Книги

Гонка за врагом. Сталин, Трумэн и капитуляция Японии

22
18
20
22
24
26
28
30

Маловероятно, что Трумэн и Бирнс были в курсе всех хитросплетений японской внутренней политики, но если они читали перехваченные Magic телеграммы, то должны были знать, что японский министр иностранных дел был готов завершить войну, исходя из требований Потсдамской декларации. Почему же они не стали ждать окончания японских переговоров в Москве, которые, как им было известно, должны были завершиться неудачей? Возможно, эти «шепоты» из разведданных Magic были слишком тихими, чтобы остановить уже запущенную ими атомную программу. В конце концов, японское правительство не прислушивалось к голосам Сато и Касэ, призывавших принять требования Потсдамской декларации. Трумэн и Бирнс знали, что, несмотря на советы Сато и Касэ, японское руководство все еще добивалось помощи Москвы, и им также было известно, что Советский Союз обманет эти ожидания, объявив Японии войну.

Возможно, несправедливо будет осуждать решение Трумэна исходя из той информации, которую мы теперь имеем о внутриполитической ситуации в Японии в тот момент времени. Но и то, что, как мы знаем, точно было известно Трумэну, Бирнсу и Стимсону, неизбежно приводит нас к единственно возможному выводу: Соединенные Штаты поспешили сбросить атомную бомбу, даже не попытавшись воспользоваться тем, что некоторые влиятельные японские политики были готовы заключить мир на условиях Потсдамского ультиматума.

Реакция на Потсдамскую декларацию Чан Кайши

Чан Кайши не был приглашен на Потсдамскую конференцию, но Китаю было суждено сыграть в этой встрече важную роль. Китайский лидер стал одним из трех глав правительств, подписавших Потсдамскую декларацию. Более того, ситуация с Китаем вынуждала Сталина и Трумэна прибегать к помощи сложных дипломатических маневров.

Советско-китайские переговоры, начавшиеся 2 июля, не привели к подписанию соглашения до того, как началась Потсдамская конференция. Возобновившись после встречи в Потсдаме, эти переговоры сыграли большую роль в дальнейших отношениях между Советским Союзом и США. Для советского правительства было жизненно важно заключить соглашение с Китаем, так как это было одним из необходимых условий для вступления СССР в войну с Японией. О реакции Соединенных Штатов на эти переговоры следует поговорить особо.

Нужно понимать, что интересы Китая и США совпадали отнюдь не во всем. На самом деле Национальное правительство Китая поменяло свою позицию в отношении предстоящих переговоров со Сталиным исходя вовсе не из пожеланий американцев. Китайцы хотели изменить условия Ялтинского соглашения, чтобы восстановить свои суверенные права, грубо нарушенные Большой тройкой в Ялте. Американцев же сильнее беспокоило то, что Сталин требовал большего, чем было оговорено в Крыму. Поэтому они пытались удержать китайцев от того, чтобы в переговорах с Москвой поднимался вопрос о пересмотре Ялтинского соглашения, и уговаривали их признать этот договор.

Американская политика в отношении советско-китайских переговоров изменилась после того, как атомная бомбардировка Японии стала делом ближайшего будущего. 21 июля Трумэн получил отчет Гровса об успешном взрыве атомного устройства в Аламогордо. 23 июля Бирнсу стало известно, что атомная бомба будет использована после 1 августа. Уолтер Браун написал в своем дневнике 24-го числа: «Дж. Ф. Б. все еще надеется выгадать время, веря, что после атомной бомбы Япония капитулирует и Россия не успеет принять большое участие в бойне, благодаря чему мы сможем продавить свои требования насчет Китая»[296]. Трумэн и Бирнс изменили свою позицию в отношении советско-китайских переговоров. Теперь они решили убедить китайцев затягивать переговоры до тех пор, пока американцы не сбросят на Японию атомную бомбу.

