По словам Гаррисона, точная информация о том, когда будет возможно провести ядерную атаку, должна была стать известной к 25 июля. Сброс атомной бомбы на Японию мог быть произведен в первую неделю августа. С учетом того, что Советский Союз обязался вступить в войну в середине августа, Трумэн был уверен, что атомная бомба будет готова к использованию до того, как у русских появится возможность напасть на японцев. Однако перед тем, как сбросить бомбу, ему необходимо было предъявить Японии ультиматум. Таким образом, у Трумэна оставалось для этого небольшое окно между 25 июля и 1 августа. Неудивительно, что президент был «исключительно доволен» тем, что американцам «удалось ускорить график». Все происходило согласно плану, разработанному им с Бирнсом.

Подготовка к атомной бомбардировке Японии проходила в бешеном темпе, однако официально приказ об этой атаке пока так и не был отдан. 23 июля генерал Карл Спаатс, командующий стратегическими ВВС армии США, задержавшись в Вашингтоне по пути из Европы на Гуам, где находился его новый командный пункт, запросил у генерала Хэнди письменный приказ. На следующий день Гровс составил черновой вариант директивы по использованию атомной бомбы. Этот документ был передан Гаррисону, который отправил его по радио Маршаллу в Потсдам, «чтобы он был как можно скорее утвержден» им и военным министром. Маршалл и Стимсон утвердили эту директиву. Как пишет Ричард Роудс, они «предположительно показали ее Трумэну, хотя на ней не зафиксировано его официальное одобрение». Приказ от генерала Хэнди был передан Спаатсу утром 25 июля: «Приблизительно после 3 августа 1945 г., как только погодные условия позволят совершить бомбардировку, 509-я сводная группа 20-го соединения военно-воздушных сил сбросит свою первую специальную бомбу на один из объектов – Хиросиму, Кокуру, Ниигату и Нагасаки». Далее там было сказано: «На указанные объекты будут сброшены дополнительные бомбы, как только их изготовит проектирующий их штаб»[254].

Позднее Трумэн писал об этой директиве в своих мемуарах:

Этот абзац, состоящий из трех предложений, полон неправды и полуправды. Атомная бомба не была предназначена для использования именно «против военной цели». В приказе шла речь о подготовке не одного «атомного оружия», а еще и «дополнительных бомб». Но самое главное здесь то, что Трумэн в принципе не отдавал приказа об атомной бомбардировке. На самом деле он вообще не принимал участия в этом решении, а просто позволил военным действовать по своему усмотрению, не вмешиваясь в их дела. Кроме того, сомнительно, чтобы он давал Стимсону указание следовать этому приказу, пока не будет получен удовлетворительный ответ из Японии. В архивах не было найдено подобных инструкций.

Важно отметить, что приказ, данный Хэнди Спаатсу, – единственная существующая прямая директива о сбросе атомных бомб на Японию – был подписан 25 июля, за день до того, как была опубликована Потсдамская декларация. Популярное в США заблуждение, искусственно созданное самими Трумэном и Стимсоном, будто бы решение Соединенных Штатов об атомной бомбардировке было принято из-за того, что Япония отклонила Потсдамскую декларацию, не подтверждается фактами. Трумэн писал, что отдал приказ о бомбардировке после того, как Япония отвергла ультиматум. На самом деле все было ровно наоборот: отклонение Потсдамской декларации было необходимо для того, чтобы оправдать бомбардировку.

Трумэн много размышлял о возможностях, предоставляемых ему атомной бомбой. Он прибыл в Потсдам для того, что получить от Советского Союза обещание вступить в войну с Японией. Однако, получив известия об атомной бомбе, он начал менять свою позицию по поводу роли СССР. Утром 23 июля президент встретился со Стимсоном и поручил ему выяснить, считает ли Маршалл, что США «[нужны] русские в этой войне», или что можно будет обойтись без них… Когда Стимсон задал этот вопрос Маршаллу, тот не дал прямого ответа. Он сказал, что по первоначальному замыслу американского военного командования роль Советского Союза должна была заключаться в том, чтобы связать японские войска в Маньчжурии. Эта задача уже была выполнена, так как советские войска были стянуты к маньчжурской границе. Далее Маршалл заметил: «…даже если мы продолжим войну без русских и принудим японцев к капитуляции на наших условиях, это не помешает русским в любом случае вторгнуться в Маньчжурию и получить практически все то, что они хотели». Стимсон записал в своем дневнике: «Как я и предполагал, Маршалл считает, что с нашим новым оружием нам не нужна помощь русских для завоевания Японии»[256].

