штаты, а не на британцев, китайцев или русских»[398].
Стимсон, Форрестол и Леги выступили за то, чтобы незамедлительно принять предложение японцев. Однако Бирнс высказался против мнения большинства. Он настаивал на своем:
В Потсдаме «Большая тройка» заявила о «безоговорочной капитуляции». Тогда еще не было атомной бомбы, и русские не вступили в войну. Я не понимаю, почему теперь мы должны идти на уступки по сравнению с тем, чего мы хотели в Потсдаме, когда у нас не было атомной бомбы и в войне еще не участвовала Россия.
Бирнс утверждал, что если Трумэн согласится на условие японцев, то общественное мнение «распнет президента»[399]. Госсекретарь прибег к мощным политическим доводам.
Стимсон же считал, что фактор Советского Союза требовал от администрации Белого дома более гибкого подхода. Он вспоминал, что, по его мнению, «было крайне важно захватить внутренние территории Японии до того, как русские смогли бы предъявить хоть сколько-нибудь обоснованные претензии на участие в их оккупации и администрации». Бирнс тоже разделял эти опасения[400]. У США была возможность предотвратить дальнейшую экспансию Советского Союза в Азию, и Бирнс, которого историки-ревизионисты называют самым яростным противником СССР, отказался воспользоваться ею.