Гарриман был обеспокоен таким положением дел. Он сообщил Бирнсу, что «главным камнем преткновения является требование Сталина о совместном владении портовой инфраструктурой в Дайрене и о назначении одного советского управляющего для обеих железных дорог». Гарриман считал, что вопрос начальства над железными дорогами не так важен, чтобы сорвать переговоры, но предупреждал: «Наши интересы серьезно пострадают, если Сун согласится на совместное владение портовой инфраструктурой Дайрена, и в Ялтинских соглашениях это однозначно не предусмотрено». Американский посол в Москве запросил срочных инструкций из Вашингтона[415].
В этот день у Гарримана были и другие важные дела. Поздно вечером 10 августа его вместе с британским послом Кларком-Керром пригласил в свой кабинет Молотов, чтобы обсудить капитуляцию Японии. Молотов сообщил послам союзных держав, что советское правительство получило информацию о готовности Японии принять условия Потсдамской декларации с той оговоркой, что «они не содержат требований, затрагивающих суверенитет императора в управлении страной». Нарком иностранных дел сказал, что советское правительство «скептически» настроено в отношении этой поправки, потому что она означает отказ от безоговорочной капитуляции. Советская армия продвинулась вглубь Маньчжурии на 170 километров и продолжит свое наступление. Это, как выразился Молотов, и является «конкретным ответом» советского правительства на предложение Японии о капитуляции с одной оговоркой[416].
Пока Гарриман и Кларк-Керр все еще разговаривали с Молотовым, Джордж Кеннан, временный поверенный в делах США в СССР, ворвался в кабинет советского наркома с последней телеграммой из Вашингтона, в которой советскому правительству предлагалось утвердить ноту Бирнса. Гарриман потребовал от Молотова немедленного ответа. Молотов обещал дать ответ на следующий день, но Гарриман настаивал на том, чтобы получить его до наступления утра. В два часа ночи Гарримана и Кларка-Керра снова пригласили в кабинет Молотова. Там они услышали, что Советский Союз одобряет ноту Бирнса со следующим дополнительным условием:
Советское правительство также считает, что, в случае получения утвердительного ответа от японского правительства, союзные державы должны договориться о
Это был первый из целой серии конфликтов между СССР и США, связанных с вопросом оккупации Японии. В ноте Бирнса было сказано: «С момента капитуляции власть императора и японского правительства по управлению государством будет принадлежать
И президент, и госсекретарь подчеркивали этим, что использовали термин «главнокомандующий», а не «верховное командование», именно для того, чтобы четко дать понять, что в этом конкретном деле вся власть принадлежит Соединенным Штатам и они не допустят ситуацию с совместной администрацией, которая так дорого обошлась нам в Германии[418].
Теперь Советский Союз бросил США вызов, предложив, чтобы верховное командование осуществлялось совместно.
Гарриман сразу же отверг это предложение как «совершенно неприемлемое». Это условие давало Советскому Союзу право вето при назначении главнокомандующего, и посол знал, что его правительство ни за что с этим не согласится. Молотов предложил назначить двух главнокомандующих, например Макартура и Василевского. Эта идея вызвала у Гарримана гнев. Ничуть не смутившись этим, Молотов заявил, что, несмотря на личное мнение американского посла, он настаивает на том, чтобы тот передал это предложение своему правительству. Гарриман обещал сделать это, но напомнил Молотову:
Соединенные Штаты несли на своих плечах основную тяжесть войны на Тихом океане в течение четырех лет. Именно это удержало японцев от нападения на Советский Союз. Советское правительство участвует в этой войне всего два дня. Совершенно исключено, чтобы главнокомандующим был неамериканец.
Молотов запальчиво ответил, что не будет комментировать это утверждение посла, поскольку в таком случае ему придется проводить параллели с ситуацией на европейском театре военных действий.
Когда Гарриман вернулся в посольство, ему позвонил переводчик Сталина Владимир Павлов, сказавший, что имело место недоразумение. Советское правительство хотело только, чтобы с ним «проконсультировались», а не «договорились» о кандидате на должность главнокомандующего. Таким образом, Сталин предложил заменить слово «договориться» на «проконсультироваться». Однако даже когда русские предложили внести такую поправку в свое предложение, Гарриман отказался пойти им навстречу[419]. Советское правительство отступило, но это было только начало перетягивания каната.
С одобрения правительств всех трех союзных держав Государственный департамент США отправил ноту Бирнса японскому правительству утром 11 августа.
Японская партия войны переходит в контрнаступление
Весь день 11 августа руководство Японии мучительно дожидалось ответа союзников на предложение о принятии требований Потсдамской декларации с одной оговоркой. И партия мира, и партия войны предприняли ряд шагов в ожидании этого ответа. Сакомидзу из партии мира начал тайно работать над черновиком императорского рескрипта (обращения императора к народу Японии).
В то же время Кидо пришел к выводу, что для того, чтобы убедить японцев согласиться на условия Потсдамской декларации и нейтрализовать сопротивление со стороны армии, императору необходимо выступить с не имеющим прецедента в истории радиообращением к нации. Хирохито согласился записать такое обращение [Sakomizu 1965: 294–296; Kido nikki 1966, 2: 1224; Shusen shiroku 1977, 4: 187–189]. Партия мира рассчитывала на то, что подлинный голос Хирохито, обращающийся к жителям Японии, и прежде всего к солдатам и офицерам, убедит население страны подчиниться воле императора. Если «ястребы» хотели продолжить войну, им необходимо было не допустить выхода этого радиообращения в эфир. Судьбу Японии и исход войны должна была решить битва за фонографы.