Однако на этой встрече Маршалл и словом не обмолвился о том, что в связи с атомной бомбой помощь Советского Союза стала ненужной. К этому выводу пришел сам Стимсон. На самом деле Маршалл, скорее всего, полагал, что даже после использования атомной бомбы война продлится достаточно долго для того, чтобы Советский Союз присоединился к боевым действиям против Японии, и так как вступление СССР в войну было более-менее неизбежно, то Соединенным Штатам следует обсудить с русскими условия их участия в этой войне. Также Маршалл сказал Стимсону, что атомной бомбардировке могут помешать погодные условия[257]. Маршалл явно не верил в то, что атомная бомба заставит японцев капитулировать. В действительности дневник Стимсона показывает, что позиции военного министра и Маршалла относительно вступления Советского Союза в войну и эффекта от атомной бомбардировки не вполне совпадали.

Утром 24 июля Стимсон рассказал Трумэну о своем разговоре с Маршаллом. Как Стимсон сообщил президенту, со слов Маршалла он пришел к заключению, что участие русских в войне не является необходимым. То, что Стимсон неверно истолковал точку зрения Маршалла, – факт. У этого недопонимания были далеко идущие последствия, так как оно убедило Трумэна, что его военное командование считает, будто благодаря атомной бомбе Соединенные Штаты смогут в одностороннем порядке, не прибегая к помощи Советского Союза, принудить Японию к капитуляции.

В дневнике Стимсона за 24 июля содержится запись, на которую до настоящего времени историки по непонятным причинам не обращали внимания. Вот что там сказано: «Затем я показал ему пришедшую вчера вечером телеграмму от Гаррисона с датами операций. Он [Трумэн] сказал, что это именно то, чего он хотел, что он очень рад и это помогает ему с его предостережением». Президент признался Стимсону, что уже отправил черновик ультиматума Чан Кайши, и «как только он будет одобрен Чан Кайши, он, Трумэн, опубликует это предостережение, и все это прекрасно сочетается с графиком, который мы получили от Гаррисона»[258]. Время опубликования Потсдамской декларации было напрямую связано с датой атомной бомбардировки. Расчет времени играл в этой ситуации действительно ключевую роль.

21. Перерыв в заседании Потсдамской конференции. Именно во время одного из таких перерывов Трумэн как бы между делом сообщил Сталину, что Соединенные Штаты обзавелись «оружием невиданной разрушительной силы». Данный снимок был сделан через несколько дней после этих слов. РГАКФД

Трумэн рассказывает Сталину об «Оружии»

24 июля в 19:30 в восьмом пленарном заседании «Большой тройки» был объявлен перерыв. Трумэн без переводчика подошел к Сталину и, словно невзначай, обронил: «У нас имеется новое оружие невиданной разрушительной силы». Сталин не проявил к этим словам никакого интереса; по крайней мере, у президента создалось такое впечатление. Трумэн вспоминал об этом моменте в своих мемуарах: «Он сказал только, что рад это слышать и надеется, что мы “должным образом используем” его против японцев». Равнодушная реакция Сталина ввела в заблуждение всех свидетелей этого разговора, включая Трумэна. Все решили, что Сталин не осознал важность этой информации [Truman 1955: 416][259].