23 июня, в день, когда Бирнс получил известие, что атомная бомба готова к использованию, Трумэн отправил через Хёрли сообщение Чан Кайши, призывая его «признать Ялтинское соглашение», но не делать никаких уступок, выходящих за рамки эти договоренностей. Далее президент США писал: «Если вы с генералиссимусом имеете разногласия относительно трактовки Ялтинского соглашения, я надеюсь, что вы отдадите распоряжение Суну вернуться в Москву и по-прежнему будете прилагать все усилия для достижения полного взаимопонимания». Бирнс тоже дал указание Хёрли «сказать Суну, чтобы он вернулся в Москву и продолжил переговоры в надежде на заключение соглашения». 27 июля Хёрли встретился с советским послом А. А. Петровым. Американский посол сообщил ему, что китайцы попросили Трумэна внести в Ялтинское соглашение некоторые поправки. «На эту просьбу, – сказал Хёрли Петрову, – Трумэн ответил, что он верен Крымским [Ялтинским] договоренностям, не хочет делать никаких поправок и предлагает китайскому руководству согласиться на все эти условия в их переговорах с советским правительством». Американцы заявили о том, что твердо придерживаются Ялтинского соглашения, однако втайне они надеялись, что разногласия между Китаем и Советским Союзом не будут разрешены быстро[297].

28 июля Петров посетил Чан Кайши в его летней резиденции. Советский посол спросил китайского лидера, как, по его мнению, японцы отреагируют на Потсдамскую декларацию. Чан Кайши ответил: «Вряд ли это сейчас приведет к какому-то результату. Я думаю, что эта мера даст эффект через три месяца». Также Петров спросил, сильно ли деморализует японцев этот совместный ультиматум. Чан Кайши в ответ на это сказал, что «вступление в войну Советского Союза станет более значимым, сильным и важным ходом, чем опубликование данного коммюнике»[298]. Чан Кайши, стремившийся к скорейшему завершению войны, возлагал в этом плане больше надежд на вступление в войну Советского Союза, чем на Потсдамскую декларацию, и именно эти соображения, а не давление со стороны американцев, были для него определяющими при формировании политики Китая на предстоящих переговорах с Москвой.

Хотя Гарриман и был исключен из ближайшего окружения Трумэна, которое принимало ключевые решения в Потсдаме, он пристально следил за ходом советско-китайских переговоров. 28 июля Гарриман послал Бирнсу докладную записку, в которой говорилось, что президенту следует прояснить положения Ялтинского соглашения, относящиеся к Дайрену и эксплуатации маньчжурских железных дорог. Более всего Гарримана заботило то, что для защиты американских интересов и политики «открытых дверей» Дайрен должен был остаться свободным портом. Гарриман совершенно не собирался препятствовать заключению советско-китайского соглашения, а напротив, хотел, чтобы это произошло до вступления СССР в войну. В упомянутой выше докладной записке Бирнсу он писал:

Хотя в настоящее время для нас нежелательно демонстрировать свое беспокойство в связи с вступлением России в войну против Японии, представляется, что нам будет весьма выгодно восстановление дружеских отношений между Советским Союзом и Китаем, и особенно соглашение, по которому советское правительство поддержит Национальное правительство в качестве объединяющей силы Китая[299].

Будучи исключен Трумэном и Бирнсом из процесса принятия решений, Гарриман следовал прежнему внешнеполитическому курсу в отношении советско-китайского договора, предусмотренного ялтинскими договоренностями.

То, что Трумэн и Бирнс начали проводить в Потсдаме новую политику, подтверждается интервью, данным Бирнсом историку Герберту Фейсу в 1952 году. Бирнс сказал, что утверждение Трумэна, будто он стремился вовлечь Советский Союз в войну с Японией, сделанное им в своих мемуарах, было ошибкой. Согласно Бирнсу, сам госсекретарь был против участия СССР в войне, и Трумэн с ним согласился. В телеграмме Сун Цзывеню, одобренной Трумэном, Бирнс потребовал, чтобы тот не шел ни на какие уступки, выходящие за рамки Ялтинского соглашения. Бирнс рассказывал Фейсу:

Причина, по которой я отправил эту телеграмму, заключалась в том, что я знал, что Сталин возобновит переговоры с Китаем после окончания Потсдамской конференции и потребует от Китая новых уступок, сделав их условием вступления Советского Союза в войну с Японией. Я не хотел, чтобы китайцы соглашались с требованиями Сталина, и надеялся, что, если эти переговоры затянутся, Япония капитулирует до того, как русские успеют вступить в войну[300].