Токио узнал официальный ответ от правительства Соединенных Штатов 12 августа. Около двух часов ночи Того, Сакомидзу и Мацумото получили ноту Бирнса. Они были глубоко разочарованы тем, что союзники не согласились с предложением Японии, однако Мацумото настаивал, что теперь у них нет другого выбора, кроме как принять ноту Бирнса. Примерно в то же время чиновники из Министерства иностранных дел начали переводить текст ноты на японский. Надеясь, что военные доверятся этому переводу, Синъити Сибусава, глава Отдела по международным соглашениям, и Такэдзо Симода, один из его заместителей, к которым позднее присоединился Мацумото, намеренно смягчили тон американского ультиматума. В частности, фраза о том, что «власть японского правительства по управлению государством будет принадлежать главнокомандующему», была переведена как
Около 5:30 утра Мацумото, Сибусава и Андо приехали в резиденцию Того. Они нашли министра иностранных дел в ужасном расположении духа. Он опасался, что нота Бирнса вызовет гнев в среде «ястребов». Того и так с трудом удалось протащить вариант капитуляции всего лишь с одной оговоркой. И опять Мацумото пришлось подбадривать министра и убеждать его не отступать. Он сказал, что если Япония не примет ноту Бирнса, то о мире можно забыть. Они проговорили два часа, но Мацумото так и не удалось убедить Того принять ноту Бирнса. Тогда он на время покинул министра иностранных дел и встретился с Сакомидзу. Оба чиновника решили обмануть своих начальников. Мацумото вернулся в дом Того и сказал ему, что Судзуки решил удовлетворить требования союзников, а Сакомидзу, в свою очередь, сообщил Судзуки, что к такому же решению пришел Того. Тогда наконец Того согласился принять ноту Бирнса[421].
Тем временем армия действовала быстрее, чем ожидали чиновники МИДа, и быстро подготовила собственный перевод ответа союзников. В этой версии первый и четвертый пункты были переведены дословно, то есть «власть императора и японского правительства по управлению государством будет принадлежать главнокомандующему союзными силами» и «окончательная форма правления в Японии будет <…> установлена в соответствии со свободно выраженной волей японского народа». Управление военных дел приняло решение полностью отклонить это предложение как грубо противоречащее кокутай и уведомило о своей точке зрения Сакомидзу и канцелярию императора[422].
Однако высшее руководство Генерального штаба оценивало ситуацию более трезво. По словам Кавабэ, нота Бирнса была документом, продиктованным безоговорочным победителем безоговорочному побежденному. При этом он считал, что, «хотя молодые офицеры и выражают недовольство этим документом, любое сопротивление на данном этапе принесет больше вреда, чем пользы». В своем дневнике Кавабэ писал, что провел этот день в своем кабинете, находясь в ступоре. Ему пришлось выслушать нападки генерал-полковника Сумихисы Икэды (главы Управления общего планирования) на руководство Генерального штаба, которое позволило партии мира вертеть собой, как марионетками. Кавабэ не стал возражать Икэде, однако он чувствовал, что невозможно обратить вспять возобладавшее в обществе стремление к заключению мира; кроме того, пожелание завершить войну было высказано императором, чей авторитет был безусловным и не мог ставиться под сомнение. На слова Икэды о том, что правительство должно обратиться к союзникам с предложением принять три других условия капитуляции, Кавабэ ответил, что это несбыточные фантазии и что именно такое оторванное от действительности мышление, свойственное армейским офицерам, и привело к сложившейся трагической ситуации. Кавабэ в сердцах написал в своем дневнике: «Увы, мы побеждены. Империя, в которую мы верили, разрушена»[423]. Высшее командование Императорской армии наконец осознало неизбежность поражения.
Умэдзу и Тоёде приходилось осторожно лавировать между необходимостью подчиниться священному решению императора и давлением со стороны своих подчиненных, настаивавших на продолжении войны. Они подали Хирохито совместную петицию, в которой утверждали, что принятие ноты Бирнса означало превращение Японии в рабскую нацию, «принадлежащую» главнокомандующему союзными силами. Согласие японского правительства с требованиями союзников позволило бы врагу разоружить Императорские армию и флот и оккупировать Японию, введя свои войска в ее внутренние территории. Более того, этот документ унижал достоинство императора, подрывая саму основу кокутай. Однако Хирохито упрекнул обоих начальников штабов за то, что они сделали поспешные выводы, основываясь на информации, полученной по радио и из недостоверного перевода, вместо того чтобы изучить официальный дипломатический документ[424]. Император уже принял решение. Если раньше он и позволял себе помечтать о том, чтобы сохранить свои прерогативы, то теперь боролся только за то, чтобы спасти самого себя и императорский дом. В этой отчаянной борьбе ему пришлось пожертвовать армией и флотом. Более того, хорошо видно, что петиции Умэдзу и Тоёды явно недостает страсти; возникает впечатление, что авторы этого текста писали его словно механически, пытаясь унять недовольство радикально настроенных офицеров.