Однако Сталина было не так легко провести. 2 июня советский шпион Гарри Голд предложил вместе прокатиться Клаусу Фуксу – физику, занятому в Манхэттенском проекте, который тоже осуществлял шпионаж в пользу Советского Союза. Фукс рассказал Голду о предстоящих вскоре испытаниях атомной бомбы[260]. В середине июня агент НКВД Леонид Квасиков передал в Москву информацию о том, что испытания американской атомной бомбы пройдут 10 июля (на самом деле они были назначены на 4 июля и отложены на 16 число из-за плохих погодных условий). Эти сведения были немедленно переданы Сталину. Поэтому, когда Трумэн упомянул «новое оружие невиданной разрушительной силы», советский вождь сразу понял, о чем говорит американский президент[261].

После этого заседания Сталин позвонил Берии и спросил, известно ли ему что-нибудь об этих испытаниях. Берия ответил: «Да, товарищ Сталин! Как мы вам докладывали, они должны были провести это испытание две недели назад, однако с тех пор мы не располагаем никакой информацией о произведенных мощных взрывах». Сталин уличил Берию в неведении и сурово отчитал его. Он сказал Берии, что взрыв произошел уже неделю назад и что Берия был «дезинформирован». Сталин возложил на главу НКВД вину за то, что Трумэн мог вести переговоры с позиции силы и пытался «помыкать» советской делегацией. По словам Громыко, вернувшись на свою виллу, Сталин сказал, что, обладая монополией на атомное оружие, Соединенные Штаты будут навязывать СССР свои планы относительно Европы. «Нет, такого не будет!» – заявил он и выругался. Затем Сталин дал указание ускорить процесс создания советской атомной бомбы [Чиков, Керн 2001: 251–252; Gromyko 1989: ПО][262].

Для Сталина самым главным в данной ситуации было то, что Трумэн скрывал от него информацию об атомной бомбе. На основании этого Сталин, видимо, пришел к выводу, что Соединенные Штаты, обладая новым оружием, собираются принудить Японию к капитуляции без участия Советского Союза. Именно тогда советский вождь стал опасаться, что США могут переиграть СССР.

За несколько часов до того, как Трумэн сообщил Сталину об «оружии невиданной разрушительной силы», участники Объединенного англо-американского комитета начальников штабов впервые встретились со своими советскими коллегами. Леги попросил Антонова рассказать о том, как Советский Союз планирует действовать против Японии. Антонов ответил, что СССР «будет готов вступить в войну во второй половине августа». Точная дата будет зависеть от исхода переговоров с китайцами. Антонов явно предполагал, что западные союзники нуждаются в помощи Советского Союза в Тихоокеанской войне, и потому выразил пожелание, чтобы США и Великобритания оказали давление на Китай, с тем чтобы убедить Чан Кайши заключить соглашение с СССР[263].

Однако после не вполне откровенного признания Трумэна о наличии у американцев атомной бомбы советское руководство стало оценивать ситуацию иначе. Получив от Сато 25 июля разъяснения насчет миссии Коноэ, Лозовский поделился с Молотовым своим мнением относительно того, как реагировать на последние мирные инициативы японцев. Он считал, что советское правительство должно продолжать затягивать переговоры, запросив список конкретных предложений, с которыми Коноэ собирался прибыть в Москву. Молотов отверг эту идею, написав на полях телеграммы Лозовского: «Не то». Больше не было необходимости дурачить японцев. Все усилия теперь должны были быть направлены только на подготовку к войне [Славинский 1995: 293].

Как слова Трумэна об атомной бомбе повлияли на решение Сталина о начале войны с Японией? Холловэй отвергает точку зрения, согласно которой эта информация оказала на действия Сталина какое-либо влияние. Вот что он пишет:

Ничто не говорит о том, что Сталин предполагал, что эта бомба будет использована против Японии. Ни Молотов, ни Громыко не пишут о том, что он беспокоился на этот счет: на самом деле Громыко говорит в своих воспоминаниях, что бомба могла стать инструментом давления на СССР в связи с ситуацией в Европе, но не оружием в войне с Японией. Сталин вполне мог считать, что промежуток между первыми испытаниями и реальным использованием в боевых действиях составит намного больше трех недель [Holloway 2007:170].