23 июля Черчилль сказал Идену, что Бирнс отправил телеграмму Суну, и посоветовал ему не уступать требованиям Сталина. «Сейчас совершенно ясно, – добавил Черчилль, – что Соединенные Штаты не желают участия Советов в войне» [DBPO 1984:573].

Трумэн с Бирнсом знали, что, по мнению Чан Кайши, вступление в войну Советского Союза ударило бы по японцам, заставив их капитулировать, гораздо сильнее, чем такой клочок бумаги, как Потсдамская декларация. Именно поэтому они думали, что необходимо сбросить атомную бомбу на Японию до того, как русские начнут боевые действия, и для этого им важно было притормозить советско-китайские переговоры. Затягивание переговоров было единственной целью, которой добивались в этой ситуации Трумэн и Бирнс. Зная о разногласиях между советской стороной и китайцами, они убеждали Суна твердо стоять на своем, не уступая требованиям Сталина.

Трумэн заранее утверждает заявление об атомной бомбардировке

30 июля Трумэн получил телеграмму от Стимсона, который 25-го числа отбыл из Потсдама в Вашингтон. После того как ему не удалось убедить Трумэна включить в текст Потсдамской декларации фразу о том, что японцам будет позволено сохранить конституционную монархию, Стимсон, по-видимому, счел, что в его пребывании в Потсдаме больше нет смысла, и пришел к выводу, что атомной бомбардировки Японии теперь не избежать. Он никак не отреагировал на разведданные Magic, из которых следовало, что среди японцев были люди, заинтересованные в заключении мира на условиях, изложенных в Потсдамской декларации. В телеграмме от 30-го числа военный министр информировал президента: «Работы по проекту Гровса продвигаются так быстро, что необходимо, чтобы не позже чем в среду, 1 августа, вами было сделано заявление [об атомной бомбардировке]». Стимсон собирался отправить черновой вариант этого заявления со специальным курьером, но на тот случай, если ему не удастся вовремя связаться с президентом, он попросил у Трумэна разрешения «поручить Белому дому сделать такое заявление в последней редакции, как только в этом возникнет необходимость». 31 июля Трумэн ответил на запрос Стимсона: «Предложение одобрено. Делайте заявление, как только будете готовы, но не ранее 2 августа»[301]. Хотя, по словам Дэвида Маккалоу, эта телеграмма Трумэна представляла собой «окончательный приказ о бомбардировке», на самом деле он всего лишь давал согласие на то, чтобы такое заявление было сделано. В действительности, несмотря на позднейшее утверждение Трумэна о том, что он отдал приказ об атомной бомбардировке по пути домой где-то посреди Атлантического океана, президент никогда этого не делал. Правда заключается в том, что атомная бомба была сброшена без прямого приказа Трумэна. В действительности подготовка к атомной бомбардировке шла своим ходом еще с того момента, как Хэнди передал распоряжение Спаатсу 25 июля[302].

В последний раз «Большая тройка» встретилась 1 августа. Трумэн, бывший председателем, объявил о завершении конференции. Сталин произнес небольшую речь, поблагодарив Бирнса, «который очень помог в нашей работе и содействовал достижению наших решений» [Санакоев, Цыбулевский 1970: 382]. Трудно судить, был ли советский вождь искренен в своей похвале или это был едкий сарказм. Сталин уехал из Берлина в тот же день, а Трумэн отправился домой утром 2 августа. Уже по пути в Соединенные Штаты, возле Ньюфаундленда, в понедельник, 6 августа, он получил известие о том, что на Хиросиму была сброшена атомная бомба.

Гонка между атомной бомбой и вступлением СССР в войну наконец перешла в последнюю, самую драматичную стадию.